Сафари - Артур Гайе

Начался спуск или, вернее говоря, сползание.

Л. испытующе осмотрел и ощупал свои штаны и удовлетворенно кивнул; затем он сел и с головокружительной быстротой исчез в облаке пыли. Я спустился таким же способом, а за мной последовали туземцы. Кусты вереска на время задержали мой спуск не особенно нежным, но зато весьма действенным образом. Мтонья, спускавшийся рядом со мной, прозевал направление и, пролетев с диким криком мимо кустарника, грохнулся на камни коронго. Он ударился головой, но это ему не особенно повредило. Внезапно я увидел вылезающего из кустарника Л.; он торопливо ощупывал свою тужурку. Когда я до него добрался, он стоял, блаженно улыбаясь, и радостно показывал мне уцелевшую фарфоровую головку своей дедовской трубки, взятую этим чудаком на вершину Меру. В следующее мгновение он дымил сильнее всех нас и даже сильнее извергающих дым отверстий конуса.

Теперь не хватало лишь Кацимото, раньше всех нечаянно съехавшего в долину. С ним обошлось не так благополучно. Он сидел в овраге на камне, грустный и посеревший, похожий на сверток тряпья; он сильно разбил себе оба колена и плечо. Нелегко было нам доставить его домой не причиняя боли, а мне трудно было не выть, как побитой собаке, при каждом шаге, так как от острых, как стекло, глыб лавы раны на моих искусанных шакалом ногах снова вскрылись. Добравшись до стоянки, я опустил воспаленные ноги в ведро с холодной водой и, наслаждаясь освежающей ванной и чашкой крепкого кофе, выслушивал доклад остававшегося в лагере Деренгиа. Он рассказал мне о носороге невероятной величины, выбежавшем на нашу поляну. Носорог, почуяв стоянку, остановился и с четверть часа глазел на окаменевшего от страха негра. Затем носорог, словно вспомнив о чем-то, двинулся в другом направлении. Провожавшие нас негры до поздней ночи рассказывали о наших приключениях на горе, на которой живут шайтаны. Мы же были настолько утомлены, что не стали даже есть, а поскорее забрались от холода в нашу собачью будку. Я долго не мог заснуть от переутомления, и только что задремал, как меня внезапно разбудило нечто неожиданное. В полусне мое ухо уловило странный звук. Это не был ни шум Энгаре-Наньюки, ни вой ночного ветра, ни отдаленный грохот падающих камней, — это было нечто другое. Я напряженно прислушивался — и опять уловил глухой тяжелый топот, приближающийся с жуткой быстротой.

Носорог! — И, несмотря на множество одеял, в которые мы были закутаны, с невероятной быстротой выбравшись из палатки, мы вскарабкались на высокие корни старого кедрового дерева.

Задерживая дыхание, мы прислушивались в темноте; звезды поблескивали сквозь тихо качавшиеся ветки. Мои глаза быстро привыкли к полумраку, и я заметил носорога. Неподвижное серое животное стояло на блестевшей инеем траве не далее десяти метров от нас. Оно не двигалось, и мы тоже не решались сделать малейшее движение; мне казалось, что в глубокой тишине вполне отчетливо слышен громкий стук моего сердца.

— Он чует нас, — прошептал мой спутник.

И в ту же минуту, словно взрыв, раздалось тяжелое сопение. Великан повернулся и шумным галопом, с невероятной легкостью и быстротой, промчался совсем рядом с нами. Он пыхтел, как быстроходный пароход. Прямо через большую лужу он вбежал в узкий лес и вломился с другой стороны в кустарник, с треском сминая все кругом.

— Будем надеяться, что он в темноте не упадет! Нет ли у вас спичек? — сказал со своего корня Л., спокойно набивая трубку.

Когда мы ранним утром проснулись, вся поляна была покрыта чудесным белым инеем; кусты можжевельника блестели, как бриллианты, а со скал дул холодный резкий ветер, — трудно было поверить, что эта местность находилась на расстоянии всего нескольких километров от экватора, а не в Северной Канаде!

Л., указывая на восток, проговорил:

— Посмотрите, какое странное сегодня солнце!

Но я, заранее раздраженный при мысли о предстоящей мучительной дороге, ответил еле взглянув туда:

— Ну, конечно, от подымающихся туманов!

Мы поспешно начали спускаться. Через час мы отдыхали на прелестной лужайке, прорезанной веселыми ручейками. Следуя особо сильному подземному гулу, мы нашли сбоку от нас русло Энгаре-Наньюки. В него вливался чудесным водопадом другой ручей. Хрустально чистая вода текла по пестрым камням; справа поднималась кроваво-красная стена, вышиной около ста пятидесяти метров. Мягкая, шелковистая трава колыхалась от свежего ветра. Отсюда вела вниз слоновая тропа, вероятно великаны приходили купаться в этой мелкой воде.

В послеобеденный час при ужасающей жаре мы погрузились опять в непроходимый хаос сгоревшей лесной полосы и, наконец, добрались до лесничьего дома.

Мы как раз вовремя попали под крышу, потому что белые, пронизанные солнцем облака превратились в тяжелый темно-серый свод, на котором вспыхивали бледно-желтые молнии. Под мрачным, покрывающим весь горизонт куполом гремел гром. На той стороне ближе к Энгаре-Наироби стояла стена страшного, низвергающегося потоками ливня.

Совсем низко над нами сырой свистящий ветер гнал тяжелые тучи; они мчались вокруг высоких стен кратера и разражались на южной стороне длительными грозами. Удары грома гулко перекатывались среди громадных скалистых вершин.

На другое утро около семи часов мы отправились дальше. Мы надеялись получить у Мерве автомобиль для обратного путешествия. Но бура не было дома. Я с горестью поглядел на свои ноги, верхняя часть сапог была уже надрезана, чтобы освободить опухоль. Приходилось покориться необходимости семичасового пути пешком по раскаленной степи.

Солнце жгло и пекло. Кругом на горизонте опять собирались грозовые тучи, но благодаря вчерашнему дождю с севера дул сильный прохладный ветер. Далеко впереди стояли тихо и одиноко леса зонтичной акации. Раза два под их плоскими вершинами пронеслись, как привидения, крошечные головки жирафов на непомерно длинных шеях. Затем деревья исчезли. Степь лежала гладкая, как тарелка, и под конец перешла в то странное холмистое пространство, где похоронена вторая половина кратера Меру. Мы шли быстро, и я противился всякой остановке, хорошо зная, что после отдыха мне уже не встать. Над далеким и темным массивом Меру горел пожар вечернего заката, когда мы добрались до первых маисовых полей фермы моего друга. Из моей левой ноги текла кровь и гной, и недалеко от дома я свалился почти без чувств.

Но посредством хорошей чашки кофе и рюмки коньяка жена Л. вернула мне способность разговаривать. Первые слова, с которыми она обратилась ко мне, были:

— Итак, вулкан еще не совсем потух?

Несмотря на ужасную усталость, мы в тот вечер легли не раньше трех часов. И нам, и остававшимся дома было о чем рассказать. Предыдущей ночью в загон для скота залезли три льва и растерзали быка. Но рабочие-негры храбро кинулись на зверей и одного из них насмерть пронзили своими копьями. Кроме того нам рассказали, что вчера утром от семи до половины восьмого было полное солнечное затмение. Л. поглядел на меня и напомнил, как я отозвался о каких-то туманах на склонах кратера и не заметил солнечного затмения. Мы долго говорили о том, чего здесь можно было ожидать в будущем, так как мы были первые, определившие с неоспоримой достоверностью, что «он» еще не потух.