Игры с хищником - Сергей Алексеев

Сейчас он вспомнил о ней, попытался отыскать телефон, но, пока искал, как-то внезапно остыл, вдруг подумав, что Ирина-то сейчас тоже другая: сам видел, как она берет интервью у нового Президента, задавая вопросы трепещущим обволакивающим голоском, и мило улыбается. Сергей Борисович тот час отогнал сомнения, сосредоточился и вновь принялся распускать свою жизнь от последнего дня – до первого.

Пока однажды не признал правоту Горчакова и не осознал, что ничего сотворить не сможет, ибо никогда не сможет написать всей правды.

Закончилось это тем, что он позвонил Швецу и, не объясняя причин, потребовал расторгнуть договор. Однако это не спасло, и сознание, за время творческих страданий настроенное на воспоминания, продолжало держать его в прошлом, отчего становилось еще горше.

Жена с дочерью видели его состояние и поначалу пытались развеять мрачные мысли, переключить внимание, звали с собой то в Италию, то в Канаду, несколько раз вытаскивали в театр, на концерт шведской группы «АББА», где постаревшие музыканты и певички силились изобразить давно ушедшую молодость.

А однажды Марина тайно от матери вывезла его на стритрейсинг, где они полтора часа, не выходя из машины, смотрели, как сумасшедшие, одержимые люди гоняли на скоростных автомобилях по ночной улице. Дочери это занятие безумно нравилось, и она сама была не прочь поучаствовать в заездах, однако была уже взрослой и щадила нервы отца. Характер у нее был мальчишеский, азартный и даже воинственный, возможно, потому, что в отрочестве, когда Сергей Борисович был министром обороны, часто брал Марину с собой, когда ездил по частям, и она смогла посмотреть все – от обычных полигонных стрельб до запуска межконтинентальных ракет. Но больше всего ей нравились пулеметы, ради которых она и просилась в такие поездки. Офицеры, зная об увлечении дочки министра, с удовольствием водили ее на огневой рубеж или сажали в БТРы, подносили ленты и помогали передергивать тяжелые затворы. В двенадцать лет, когда от девочек уже пахло духами, от Марины несло порохом и ружейным маслом.

Однажды, втайне от отца, она выпросила, чтоб ей подарили танковый пулемет, который потом Сергей Борисович и обнаружил при посадке в самолет. И когда попытался отнять опасную игрушку и наказать угодливых командиров, дочь не капризничала, а вцепилась в ствол и заявила, что подарки не имеют права отнимать даже президенты.

Пулемет простоял у нее в комнате лет до шестнадцати, после чего воспитанием вплотную занялась мама и оружие было сдано охране. Однако ее воинственный дух остался, и Марина не пропускала соревнований по боксу, ходила на футбол и сама занималась в школе восточных единоборств.

После ночного стритрейсинга, видя, что отцу не похорошело, эта анка-пулеметчица вдруг заявила, что обязательно сводит его на бестфун.

– А это что такое? – мрачно спросил Сергей Борисович.

– О! Тебе понравится! – восхищенно затараторила дочь. – Это гладиаторские бои! Все, как только узнаю, где состоится схватка, так поедем! Пап, это потрясающее зрелище! Адреналин!.. Только придется соблюдать особые правила. Бестфун проводится нелегально и только у нас. На Западе вообще запрещен, иностранцы к нам приезжают. Мы первые в этом виде спорта!

– Не хочу! – капризно и раздраженно бросил он. – Отстань...

– Да ты не понимаешь, пап! Это поединок со зверем! С хищником! Национальная русская игра, очень старая забава. Когда устраивали поединки с медведем? У Пушкина даже есть.

– Почему же так называется?

– Потому что схватки проводят теперь с хищниками кошачьей породы, с тиграми, с леопардами. Да ты не подумай, это игра и почти бескровная. Бойцы бестфуна выступают в специальной защите, в костюмах из многослойного кевлара.

– В чем же смысл-то?

– В победе. Делают ставки на зверя или на человека. В общем, приедем домой, видеозапись покажу. Там снимать запрещают, но я сняла...

Дома она прокрутила пятиминутную пленку, записанную явно скрытой камерой, но особого впечатления не произвела: в стальной клетке, установленной в каком-то гулком, пустом помещении, барахтались в пыли две неясные фигуры. Из-за некачественности записи даже невозможно было разобрать, где хищник и где человек, – по крайней мере оба казались полосатыми, хвостатыми, и оба одинаково рычали. И скрытая полумраком, смазанная публика за прутьями решетки тоже издавала звериные звуки.

Неудачная попытка написать книгу о себе, пожалуй, и послужила причиной того, что каждую ночь ему стала сниться дорога. Он так и не посмотрел бестфуна в натуральном виде, поскольку жена увезла дочь в Германию и отвлекать его стало некому. Днем он не знал, куда себя деть, состояние было мучительным, хотелось то полного одиночества, то возникала тоска по людям, и он звал Лидию Семеновну, чтоб сделала стрижку, и разговаривал с ней о профессии парикмахера.

В это смутное время и напомнил о себе бывший министр финансов – словно почувствовал, что пенсионер опять оказался не у дел и испытывает душевный дисбаланс.

– Позвольте, я приеду к вам? – как-то неуверенно попросился он. – Очень важное дело...

Встречаться с ним тоже особого желания не было, но в тот час он был единственным человеком, кто еще хотел видеть его, и Сергей Борисович согласился.

Он много раз возвращался к замыслам Варламова, особенно когда пытался написать мемуары, однако или что-то недослушал, или попросту не мог уловить смысла, устройства механизмов его Фонда, которые могли бы влиять на власть. Два года в Администрации Президента, а потом в правительстве преемника готовили, наставляли и учили обратному – борьбе со всяким влиянием, причем на стадии, когда оно, как сорная трава, еще не укоренилось и не вызрело.

Какие рычаги мог найти Слон, так и осталось непонятным.

Отставной министр сидел на даче-пасеке, поэтому приехал только через несколько часов. Едва он внес свое слоновье тело в приемную, как повсюду запахло воском и медом: по своей провинциальной натуре Варламов без гостинцев не ездил.

– Будем пить чай, – бесцветно заявил он, что говорило о приподнятом настроении.

Водитель Варламова вручил охраннику фанерный ящик с медовыми сотами и исчез. Сергей Борисович сам проводил гостя в кабинет и достал из шкафа коньяк.

– Сначала что-нибудь покрепче.

Когда у него отняли генерала Горчакова, на даче стало даже не с кем выпить...

Они молча подняли рюмки, и Сергей Борисович узрел во взгляде Слона мгновенный всплеск надежды: вот так, один на один, они никогда не выпивали. Гость пригубил коньяк и чуть расслабился.

– Как идет работа над книгой? – вдруг спросил он без всякого интереса.

О том, что он вздумал писать мемуары, знали домашние, Горчаков и сам издатель, любая реклама была возможна только с письменного разрешения автора. Сергей Борисович выпил рюмку до дна и ссутулился: приставленная к нему новая обслуга состояла из офицеров безопасности и, разумеется, докладывала о поведении пенсионера. Но вся информация относилась к строго конфиденциальной и не подлежала какой-либо огласке. Если же произошла утечка, значит, это или провокация, или санкционированные властью игры спецслужб.

Проницательный финансист угадал размышления собеседника.

– Это еще раз доказывает, Сергей Борисович... Вас боятся. Боятся высокого потенциала, остаточной энергии... Сейчас наши граждане элементарно сравнивают, при ком было лучше. И счет не в пользу вашего протеже. Растет инфляция, цены, падают резервы Центробанка. А знаете, что делается на биржах?

Слушать его скрипуче-нудный голос и сейчас было невыносимо, тем более видеть при этом безучастное выражение слоновьего спокойствия. Ко всему прочему все, о чем он говорил, каждое утро докладывал помощник.

Он встряхнулся.

– У вас было школьное прозвище? – спросил неожиданно. – Погоняло, как сейчас говорят?

От своей серьезности подобные вопросы Слон понимал не сразу, выкатил базедовые глаза.

– Не помню... А, Варламом вроде, от фамилии.

– Попробуйте угадать, как меня звали?

– Не угадаю, – не сразу признался он. – Трудно сказать...

– Сыч, – с удовольствием произнес Сергей Борисович.

– Как?..

– Ну, Сыч... Есть такая птица. Я тоже забыл, а начал... литературный опыт и вспомнил. Когда-то давно меня так жена звала...

Варламов чуть насторожился:

– Пока не улавливаю связи.

– Связь самая прямая! – усмехнулся он. – Сижу как сыч на суку: одиночество, полная изоляция. Никто ко мне не ездит... А кругом что-то падает, что-то растет. Я смотрю круглыми глазами и даже не моргаю.

– Странная ассоциация...

– Кто меня боится, Варламов? Не говорите глупостей. Время делает из меня политического покойника.

– Вы сидите, Сергей Борисович... На суку. А ваш авторитет растет, – проскрипел Слон. – Еще через полгода произойдет детерминация.

– Что?

– А как еще возникают национальные лидеры? Время работает на вас.