Последний единорог - Питер Бигл

Ни женщина, ни мужчина не обернулись, а все члены шайки Калли, кроме Джека Трезвона и самого Капитана, спотыкаясь и толкаясь, прямо по костру рванулись к краю прогалины в ночную тень.

— Робин! — кричали они. — Мэриэн, Алый Уилл, Маленький Джон, вернитесь! Вернитесь!

Шмендрик засмеялся, нежно и беспомощно.

Громче всех визжал Капитан Калли:

— Дураки, дураки и дети! Это такая же ложь, как и вся магия! Нет такого человека — Робина Гуда! — Но, обезумев от потери, разбойники бросились в лес за светящимися в темноте лучниками, спотыкаясь о бревна, продираясь сквозь терновые кусты, крича на бегу изголодавшимися голосами.

Только Молли остановилась и поглядела назад. Ее лицо белело в темноте.

— Нет, Калли, наоборот! — крикнула она ему. — Нет тебя, меня, любого из нас. Робин и Мэриэн живут, а мы — легенда! — И, оставив Капитана Калли и Джека Трезвона у затоптанного костра рядом с хихикающим волшебником, она припустилась вместе со всеми, крича на бегу: «Подождите, подождите!»

Шмендрик и не заметил, как они набросились на него и схватили за руки, он не вздрогнул, когда Калли щекотал ему ребра кинжалом, шипя:

— Это была опасная и грубая диверсия, мистер Чайльд. Вы могли просто сказать, что не хотите слушать песни.

Кинжал вдавливался глубже. Где-то вдалеке, он услышал, прорычал Джек Трезвон:

— Он не Чайльд, Калли, но он и не странствующий волшебник. Теперь я его узнал. Это сын Короля Хаггарда, Принц Лир, он так же порочен, как и его отец, и, конечно, знаком с черной магией. Придержи руку, Капитан, мертвый он нам ни к чему.

Голос Калли осекся:

— Джек, ты уверен, а? Он казался таким славным малым.

— Славным дураком, ты хочешь сказать. Да, я слыхал, у Лира есть такая привычка. Он любит прикинуться дурачком, но он дьявольски коварен. Как он прикинулся этим Чайльдом, и все для того, чтобы заставить тебя потерять контроль над собой.

— Я вовсе не терял его, Джек, — запротестовал Калли. — Ни на секунду. Может, казалось, что я его потерял, но я и сам очень коварен.

— А как он вызвал Робина Гуда, чтобы ребята от тоски взбунтовались против тебя? Ну, слава богу, он выдал себя, и теперь-то он побудет здесь, хотя бы отец выслал ему на помощь Красного Быка. — При этих словах Калли задержал дыхание, но гигант не заметил этого, схватил Шмендрика в охапку, поставил лицом к стволу большого дерева и привязал. Шмендрик при этом тихо посмеивался и даже помогал разбойнику, обнимая дерево нежно, как невесту.

— Ну, — наконец сказал Трезвон, — охраняй его, Калли, всю ночь, пока я буду спать, а утром я отправлюсь к старому Хаггарду, чтобы узнать, во что он ценит этого малого. Может статься, через месяц мы все будем богатыми бездельниками.

— А что люди? — озабоченно спросил Калли. — Они вернутся, как ты думаешь?

Гигант зевнул и отвернулся:

— К утру, печальные и чихающие, они будут на месте, а тебе придется какое-то время обходиться с ними полегче. Они вернутся назад, ведь они, как и я, не из тех, чтобы менять что-то на ничто. Будь мы другими, Робин Гуд, может, и остался бы с нами. Спокойной ночи, Капитан.

Он ушел, и у костра слышалось лишь стрекотание кузнечиков и тихий смех привязанного к дереву Шмендрика. Огонь угасал, и Калли долго кружил у костра, раздувая уголья. В конце концов он уселся на чурбак и обратился к пленному волшебнику.

— Может, ты и сын Хаггарда, — размышлял он, — а не собиратель песен Чайльд, которым прикидываешься. Но, кто бы ты ни был, ты прекрасно знаешь, что Робин Гуд — это сказка, а я — реальность. И обо мне не сложат баллады, если я не напишу их сам, дети не прочитают о моих подвигах в учебниках и не будут играть в меня после школы. И когда профессора будут копаться в старых сказках, а ученые будут просеивать старые песни, чтобы узнать, жил ли на самом деле Робин Гуд, они никогда не найдут моего имени, обыщи они хоть весь мир. Ты знаешь это, и потому я спою тебе о Капитане Калли. Он был хорошим веселым негодяем и отдавал бедным отобранное у богатых. В благодарность люди сложили о нем эти простые песни.

И он спел их все, в том числе и ту, которую уже исполнял Вилли Джентль. Он часто останавливался, чтобы прокомментировать меняющийся ритм, ассонантные рифмы и лад мелодии.

Глава 6

Капитан Калли заснул после тридцатого куплета девятнадцатой песни, и Шмендрик, переставший смеяться несколько раньше, сразу же попытался освободиться. Изо всех сил он старался растянуть свои путы, но они не поддавались. Джек Трезвон обмотал его канатом такой длины, что его хватило бы на оснастку небольшой шхуны, канат был завязан узлами величиной с человеческую голову.

«Тихо, тихо, — успокаивал он себя. — Человека, способного вызвать Робина Гуда — нет, сотворить его, — нельзя связать надолго. Одно слово, желание — и это дерево семечком повиснет на ветке, а веревка будет гнить в болоте». Но даже не рискнув попробовать, он уже знал: то, что посетило его на секунду, исчезло, оставив вместо себя лишь боль. Он был как куколка, из которой вылупилась бабочка.

«Делай, как хочешь», — тихо сказал он. От звука его голоса Капитан Калли пошевелился и запел четырнадцатый куплет:

Что-то мне страшно, Калли, прикончат нас нынче, ей-ей,Справа отряд и слева, в каждом полсотни мечей.«Вздор, — сказал тогда Калли, — бояться у нас нет причин,Их, быть может, и сотня, но сотня мечей, нас же — семеро смелых мужчин».

«Чтоб тебя повесили», — пробормотал волшебник, но Калли снова уснул. Чтобы освободиться, Шмендрик попробовал произнести несколько простых заклинаний, однако он не мог пользоваться руками, а на длинные заговоры у него не хватало дыхания. В результате всех его усилий дерево воспылало любовью к нему и принялось нежно нашептывать о счастье в вечных объятиях липы. «Вечно, вечно, — вздыхала она, — верность, которой не заслужил ни один человек. Я буду помнить цвет твоих глаз, когда весь мир забудет имя. Нет ничего бессмертнее любви дерева».

«Я помолвлен, — оправдывался Шмендрик, — с лиственницей, далеко отсюда. С детства. Конечно, по воле родителей, против желания. Безнадежно. Наша песня остается неспетой».

Дерево содрогнулось от ярости, будто его потрясла буря. «Чтоб ее поразила молния и покрыли галлы! — свирепо прошипело оно. — Чертова деревяшка, проклятое хвойное, лживое вечнозеленое, она тебя не получит, а через века все деревья станут вспоминать нашу трагедию».

Всем своим телом Шмендрик чувствовал, что дерево вздымается и опадает, как грудь, и он начал бояться, что от ярости оно расколется надвое. Веревки натягивались все туже, а ночь в его глазах уже становилась красно-желтой. Он попытался объяснить липе, что любовь прекрасна именно потому, что никогда не может быть бессмертной, потом он попытался разбудить Капитана Калли, но смог лишь слабо пискнуть. «Она желает мне добра», — подумал он и отдался возлюбленной.