До Бейкер-стрит и обратно - Елена Соковенина

На следующий день было Рождество. С утра мы совершили небольшую экскурсию на еще одно старое кладбище (гораздо более похожее на кладбище, чем Бруквудское, и Бруквудское по душе мне больше), но ровно к трем были дома, на рождественский обед. Почему, спросите вы, именно к трем? Потому, леди и джентльмены, что именно в это время Ее Величество произносит свою рождественскую речь. Обыкновенно она говорит о вечных ценностях - семье, взаимоподдержке и так далее. О чем же еще говорить королеве в Рождество? Не скажу, что слушала, затаив дыхание, потому, что в этот раз речь была об Афганистане, но королева непременно присутствует в каждом доме на рождественском обеде и выслушивается со всей почтительностью. Старенькая, седая, безупречная, со своей всегдашней сумкой (в которой Ее Величество держит расческу и горсть мелочи), и тихим четким голосом.

На этом изящная часть моего повествования кончается. К вечеру приехали друзья B. в количестве примерно десяти человек и мы предались обжорству.

Если попробовать описать вкус рождественского пудинга, то представьте себе столетний дубовый сундук с изюмом, ромом и взбитыми сливками. Я понимаю, что мои слова не вызывают доверия, но это невероятно вкусно. Как жаль, что меня зовут не Алиса! Но пудинг-то по-прежнему пудинг. И манеры у него куда как получше кэрролловского пудинга. По крайней мере, он не хамил, не обижался по пустякам и вообще вел себя крайне скромно. До тех пор, пока к вечеру следующего дня от него не осталось только крошек. Покойся с миром, прекрасный, воспитанный пудинг. Еще одно традиционное блюдо: mince pies - такие штуки, похожие с виду на кексы, заполненные внутри вареньем. Графиня ели и плакали: есть было уже некуда, а не есть невозможно. Это почти вся история о Англии, леди и джентльмены, осталась мелочь: просмотр нового фильма о Холмсе в первый день открытого показа, в кинотеатре «Амбассадор»в Вокинге и прогулка графини по берегу Кнэпхиллского канала (ибо какая же Англия без английских пейзажей?) и письмо.

Письмо пришло за два дня до моего отъезда. Было оно от одной из лондонского журнала. Журналу, как несложно догадаться, требовался автор, и нравилась идея дневника русского человека, осваивающегося в Англии. Так могла бы начаться моя лондонская карьера. На двух условиях: если бы у меня были хоть какие-нибудь деньги для ее продолжения, и если бы я собиралась остаться здесь навсегда. Но почему так?

Мой one-way в аэропорт Стэнстед был самый дешевый, после его покупки осталось пенсов десять. Это означает не только 28 фунтов 50 пенсов (билет на пятнадцать минут раньше был 29 фунтов). Это еще означает, что в каждый из указанных пунктов надо прибыть вовремя. One way включает и метро, и железную дорогу. Но представьте: часа три пути. Четыре пересадки, между которыми минут по пятнадцать. А если я не найду? Если заблужусь? Сяду не в тот поезд?

Вы удивитесь, но добралась графиня без приключений. Точно в срок. Вот и Стэнстед. Вот и нужная очередь.

Боже, какой ужас. Я хочу домой. Я не хочу домой. Я хочу к мужу и сыну. Я не хочу в эту страну. Мое сердце разбито! Ну, дальше понятно. Из воздуха материализовались двое мужчин.

- Спокойно, графиня! - блеснул глазами Д.Э. Саммерс. - Все будет так, как должно быть. Алекс, простите, я, кажется, перехватил у вас реплику.

- Нахватались! - буркнул Фокс. - Дорогая графиня, природа приключений загадочна и непредсказуема. Мы не можем знать, когда и как именно они случаются.

- А главное, каждый должен заниматься тем, что он любит, - добавил Д.Э. Саммерс.

- Но, - беспомощно спросила графиня, - а как же деньги? Ведь у меня ничего не получилось! Самолет поднялся в воздух.

Эпилог

Мое возвращение домой оказалось совсем не таким, как представлялось. Это было ужасно. Утешало – и абсолютно всерьез – только одно: все живы. Долги графа, оставленный бабушке с дедушкой сын и полное безденежье – все смешалось с один бесконечный кошмар. Потом в доме отключили воду и электричество, и сиятельная, но совершенно бестолковая чета вернулась в родовой замок графини, 46 кв. м., где к тому времени уже жила мать графа. Ободранная ванна, тоскливые обои, в которые въелся запах кухни – и полная невозможность хоть на минуту остаться одной. Графиня сцепила зубы и продолжала писать. «У меня есть граф, – думала она, – и Светозар Чернов. Как сказал бы Остап Бендер: сальдо в мою пользу.» Часть дня только уходила теперь на переписку с редакциями и еще больше – на некий смутный нахальный план, который бы позволил жить в любимом времени, заниматься любимым делом и этим, по возможности, зарабатывать.

Это было нагло, тяжело и безденежно, но меньше графиня не могла. Скоро граф отбыл в Петербург, из Петербурга в Белгород, из Белгорода – в Москву.

- Пан Поберовски, планы меняются. Мы не едем в Германию. Мы едем в Россию.

Со дня на день ее сиятельство ждала сигнала собирать вещи, и только это придавало ей сил. Тем временем попутный ветер принес идею, людей, согласных помочь, и возможности: печать по требованию. Нужное время, нужное место – все, как положено ловцу удачи. Атеистка-графиня осенила себя трусливым крестом и объявила в своем блоге подписку на первую часть романа. Заваленный работой пан Поберовски писал бесконечные извинения: графинюшка, простите, я опять не успел. «Подите к бесу, – бормотала графиня, всеми силами стараясь не приставать с глупостями, – Вы и так сделали столько, сколько не сделать никому!» Текст уже ушел в верстку, а он все сокрушался:

- Я иногда чувствую себя виноватым, графиня. Честное слово. У меня возникает ощущение, что я, вмешавшись полгода назад в Ваш творческий процесс, в значительной мере задавил своей пристрастностью ко всяким историческим мелочам Вашу склонность к импровизации.

- Немножко, пан Поберовски. Я в самом деле увлеклась. От новизны ощущений и еще потому, что бытие определяет сознание. Так получается достовернее. А что равновесие временно пропадет – Вы сами предупреждали, и я согласилась. И, помоему, как раз сейчас все начинает становиться на свои места – по крайней мере, мне уже вторые сутки выдумывается.

- Я не люблю Питера Акройда, но он как-то очень хорошо выразился: “я теперь знаю так много, что могу выдумывать правду”. Мы с соавтором с какого-то момента стали именно так ощущать себя. И я очень хочу, чтобы Вы освободились от прямой зависимости от рекламы (в первую очередь) и от моего занудства – и смогли писать в полную силу.

- Пойду, подергаю белые нитки, пан Поберовски.

- Подергайте, Ваше Сиятельство, а я спать пойду.

Спустя минуту графиня, вычищавшая из текста лишнюю рекламу, не выдержала:

- «Лед прекрасного размера» покорил мое сердце, – написала она, уговаривая себя, что консультант все равно увидит сообщение только завтра.

- Какой лед? – немедленно появился Светозар Чернов.

Того же 30-го марта, спустя полчаса, он написал:

- Все графиня, подсчет стульев, на которых надо одновременно сидеть, вывел меня из равновесия. Пойду я лягу, так хоть меньше вероятности, что упаду.

- Не падайте, пан Поберовски, нельзя. Сколько же у Вас стульев?

- Я насчитал восемь на текущий момент. Где найти такую жопу, чтобы все эти стулья заняла? И ведь ни от одного не откажешься по разным причинам. Хотя вроде даже от переиздания книжки отказался…

- Как отказались, зачем?

- А зачем мне переиздание «Бейкер-стрит»? Разве Вы сейчас согласились бы на издание Вашего романа по состоянию, скажем, на июнь прошлого года? Даже если бы Вам заплатили за это достаточно денег, чтобы тезис «любимое занятие должно приносить доход» оправдался?

- Да вот еще!

- Я не хочу переиздания. Я хочу новую книжку. «Энциклопедию викторианства» с огромным количеством картинок. Я ее готовлю по мере возможности. А «Бейкерстрит» мне не интересна.

В уже готовую верстку отсылались десятки страниц правок. Уж не знаю, как, но верстальщик Оля, героический человек, терпела все это, невзирая на отсутствие платы за работу.

- Посвящение-то, – поинтересовалась она, – будет?

Тут графиня растерялась и попросила время подумать. От нее только что дым не шел. Она вносила правки, занималась бухгалтерией и по ходу дела писала лихорадочные письма адскому фокуснику. Тот накануне как раз сделал графине предложение:

- Деготь, – сказал он со вкусом, – можно заменить говном.

- Пан Поберовски.

- Или навозом, – поправился Светозар Чернов.

- Мнэ-э-э… – задумалась графиня. – Ну, тогда уточните мне, пожалуйста, каким.

- Коровьим.

Дальше возникали вопросы чисто практические: Как мажут навозом? Если яма, то какова в ней температура? Что находится вокруг? Как выбираться из этой ямы?

Фокусник не отвечал. Графиня решила не беспокоить.

Прошло два дня, три – а он все не появлялся. Стесняясь своей навязчивости, ее сиятельство отправила sms. «Пан Поберовски, – написала она робко, – с Вами все в порядке?» Ответа не было, и если бы не работа… но работы было много, ужасно много.