Медведки - Мария Галина

— Ну и дурак, — сказал Жора, — у меня уже просили его отложить. Я для тебя придержал.

— Брось, не разводи. Будешь туда-сюда таскать, оно и кокнется.

— Я с колыбели никого не разводил, — обиделся Жора. — А вот ты, говорят, перекупщиком заделался. Говорят, работаешь на одного чудака.

— Я консультант по интерьерам, — сказал я сухо.

— С каких это пор ты в интерьерах разбираешься?

— Тут и разбираться не надо. Он корни ищет. Хочет, чтобы все было как у его покойной бабушки. Сервант, вазочки, слоники...

— У меня есть слоники, — обрадовался Жора. — Только дома. Хочешь, завтра принесу?

Я по глазам видел, что никаких слоников у него не было, но он надеялся, что перехватит их по дешевке у какой-нибудь старушки, из тех, что кварталом ниже торговали на разложенных газетках всяким барахлом.

— Не тревожь себя, — сказал я, — со слониками все в порядке. Их тут больше, чем в Африке.

Жора огорчился, но ненадолго. Он вообще не умел долго огорчаться. Наклонился и стал рыться в старом саквояже с изъеденной временем латунной застежкой.

— Может, ему это нужно? Уникальная вещь.

Жорины уникальные вещи, как правило, редкое дерьмо, которое он даже и на раскладку стесняется выставлять, так что я переминался с ноги на ногу в ожидании, когда можно будет распрощаться и двинуться дальше, и тут он вытащил из саквояжа бронзового Будду.

Будда был размером в два кулака, исцарапанный, но по-прежнему улыбался лунной равнодушной улыбкой. Никто еще ни разу не заказывал у меня тибетские приключения. Интересно, почему? Богатейшая же тема.

— Ну и? — спросил я, равнодушный подобно Будде. — Это что, эквивалент слоников?

— Старый же, — сказал Жора, — видишь, какой старый? Может, немцы из Тибета привезли?

— Ты чего, какие еще немцы?

— Оккупанты. Немцы в Тибет экспедицию за экспедицией отправляли, слыхал? Эта их мистическая разведка, как ее...

— Аненербе?

— Да. Они там место силы искали. Вот, могли же Будду привезти...

— Жорка, — сказал я, — ну что ты гонишь? Какая-нибудь старушка...

— Ну старушка. Ну и что? Может, она в Тибете жила?

— Да, — сказал я. — И ездила исключительно на белых слониках. Мадам Блаватская ее звали. Ну и сколько ты хочешь за этот предмет чуждого культа?

Жора назвал цену — не маленькую. Сметанкин, впрочем, ее потянет, другое дело, как бы он не подумал, что мы с Жоркой в сговоре и я раскручиваю его, Сметанкина, на дополнительные бабки. Поэтому я особенно горячиться не стал.

— Жорка, — сказал я, — вот этого не надо. Вот это ты накрутил раза в полтора где-то. Скинь.

— Да он дороже бы стоил, тут просто клейма нет. Это ж туземная работа, они клейма не ставили.

— А без клейма у тебя его не возьмет никто. Это ж лом, Жорка. Цветной лом.

— Двадцатые годы, — упирался Жорка.

— Вот именно.

Он плюнул и сбросил сотку. Я вздохнул и позвонил Сметанкину — Жорка неотрывно глядел на меня честными маслеными глазами.

— Да, — сказал Сметанкин. Он говорил жестко и быстро, и я подумал, что он, наверное, у себя в фирме или общается с ремонтниками.

— Тут Будда есть. Бронзовый. Вроде старый. Но без клейма. Брать?

— Да, — сказал Сметанкин.

— Не дешевый он.

Я назвал цену.

— Берите, — я слышал какой-то фоновый шум, голоса, и плотнее прижал трубку к уху, чтобы Жорка не слышал финальных переговоров, — деньги есть? Я потом компенсирую.

И отключился.

— Тебе повезло, — сказал я Жорке.

Жорка уныло смотрел, как я отсчитываю деньги. Похоже, он решил, что со Сметанкина можно было слупить и больше.

— Брось, — сказал я в утешение, — он бы у тебя так и валялся нетронутый. Немцы сейчас в моде. А Восток нет. Восток лет пятнадцать как сошел.

— Ну, полежал бы еще лет десять, — вздохнул Жорка, — может, вернулась бы мода.

— Да за десять лет что угодно может случиться. Не вей гнездо на громоотводе, ты же не птица Феникс.

— Точно. — Жорка примирился с упущенной выгодой. — Ты про Славика слышал?

— Нет. А что?

— Сгорел Славик.

— В каком смысле?

— В прямом. Дома сгорел.

— Да ты что?

— Говорил я ему, не продавай святого Христофора. Тем более так задешево. Пусть полежит. Ну и что, что в святцах нет, еще пара лет и раскрутится. К тому же от пожара предохраняет. А он продал. За копейку, считай, продал. Ну и вот... абзац Славке.

Славка, подумал я, в иконах не очень-то разбирался, продал клиенту по дешевке какой-нибудь невъебенный раритет, потом спохватился, понял, что к чему, пошел недостающие деньги требовать, а клиент подпалил Славку — и концы в воду. Славке дом на седьмом километре достался от бабки, вместе с иконами. Он так и поднялся, на иконах бабкиных. Надо было брать у него Христофора, зря я тогда пожмотился.

Будду я положил в сумку, завернув предварительно в газету «Оракул», чтобы не испачкал сумку внутри зеленью. Надо будет предупредить Сметанкина, чтобы не чистил его, а то вся достоверность соскребется.

Поставит его в углу на специальный столик и будет небрежно говорить, что прадедушка из Тибета вывез. Надо все-таки ему посоветовать, чтобы и столик подобрал соответствующий, не новье какое-нибудь.

Я поймал себя на том, что и впрямь с азартом занимаюсь сметанкинскими интерьерами, и волевым усилием велел себе прекратить. Нет ничего хуже, чем продолжать думать о заказе после его выполнения, это глупо и смешно. Это непрофессионально, в конце концов.

Невидимки положили ламинат и поклеили обои под краску — стены пока что были серыми, свет из окна растекался по ним, как жидкие белила. Еще они поставили стеклопакеты, и теперь я не слышал ни шума тополя за окном, ни громкоголосых женщин, которые толпились у бювета, кутаясь в пестрые шали.

Он изменился, черты лица сделались четче и определенней, прежде округлые незавершенные жесты стали скупыми и резкими.

— Правильная вещь, — он охлопал Будду по бокам, как охлопал бы лошадь, — я так и думал, что что-то все-таки сохранилось.

— Сохранилось?

— От тибетского прадедушки.

— Сметанкин, — сказал я осторожно, — послушайте...

— Ладно-ладно, — он встретил мой взгляд и успокаивающе поднял руку, — знаю. Ну и что, что не родной? Все равно из семьи, верно? Я, когда прочел заметку, так и подумал: не может быть, чтобы он во время первых экспедиций чего-нибудь со своего Тибета не вывез.

— Какую еще заметку?

— Да вот же!

Он аккуратно поставил Будду на пол и вытащил сложенный вчетверо газетный лист из чужого альбома с чужими фотографиями, который лежал, гордясь собой, на тонконогом полированном столике.

— Вот, читайте.

Газета «Оракул», в которую прежде был завернут Будда, валялась на полу. Он держал в руках ее двойник. Я и не знал, что он читает такую муть. Или это ламинат ею застилали?

— «Тайна пропавшей экспедиции» называется. В двадцать третьем из Красноярска вышли, по заданию Наркомата, вроде как картировать местность, а на самом деле Шамбалу искали. Место силы. И не вернулись. Последнее сообщение от них было через проводника-монгола, вроде нашли они что-то. И все, больше никаких следов. Профессор — Хржановский его фамилия, — и жена его с ним, она всегда его сопровождала. Мужественная подруга путешественника.

— Ну и что, — возразил я, ощущая неприятную тягу под ложечкой, — таких заметок знаете сколько? Когда больше писать не о чем, сразу о Тибете вспоминают. Ленин и махатмы. Блаватская и печник. Индиана Джонс и тайны мироздания...

— То вранье, а здесь о прадедушке. Точно он. Вот, глядите.

Человек на фотографии, подверстанной к тексту, верно, был в сапогах, сюртуке и с ружьем за плечами, но черты лица имел весьма расплывчатые, поскольку на возраст снимка накладывалось еще и качество печати.

— Все-таки нашелся прадедушка.

— Скорее, потерялся. Ушел в Тибет и не вернулся.

— Ну да, но ведь помнят же его. В газете пишут.

Я стоял в чужой квартире, где не было никакого отпечатка личности хозяина, ничего, безликие бледные стены, страшные остатки чужого скудного быта, страшное продавленное кресло, которое вот-вот выкинут на помойку, что-то там в кухне, чего я не видел. Мне отчаянно захотелось на улицу.

— С делами разберусь и займусь их поисками. Не может быть, чтобы люди пропадали бесследно.

— Зачем?

— Как зачем? Ладно, прадедушка не родной, но прабабушка-то... Надо с корреспондентом связаться. И с родственниками. Обязательно, — деловито сказал Сметанкин.

— Какими родственниками?

— От первого прабабушкиного брака. Их много должно быть, они ведь крепких кровей, из староверов. Может, у них какие-то свидетельства сохранились. Этим, которые по маминой линии, я уже написал.

— Кому?

— Доброхотовым. И Тимофеевым. Нашел в базе данных города Красноярска и написал.