Дни людей - Морис Дрюон

— Посмотри, как твой отец с нами обошелся. Обрек человека дрожать от холода на земле, а тебя сослал в эту мрачную пещеру. Впрочем, разве он не всегда жестоко обращался с нами обоими? Вспомни, как он и Гера поступили с тобой, когда ты родился.

— Да ладно, чего уж там! Таков мой удел, — отвечал Гефест, вытирая волосатой рукой намокшие от пота брови.

Вы ведь поняли, конечно, поскольку крайне сообразительны, смысл падения новорожденного Гефеста?

Гефест не вселенский огонь, но всего лишь земная форма огня, огонь, упавший с неба.

И если он родился колченогим, то как раз потому, что он — ваш огонь, чье шаткое, дрожащее, колеблющееся пламя вечно кажется прихрамывающим.

— Ах! Сколько всего мы могли бы сделать вместе, — продолжал Прометей, — сколько счастья могли бы принести, сколько несправедливостей исправить, сколько подвигов совершить, если бы объединили наши силы!

Он не осмеливался добавить: «С твоей силой и моим умом мы могли бы господствовать над миром». Но думал именно так.

— Да, конечно, — соглашался Гефест, обтачивая золотой брусок. — Я поговорю об этом с отцом.

Мой сын не был готов к бунту.

Тем временем Прометей шарил по мастерской, осматривал один за другим металлы, склонялся над тиглями и пытался разгадать таинственную работу одноглазых и сторуких, готовивших сплавы в подземных пропастях. Нарочито небрежно он ворошил ногой шлак или же долго изучал пыль.

Поскольку я лишил его природного огня, а Гефест, похоже, не был расположен нарушать мои приказы, Прометей решил действовать в одиночку и добыть свой собственный огонь, не дожидаясь и не выпрашивая ни у какого бога. Но для этого ему нужен был сам секрет огня. Секрет! Что ж, он похитит его у своего друга. На самом деле он и приходил-то к Гефесту не для чего иного, кроме как для осуществления своего замысла. Он был гениален, этот Прометей, гениален и упрям; в этом ему нельзя было отказать. И вот однажды…

Вам рассказывали о его краже по-разному. Говорили, что Прометей как-то утром дождался солнца на краю горизонта и зажег факел, прижав его к вертящемуся колесу небесного светила, и что, добыв таким образом семя огня, он принес его людям, спрятав в пустотелом стебле растения, называемого ферулой или нартексом. Вы называете нартексом также притвор храма, где всегда горит огонь, от которого верующие зажигают свой собственный.

Вам говорили также, что похищение совершилось в кузнице Гефеста, то есть в недрах самой Великой матери. Все это не является ни полностью ложным, ни полностью правдивым. Но вот на что обратите внимание: как бы вам об этом ни рассказывали, всегда упоминают нечто круглое, нечто прямое и нечто незримое — семя.

Имя Прометей на языке Запада означает «тот, кто думает заранее», то есть «прозорливый, умный». Но в краю его матери, титаниды Азии, имя Прамантиус, образованное от слова «праманта», означает «тот, кто добывает огонь трением».

На самом деле Прометею понадобились всего лишь две деревяшки. Одна была толстым диском, отпиленным от древесного ствола, а другая — просто палкой.

В центре диска, в мягкой сердцевине дерева, он проделал глубокое отверстие, куда вставил палку. На палку Прометей намотал веревку и, дергая попеременно за ее концы, стал крутить палку как можно быстрее то в одну сторону, то в другую. И деревянная труха в сердцевине загорелась.

Ну что ж, дети мои, на сей раз вы ухватили суть. Диск, палка… Острие и круг… яйцо и игла… Прометей понял, что жизнь — это огонь, что огонь и жизнь — одной природы и, следовательно, огонь можно добывать так же, как передавать жизнь. Его гениальность была в том, что он заставил заниматься любовью два куска дерева.

Заметьте, что изобретение хлебопашества обязано той же мысли: сошник, борозда и семя, брошенное в борозду.

Сегодня я вижу, как вы склоняетесь над своими круглыми машинами, круглыми, как дерево, как яйцо, как чрево, как Земля, где заставляете крутиться, крутиться, крутиться невидимые частицы под прямым, как палка, лучом света. Прием старый, как боги.

Еще одно сведение, из которого вы сможете извлечь пользу: в краю матери Прометея зародыш огня, а стало быть, жизни изображается в виде свастики, креста, образованного четырьмя буквами «гамма», потому эту фигуру называют еще «гаммовым» крестом. Если этот символ высечен на стене храма, вполне можете поклониться ему, но когда увидите, как тем же знаком потрясают люди, выдающие себя за богов, — остерегайтесь. Разве не во время последнего появления носителей свастик и не по их вине были изобретены машины, способные расщепить атом и уничтожить мир?

Наказание Прометея

Теперь вы понимаете, каково было мое ошеломление, мой ужас, мой гнев, когда я увидел тысячи огоньков, заблестевших на земле в руках людей. И понимаете также, почему я так сурово и жестоко покарал Прометея. Он передал вам божественную силу, которую вы еще не способны были ни постичь, ни проконтролировать.

Мой суд упрекали за некоторую поспешность. Но я не мог медлить, у меня не было выбора. Я помнил трагические последствия снисходительности: Урана к титанам, моей собственной — к гигантам. На сей раз я действовал без всякого благодушия. Признайте, огонь я вам все же оставил.

Ибо отныне я мог бы помешать вам добывать огонь, только полностью вас истребив. Вы уже знали, как его получить. Стоит одному человеку завладеть каким-нибудь рецептом, как вскоре им владеют все. С помощью назидательной кары, наложенной на мятежного изобретателя, я хотел лишь удержать вас от нетерпеливого и иллюзорного господства над миром, которое привело бы к неизбежной катастрофе.

Похоже, мне это неплохо удалось, поскольку из всей истории Прометея вам лучше всего запомнилась именно кара — это после стольких-то лет.

Бог, побежденный и брошенный в глубины Тартара, забывается быстро. Но бог, прикованный к вершине горы, на глазах у всех, и смертных, и бессмертных, извивающийся в своих оковах, да еще и беспрестанно терзаемый, — такое надолго врезается в умы.

Исполнить приговор предстояло Гефесту. Бедняга Гефест был вынужден наложить на своего единственного друга цепи и сопроводить в изгнание! Он пытался защищать Прометея и добивался помилования.

— Прости его, отец, — просил он меня. — Я уверен, что он действовал единственно из великодушия по отношению к людям. Проявив мягкость, ты добьешься его любви.

И при этом шептал Прометею:

— Преклони колена перед Зевсом, скажи, что раскаиваешься.

Но Гефест не нашел отклика ни с той ни с другой стороны. Прометей был расположен унижаться не больше, чем я прощать.

— Если считаешь приговор несправедливым, — ответил Прометей Гефесту, — что же ты сам не восстанешь, вместо того чтобы прислуживать деспоту?

А я сказал своему сыну:

— Он тебя недостаточно дурачил? Если пощажу его ради тебя, завтра он станет твоим владыкой. Неужели не видишь, какие тиранические желания таятся в этом пресловутом освободителе? Выполняй, Гефест, повелеваю тебе именем Судеб.

Ах! Невеселый момент, когда применяешь власть для насилия. Приходится сохранять уверенный и безмятежный вид, хотя сам начинаешь сомневаться во всем, и в других, и в себе.

Гефест положил руку на плечо Прометея.

— Идем, — произнес он. — Так надо.

Весь мир видел, как они шли от Этны до Кавказа. Прометей, хоть и в оковах на руках и ногах, шагал с высоко поднятой головой и кричал людям вдоль всего пути:

— Это ради вас я иду на муку! Зевс — новоявленный Крон, желающий зла своим детям!

А божественный хромец, огненно-рыжий бедняга С молотом, цепями и гвоздями, плелся за ним, спотыкаясь о камни и понурив голову, словно виновный. Я хотел показать людям, что дерзнувший поработить огонь будет в конечном счете им же и закован.

Так они дошли до высочайшей вершины Кавказских гор, где нагому Прометею предстояло испытывать В скорбном одиночестве жару солнца и укусы холода.

Гефест опоясал друга бронзовым поясом и приковал К скале вместе с цепями, которые опутывали конечности осужденного; а для большей надежности — таков был мой приказ — пригвоздил к камню его руки. Когда Гефест заканчивал свое жестокое дело, над Кавказом появился посланный мною орел.

— О! Это не предвещает тебе ничего хорошего, Прометей! — заметил Гефест. — Смирись, пока не поздно. Быть может, твое раскаяние склонит Зевса заменить тебе наказание; лучше уж бездны Тартара, чем мука, которую тебе предстоит вытерпеть.

Но Прометей не поддался.

— Предпочитаю свет и воздух, какими бы ни были мои страдания; предпочитаю одиночество тщетным увещеваниям.

Как только Гефест удалился, из туч камнем упал орел, набросился на Прометея и, вонзив ему когти в живот и бедро, стал клевать его печень твердым, как металл, клювом. Тысячи и тысячи лет этому орлу предстояло быть единственным обществом приговоренного. Каждый вечер птица поднималась в небо с кусками внутренностей Прометея в окровавленном клюве. За ночь печень Прометея восстанавливалась, а утром возвращался орел и вновь начинал ее пожирать.