Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов) - Ирвин Шоу

— Собери все свои записи, — наказывал ему Самуэл Крокетт, — положи в портфель и запри на замок! И запри холодильник!

В нем лежат, объяснения Маннихон, восемнадцать мертвых желтых мышей.

— А нам лучше поговорить обо всем в удобном месте, — завершил Крокетт, — где никто не помешает.

Это и произошло на следующий день. Маннихон зашел к Крокетту в одиннадцать утра — тот работал в соседней лаборатории. Сам он оказался в своей уже в шесть тридцать — не мог заснуть и все утро опускал в свой раствор предметы желтого цвета, что попадали под руку. Крокет стал именовать его раствор «раствором Маннихона» в двенадцать часов семнадцать минут. Впервые что-то назвали в его честь — дети носили имена тестя и тещи, — и вот Маннихон, не отдавая, правда, себе ясного в том отчета, стал воображать себя крупным деятелем науки. Решил приобрести контактные линзы даже до того, как к нему явятся корреспонденты и фотографы общенациональных журналов и начнут его снимать.

Крокетт, по прозвищу Горшок, один из тех его молодых коллег, которые разъезжали повсюду в спортивных автомобилях, с сексапильными девицами. Правда, пока это всего лишь «ланчиано», зато с открытым верхом. Первый студент в Массачусетском технологическом институте, двадцати пяти лет и трех месяцев; работает по особой программе с кристаллами и сложными протеиновыми молекулами. Положение его в лаборатории «Фогель-Полсон» сравнимо со статусом маршала в наполеоновском генеральном штабе. Этот долговязый, жилистый янки знал, как трудно достается хлеб экспериментаторам.

Несколько долгих утренних часов Маннихон по очереди отправлял в свой раствор предметы желтого цвета (шелк, хлопчатобумажную ткань, промокательную бумагу) — никакой реакции, только загубил дюжину желтых мышей. Почувствовав вдруг острую необходимость в чужих мозгах, в другом интеллекте, он направился к соседней двери, где сидел Крокетт, положив ноги на лабораторный стол из нержавеющей стали, сосал кусочек сахара, пропитанного ЛСД, и слушал пластинку Фелониуса Монка на граммофоне. Встретил он коллегу, неприветливо, не скрывая раздражения:

— Какого черта тебе здесь нужно, Флокс?

Так называли Маннихона некоторые молодые сотрудники — форма профессионального поддразнивания,[4] Когда он объяснил ему в двух словах цель своего визита, Крокетт согласился пойти за ним. Не раз уже прибегал он к помощи Крокетта, и эта помощь уже окупилась сполна. Тем более что его осенила ослепительная идея — ввести несколько капель своего раствора разноцветным мышам непосредственно внутрь, через рот, — и он завершил эту процедуру с желтой мышью, одной из последних в выводке, хранившемся у него в клетках. После введения нескольких капель раствора все мыши — белые, серые, черные, пегие — вели себя довольно активно, становились веселыми и воинственными. после такой выпивки желтая спокойно почила в бозе, через двадцать восемь минут. Совершенно ясно, что раствор оказывает свое воздействие как снаружи, так и изнутри. На Крокетта произвел сильное впечатление тот факт, что даже самая малая порция красно-коричневого порошка удаляет упрямую мыльную пену «Флоксо», — он даже похвалил Маннихона в своей обычной, немногословной манере истинного янки.

— Да, что-то там у тебя получилось. — Крокетт не переставал посасывать кусочек сахара, пропитанного ЛСД…

Маннихон заметил, что Крокетт повернул к двери, явно намереваясь покинуть лабораторию.

— Почему бы нам не поговорить здесь, Крокетт?

Врем прихода на работу он уже отметил, и ему, конечно, не хотелось, чтобы кто-нибудь из отдела кадров поинтересовался, почему это он в четверг взял отгул на полдня.

— Не будь наивным, Флокс, — только и ответил Крокетт без всяких объяснений. Пришлось Маннихону собрать все свои записи, положить в портфель, привести в порядок стоящие на полке аппаратуру и материалы, которыми пользовался для эксперимента, закрыть холодильник и выйти из лаборатории вслед за Крокеттом.

У ворот, возле входа, столкнулись нос к носу с Полсоном.

— Ах горшок, старый ты горшок! — Ласково обнял он Крокетта за плечо. — Бож! Хэлло, Джонс! Куда это вы направляетесь?

— Я… — начал Маннихон, заранее зная, что непременно начнет заикаться.

— Ему назначено у оптика, — торопливо объяснил за него крокет. — Я подвезу.

— Ага! — молвил мистер Полсон. — У науки, как известно, миллион глаз. Милый, старый горшок!

Вышли за ворота.

— Разве вы не ездите на своем автомобиле, мистер Джонс? — поинтересовался служащий стоянки, — четыре года назад слышал, как Полсон назвал Маннихона Джонсом.

— Вот, — перебил его Крокетт, — возьмите! — И протянул в качестве чаевых кусочек сахара с ЛСД. — Пососите!

— Благодарю вас, мистер Крокетт. — И служащий тут же отправил кусочек в рот.

«Ланчиано» вырвался со стоянки на главное шоссе, потом на Итальянский проспект, на Виа Венето, промчался, как вихрь, мимо редакций общенациональных журналов, здесь общество богатых людей, открытое солнцу, ветру и дождю… Так казалось Маннихону.

«Ах, Боже мой, — думал он, — вот как нужно жить!»

— Ладно, пора подсчитать все плюсы и минусы, — подвел итог Крокетт.

Сидели в темном баре, убранном в стиле английского гостиного двора: изогнутые бронзовые рожки, кнуты, на картинах — сцены охоты. У стойки красного дерева на равном расстоянии друг от друга сидели на высоких стульях три замужние дамы, в мини-юбках, ожидая своих джентльменов явно не мужей. Крокетт пил виски «Джэк Дэниел», разбавленное водой. Маннихон потягивал «Александер», — этот единственный алкогольный напиток он принимал, ибо считал его похожим на взбитый молочный коктейль.

— Минус первый, — Крокетт помахал официанту, чтобы тот принес ему еще стаканчик «Джэка Дэниела», — пил он быстро, — выпадение осадка. Но это не такое уж непреодолимое препятствие.

— Вопрос времени, — прошептал Маннихон. — С помощью катализаторов мы могли бы…

— Может быть. Плюс первый — явное, пока неясное нам сродство с живыми организмами желтого цвета; пока ограничено главным образом мышами. Дальнейшие опыты это только подтвердили. Как ни говори, а все же прорыв. Специфические химические сходства с различными особыми организмами, которым оказывается предпочтение. Конечно, прорыв, что же еще? Удостоишься всяческих похвал.

— Да-а, мистер Крокетт… — Маннихон потел еще больше обычного, такое удовольствие доставляли ему эти слова. — Ничего себе — услыхать такое от вас — отличника в Массачусетском технологическом институте. Не спорю, не спорю…

— Называй меня просто Горшок, — предложил Крокетт. — Мы ведь оба с тобой варимся теперь в этом соку.

— Горшок, — повторил с благодарностью Маннихон, думая о своем будущем автомобиле — «ланчиано».

— Минус второй, — Крокетт принимал из рук официанта стаканчик «Джэка Дэниела». — Этот твой раствор, судя по всему, оказывается фатальным по отношению к организмам, с которыми проявляет сродство. Но вопрос заключается в том, на самом ли деле это минус.

— Ну, это покуда выяснить невозможно… одеревеневших, загубленных им мышей заперты в холодильнике!

— Негативная реакция подчас та же скрытая позитивная. Все зависит от того, с какой точки зрения к ней подходить, продолжал Крокетт. — Вполне естественный цикл восстановления и разрушения. И то и другое оказывается на своем законном месте, когда наступает время. Этого нельзя упускать из виду.

— Нет, что ты, — смиренно откликнулся исследователь, решительно настроенный никогда этого не делать.

— Если подходить к проблеме с коммерческой точки зрения, — рассуждал далее Крокетт, — то посмотри на ДДТ. Миксоматоз, но бесценен для Австралии, где всю территорию заполонили кролики. Никогда не симпатизировал этому серебряному карасю…

Карася они позаимствовали из аквариума, стоявшего на столе у дежурной, и в 12.56 дня опустили его сначала в чистый «Флоксо», а затем в раствор Маннихона. Никак не скажешь, что карасю пришелся по вкусу «Флоксо» — он стоял на голове в стеклянной колбе и вздрагивал всем тельцем каждые тридцать шесть секунд, но все же остался жив; после двадцатисекундного пребывания в растворе Маннихона испустил дух и, мертвый, занял свое место в холодильнике, рядом с восемнадцатью трупиками мышек.

— Нет, — подтвердил Крокетт, — совсем не нравился…

Посидели молча, выражая соболезнования по поводу кончины серебряного карася.

— Итак, повторим все по порядку, — предложил Крокетт. — У нас в руках вещество с необычными свойствами. При нормальной температуре оно нарушает неустойчивый баланс обычно связанных между собой молекул жидкости. Смешно и говорить о расходах на его производство — просто мелочь. В крошечных количествах следы минералов почти неразличимы. Далее: это вещество высокотоксично для одних организмов и вполне безвредно для других. Право, не знаю, но… по-моему на этом можно кое-что заработать… У меня предчувствие… — И резко осекся, словно сомневаясь, делиться ли с коллегой своими мыслями. — Можно найти такое место, где возможно… Желтый, желтый, постоянно желтый цвет… Что, черт подери, представляет собой этот желтый цвет, который не дает нам покоя, как кролики в Австралии? Ответим на этот вопрос — выясним все!