ЛЕФ 1923 № 2 - Коллектив авторов

Его сердце на биржах, в разнокалиберной спекуляции и комбинировке, его ноги в посредничьей рыси или под полостью пролетки, коневодитель которой умеет с подобострастнейшею дикцией и интонацией произнести – «барин».

Его существование – акробатика между триллиардами и черной точкой дула советской винтовки.

Война ему была школой первой ступени спекулятивного образования, революция – второй ступенью, где уцелели только проявившие высший класс ловкачества и приспособления.

Что ему до лозунгов – он фаталист и скептик. Он грюндер, для которого вся современность – один сплошной лозунг – «обогащайтесь». Этот сорт нэпача – весьма выразителен, показателен, но по существу говоря, не в его текучей психике откристаллизовывается идеология нэпа N 1. Он – вне идеологий, он не столько производитель идеологий сколь покупатель или содержатель их, не столько инструмент для обобщений, сколь матерьял, на основании которого эти обобщения делаются. Он – кавалерия нэпа. За ним шагает пехота и артиллерия.

Вот обиженная революцией группа бывших собственников и рантье, носители буржуазных и феодальных традиций, они слишком неповоротливы и привыкли жить по инерции, чтоб приспособиться и жестоко презирают чумазого выскочку нэпача, но конечно теоретически, ибо практически нэпач по этим ходячим трупам учится хорошему тону, и нэпач же имдает возможность не выходить на эшафот торговли в разнос, а сидеть в своих паучьих углах, с чопорной церемонностью выжидая конца «праздника красного хама».

С другой стороны, с нэпачом все ближайшим образом обслуживающие его социальные слои, из которых самым сильным союзником является спецовская интеллигенция, производительница технических изобретений и идеологических ценностей.

Здесь те, кто с брезгливо выпяченной губой на вопрос «вы не марксист?» отвечают – «Я антинаучными теориями не занимаюсь»; здесь и представители послереволюционного скепсиса, маскирующие свою волевую пустоту фаталистическими фразами вроде: «Всякое бывало. Бросьте думать, что Москва пульс мира! Не забывайте – все равно от органического ритма эволюции экономической и бытовой не убежишь!»

Это группы относительно активные – строительствующие, если не экономически, то идеологически. За ними тянутся аморфные глыбы инертных пластов городского мещанина (кустарь, служащий всяких рангов) и деревенской косной массы.

И нэп № 2.

Революция продолжается. Натиск революционных сил видоизменился в формах своего обрабатывания жизни. Гражданский фронт прорезавший не только окопами поля, но и прошедший траншеями откристаллизованной злобы и классового домогательства сквозь каждую квартиру, разрезавший по живому мясу семьи – сменился более замедленным поступательным движением, борьбой за руководство политикой и экономикой.

Первый период революции – патетический, преимущественно действовавший разрядами накопленной стихийной энергии, сменился периодом учета, тренажа, длительного делового напряжения. Революция с баррикад и митинговых трибун перебросилась за гроссбухи контор и заводоуправлений, в аудитории рабфаков и фабзавучей. Здесь идет борьба на выдержку с победой того, у кого крепче окажутся нервы. Вместо вдохновенной интуиции сейчас торжествует точный рассчет сопротивления и фактуры социальных матерьялов. Нечеловеческие усилия нужны, чтобы гневный взрыв переплавить в спокойную, уверенную, трудом и изобретательностью насоченную, волю к победе, волю к коммуне.

При этом простор для взаимовлияний полный.

Против ядовитых токсинов нэпа, расшатывающих настойчивость, сбивающих уверенность, заражающих позывом на отдых во имя личного благоуспеяния, приходится выдвигать не только парализующий анти-токсин солидарности, прорыва, сверхработы, идущей на восполнение экономических и идеологических недохватов, но и действенный призыв, приказ, пример, могущий перестраивать психику широких промежуточных слоев на новый лад.

Радостью индустриализма, максимально организованного труда, предельного использования косных и стихийных сил необходимо еще заразить пассивных промежуточников, дабы организовать тот волевой кулак, который поможет додержаться до новых взрывов на интернациональном фронте революции.

Этот нэп № 2, всею тяжестью своего битюжьего хомута, лежит на людях неугасимых.

Здесь те представители РКП, которые выжигая на неустанной нечеловеческой работе свою нервную энергию, потеряв давно всякое представление об оседлости, организуют, упорядочивают, дыбят, тормошат сегодняшний день, учась методам у интеллигентного спеца, сноровке и ловкости у нэпача и никогда не забывают своего «во имя».

Эти всегда помнят, что они в окопе и что перед ними вражьи дула. И даже разводя около этого окопа картошку и прилаживая под бруствером койку, никогда не позволят они себе иллюзии – будто окоп уже не окоп, а дача, этакая осуществленная утопия, город-сад, и что враги – это соседи по даче. Они знают, что если может быть братание между империалистически разделенными братьями по классу, то братания между классовыми врагами быть не может.

В нэпе № 2 – те, кто раз загоревшись пламенем октября российского уже не погаснут до смерти или до мирового октября. Кто по самым медвежьим углам за самыми непрезентабельными столишками ведет любую маленькую работу, чувствуя радостно значимость себя, как участка ревфронта пролетарского накопления сил.

Тут в особенности – изумительная революционная молодежь сегодняшнего дня, ценой лишений и голодухи, на рабфаках и вузах готовящая из себя дальнобойное орудие пролетарского наступления. Молодежь – восторженная усидчивость которой и забубенная радость впроголодь, стоят самой батальнопотрясающей атаки.

Эти два нэпа, знаменующие два полярных мироощущения – друг с другом в смертельной борьбе. И эта борьба, несмотря на ее спокойную видимость похожую на проростание ткани организма микроспорами не менее ответственна, чем овладение той или иной отраслью индустрии и торговли. Здесь идет борьба за культуру, борьба за степень физической и психической оборудованности, за стойкость симпатий и верований.

Здесь в процессе и взаимочувствования и взаимовоздействия противопоставлены друг другу буржуазное мироощущение; индивидуализм, идеализм, дуализм, национализм.

Коллективизму, матерьялизму, монизму и интернационализму революционного мирочувствования.

В этой борьбе за культуру в целом, нас интересует в особенности борьба, ведомая средствами искусства за рынки эстетического потребления. Эта борьба заключается в обработке эмоций пассивной массы в усвоении ей определенного круга симпатий и антипатий, в отводе ее внимания к тем или иным фактам или методам преодоления среды.

Искусство не только констатирует, оно нажимает на психику, оно дает матерьял в таком подборе и устанавливает внимание на такие ассоциации, которые бы породили устойчивый интерес у потребителя к тем аналогиям, к тем методам выражения, которые свойственны производителю. Всякое искусство даже самое чистое и довлеющее себе, самое «беспартийное», зачастую, даже против сознания производителя, как бы искренно он не был убежден в своей объективности и непреследовании задач социально-психологического нажима, несет в себе определенную социальную тенденцию и объективно всегда служит определенным классовым целям.

А раз так, раз искусство пройденных социальных этапов: – и гипноз романтики + эстетизм символистов, и искусство реализма + натурализм + бытописательство – враждебно продиктованной революцией переустройке человека довлеющего себе в своем авторитарном фетишизме, в человека – орудие социального действия, забывающего имя свое во имя солидарной со своим классом продвижке