Пес и его поводырь - Леонид Могилёв

Отныне он знал Истину, что связывала его с прошлой жизнью, эту Истину он постиг мгновенно, в миг ухода, укрепившись в ней в том последнем шаге. Но теперь уже другая суть вещей и времен возникла и осклабилась.

Пес находился у дверей комнаты вместе с другими, то ли покойниками, то ли живыми и здоровыми, то ли свободными, то ли рабами. И теперь, как и раньше, никто не испытывал ни малейшего желания заговорить друг с другом. Наконец настала очередь Пса, и он вошел в кабинет.

За столом возвышался его земной ангел-хранитель, убиенный врагами народа, генерал. Форма на нем была почти той же, что форма офицеров преданной державы, но на погонах светились не звезды, а крестики. За вторым столом располагался референт.

— Заточник, если не ошибаюсь, — генерал улыбнулся и переложил папку на столе из одной стопки в другую.

— Не ошибаетесь. А что, собственно говоря, происходит?

Генерал вскинулся, оторвался от бумаг.

Пес сам не знал, зачем он влез с глупым вопросом и оттого сник…

— Кем были в прошлой жизни?

— А вы не знаете? — съязвил Пес.

— Прошу отвечать на вопросы, — отсек дурь и иронию генерал. — Кем были в прошлой жизни? Специальность, трудовой стаж, семейное положение, возраст на момент смерти, родственники за границей?

— За границей чего? — возмутился Пес.

— Разумеется, за границей страны проживания?

— Проживания где и когда?

— То есть?

— Я жил во многих странах. И везде работал…

Референт невозмутимо писал стенограмму авторучкой с золотым пером. Никаких компьютеров здесь, стало быть, не было, и значит, это пока был не ад…

…Больничка чистая и бедная. Алексея уложили, покуда, в коридоре, с другими бедолагами, и тот ритуал, который выполняет персонал при появлении нового персонажа, припахивающего перегаром, серого лицом и нехорошего сердцем, он припоминал смутно. Он помнил, как измеряли давление, вкалывали эликсир для поддержания жизни, делали другое нужное и минимально необходимое и, убедившись, что носитель конкретной души — жилец, оставили.

У коридоров есть свое преимущество. Перспектива, перемещение больных в санузел и обратно, тележки и медсестры беспрерывно, а не время от времени, как в отдельной палате. Под юбки заглядывать удобно и необременительно, если приспичит. Опять же кубатура и свежий воздух. И хочется поскорей отсюда уйти в ту или другую сторону. А это, что ни говори, — мотивация. Но ничто не вечно. И вот его осторожно ведут под белы руки наверх, по короткой лестничке. Место появилось в палате, и картина производственная ясней.

Из палаты на двух человек выносили матрас и одеялку. Посмотрела на него сестра благостно и тяжело. Из-под покойника понесли последнюю лежанку — утилизовать нужно. Хотя матрас еще сносный, новый почти, отметил он. Против круговорота времени не очень попрешь. Должно сгореть смертное в печи котельной или другим способом. Его же, скажем так, Алексея, кровать застелена напротив. Значит, в эту ночь никого не положат. Будет один коротать. А если чего захочется, то сестру позвать. Наверное, неподалеку. Боль его приватная обозначила себе угол укромный и там затаилась, не предпринимая пока ничего. Однако, следовало подумать, что предпринять в ближайший период отмереного срока. Вот где, к примеру, Сашка? И где лучшая книга всех времен и народов?

— Сестра! — позвал он наугад. Однако, не шел никто. Ни сестра, ни брат. Ни хозяйка с косой.

Ночь уже кропотливо вычистила палату от вечерних примет, и свет из коридора проник в дверную щель. Там продолжалась своя, необходимая и правильная, жизнь. Производственный процесс продолжался. Но вот и сестра заглянула в палату, поправила одеяло, справилась о планах на выполнение физиологических потребностей, поставила на тумбочку необходимый реквизит и исчезла. Полстакана воды он успел из добродетельных рук принять и выпить. Вода оказалась теплой. Где ж здесь взять холодного пива? А дальше опять началось… Такого бреда ни за какие деньги не получишь нигде. Только за особые заслуги выдается такой бред, особо заслуженным клиентам.

… Черная Рожа приготовил ему великолепный номер с джакузи и мини-баром. Море плескалось метрах в ста за окном, и длинный, уходящий вдаль, волнорез обещал надежную рыбную ловлю в любую погоду. Хочешь, мечи донку на сто метров, хочешь, под пирс мормыша опускай и тряси.

Почему-то на стене висел репродуктор, точь-в-точь, как в средней советской семье. Коричневый, однопрограммный, с большим круглым регулятором. Пес хотел было включить его, но прежде решил определить страну и место пребывания, для чего открыл бар. То, что он увидел, поразило его. В битком набитом баре стояли русские четвертинки. Только были они особенными — джин «Гордон», виски «Белая лошадь», ром «Баккарди», то есть бутылочка национальная, а этикетка, наклейки, прочие признаки производителя фирменные и, по всей видимости, настоящие. Пробки — на стыке двух цивилизаций. Он открутил одну крышечку и отхлебнул. Джин — во всем своем великолепии. Тогда, чтобы проверить некоторую догадку, открыл холодильник. Двухкамерный, огромный, без опознавательных знаков. Битком. Внизу трехлитровая банка, закрытая полиэтиленовой крышкой. Открыл и отхлебнул. Пиво «Жигулевское», свежайшее, с легкой пеночкой. Бочковое. Такое было искоренено вместе со страной недавнего пребывания и не совсем давнего рождения. Потом, пожалуйте, в банке с капелькой глицерина. Так оно консервируется лучше.

Еще в холодильнике нашлась тарелка домашнего студня, холодная вареная курица, консервы из морепродуктов две тысячи одиннадцатого года производства. Страна-производитель не указана. В морозилке килограммовые пачки пельменей — «Снежная страна» и «Колпинские». И много прочего, вроде баночки соленых рыжиков из дальнего детства, прикрытой плотной бумагой и прихваченной резинкой от медицинского препарата. Черной такой, эластичной.

Пришло время послушать радио.

Тягучая бразильская музыка потекла из него, и длилась она без малого час, пока он радио не выключил. Потом включил, опомнившись, ровно в начале какого-то часа, ожидая последних известий, но их не последовало. Тогда он взял бутылку запотевшей «Столичной». Место производства — город Тутаев. Качество — отличное. Дата изготовления отсутствует. Хлеб свежий, пшеничный, горчица и петрушка. Он отломил от курицы ножку и прилег с ней на роскошную перину. Когда Пес проснулся, куриная кость лежала рядом на подушке, выпитая до донца бутылка валялась на полу. Никакого похмелья не ощущалось, но, повинуясь рефлексу, он вернулся к трехлитровке с пивом и сделал несколько огромных глотков.

Душ оказался с сенсором и с программой на короткий период. Вода потекла сама, в меру горячая, потом холодная, снова горячая и опять холодная.

В шкафу он нашел прелестный махровый халат, надел его и поискал телевизор. Никакого телевизора в номере не оказалось… Не было ни души и за окном, и в коридоре длинном и тихом. Путешествуя по коридору, он пытался услышать хоть какой-то звук хотя бы за одной из дверей.

Наконец, он различил телефонный звонок. Это могли звонить только ему. Двери в апартаменты были без номеров. Он пытался открывать их, но безуспешно, пока не наткнулся на свою. Та открылась безропотно. Телефон просто-таки надрывался.

— Говорил тебе, в Каргополь не езди… — услышал он постылый голос Черной Рожи, — это тебе звонок номер два. «Лимит звонков исчерпывается. Пополните свою кредитную карту…», — влез в разговор чей-то противный женский голос. И связь прервалась.

Очевидно, рай в представлении Черномазого должен был выглядеть так, как он отрежиссировал его в этом сне…

Пес снова включил громкоговоритель. Теперь там шла трансляция матча СССР — Венгрия с Чемпионата мира 1966 года. Яшин, Воронин, Шестернев. Потом будет полуфинал. Скоро Численно приложится по немецкой харе. До английской не дотянулся. Выбили… Хотелось послушать последние известия, о хлеборобах и сталеварах.

Но не довелось.

Когда он в очередной раз приоткрыл веки, то не врача увидел, не медсестру. Батюшка стоял перед ним, в походном облачении. Дверь в коридор была плотно закрыта, на столе теплилась свечечка. Иконка стояла рядом. Казанская. Некоторое время они смотрели друг на друга молча.

— Что, отец? Время пришло?

— Сие ведомо только Господу. Не пугайтесь. Как вас по имени?

— Пес, — не нашел ничего лучшего ляпнуть раб Божий, с условным именем Алексей.

— Если балагуришь, значит, еще поживешь. Так, наверное.

— Вас доктор позвал?

— Доктор. К рабу Божьему Константину. Только занят я был. Не успел чуток. Вот на этой самой коечке он и отошел. Не застал его. Пришлось вдогонку. Потом в храме отпоем. Жаль, без причастия отошел.