Парадокс Атласа - Оливи Блейк

– Потому что чувства слабее мыслей? – передразнила проекция. – Тебе-то откуда известно?

– Нет, просто чувства людей куда человечнее их мыслей, – уточнил Каллум и, прикрыв глаза, выдохнул. – А чем человечнее что-либо, – пробормотал он, – тем оно слабее.

Немного помолчав и почувствовав скуку, Каллум распахнул глаза.

Проекция в ожидании следила за ним.

– Я так понимаю, ты ждешь, что расскажу аудитории о своих слабых местах? Всё же просто, – сухо произнес Каллум. – Они те же самые, что и у компьютера, который перегружает систему, запустив слишком много приложений. Забудешь меру – и все зависает, сбоит и дохнет. – Он немного сполз по дивану и снова отпил из бутылки. – Границы у моей магии те же, что и у моего тела, – сказал Каллум, пытаясь хоть как-то объяснить. – Это вопрос выбора: либо ты силушкой балуешься, либо о выживании думаешь.

– Но ведь ты никогда толком силу не использовал, – напомнила проекция. – Возможно, забыл, – добавила она, – что за твоим природным талантом скрывается нечто весьма заурядное.

Каллум снова опустил взгляд на костяшки кулака, поразмыслив над болью, которая до сих пор время от времени его посещала, особенно после того эксперимента, который он провел над Тристаном тем вечером в столовой, когда ради спора, лишь бы доказать свою правоту, слегка перегнул палку. Пустил в ход лучшие (и худшие) грани своего таланта и выкрутил в Тристане ручку страданий до запредельных значений, а потом, не утруждаясь предосторожностями, все отменил.

Иногда после таких фокусов его скручивало артритом, но чаще он зарабатывал иммунодефицит. В идеале после таких случаев ему следовало бы отгородиться от всех на несколько дней, а если можно – то на недельку-другую. Сейчас, когда Каллума все избегали, это оказалось вполне реально.

Как ни смешно, но именно Роудс и, возможно, еще Варона лучше остальных в классе поняли бы, с чем сталкивается Каллум, пользуясь магией. Либби осознала бы природу сил, которыми он жонглирует, создавая порядок из хаоса, сумела бы вообразить, какая мощь требуется для столь невообразимых термодинамических процессов, если бы рассматривала умения Каллума именно с такой позиции. Обращение энтропии [3] вспять, создание эмоции на пустом месте имело вполне физическое выражение: Каллум выдавал энергию, вбирая хаос.

И все же действовать с элегантностью бульдозера было не совсем уместно, особенно если Каллум хотел победить в заведомо проигрышной битве за симпатии четверых болванов, которым плевать, жив он или мертв.

– Излагай уже, – сказал Каллум. – Вижу, к чему ты клонишь.

– Сам излагай, – ответила проекция.

Каллум снова прикрыл глаза, посмеиваясь.

– Правда? И завершить этот восхитительный разговор?

– Нет, – произнес его фантом, – он никогда не закончится. Для других я исчезну – это да, но…

Не раскрывая глаз, Каллум ощутил, как проекция опускается перед ним на колени.

– Для тебя я никогда не исчезну, – прозвучал в ушах Каллума его собственный голос.

Какая драма. В горле у Каллума пересохло, и он сделал еще глоток.

– Говори, – велела проекция.

Каллум устало вздохнул. Как же все это его утомило. Неудивительно, что людям иногда невыносимо его слушать.

– Ты же не подсыпал сюда отравы? – спросил он, указывая на небольшой остаток пойла в бутылке.

– Говори, – повторила проекция.

Не ритуал, а какой-то фарс в чистом виде. На кой он вообще? Просто ради публичного унижения? Тут нет победы, нет поражения. Даже магию не задействуют. Есть только ты сам и понимание того, что с тобой наедине оставаться не хочется; до ужасного смешное открытие. Кто вообще захочет сознательно провести с самим собой время? (Либби Роудс и это наверняка поняла бы.)

Каллум снова надолго приложился к бутылке в ожидании, когда же наконец эта тягомотина завершится. Может, просто взять и помереть здесь? Каллум мысленно быстро сосчитал до трех, гадая, сможет ли заставить себя исчезнуть.

В этот момент что-то промелькнуло у него перед глазами. Какая-то вспышка, резкий проблеск звездного света. Судьба снова оказалась на его стороне. Наконец-то удача.

Каллум взглянул на нож, который невинно лежал на столе. А, так вот какой у него, значит, выбор. Говори сейчас или покончи со всем. Поистине театрально. Ну прямо в его духе: единственный шанс на спасение – комедия ошибок и изысканной боли.

Каллум взял нож и присмотрелся к отражению в лезвии в отблесках пляшущего света пламени очага, а потом провел вдоль кромки большим пальцем, восхищаясь оставленным следом.

Его фантом смотрел самодовольно и с пониманием.

– Это не навсегда, – сказал он.

Да, не навсегда. Каллум видел лишь один способ покончить с этим.

– Больно, – вслух признался он. Унижение язвило, кололо шипами собственного злорадства. – Получается, – пояснил Каллум, снова закрывая глаза, чтобы никто не увидел в них пустоту и фальшь, – я причиняю боль.

Он не открыл глаз, но услышал, как его проекция поднимается с колен. Она забрала нож и бутылку, шумно сделала глоток и уселась по правую руку от Каллума. Два сапога пара.

– Всем плевать, – сказал он себе не зло и не тепло. А потом наконец проснулся.

III

Происхождение

Нико

Сначала часы тянулись невыносимо долго, и невозможно было дождаться конца очередного дня, а потом вдруг оказалось, что прошло уже несколько недель. Нико даже стало не по себе. После исчезновения Либби время напоминало ему своевольного кота, который томно потягивается и зевает, пока ты на него смотришь, а отвернешься – уносится прочь, только его и видели.

Нико спал, ел, читал – и так каждый день, если не считать вчерашней церемонии посвящения. Казалось бы, ерунда, но дни проносились мимо, а исчезновение Либби становилось все дальше, как объект в зеркале заднего вида. Поначалу Нико всех тормошил, потом вежливо просил и строил научные гипотезы, но бросил эти попытки, когда понял, что никто не в силах ему помочь. Роудс столько лет регулярно доставала его оскорблениями и занудством, что Нико иногда казалось, что вот он свернет за угол и снова увидит ее – безбожно сгорбившуюся над какой-нибудь засаленной книгой. Нико все отдал бы за возможность прервать ее занятие ехидным замечанием или закинуть ноги к ней на стол, просто из желания посмотреть, как она отреагирует. Он даже придумал, что именно скажет: «Роудс, не многовато ли выхлопов для одного утра? А как же озоновый слой? А деревья?»

Однако Либби пропала с концами. По крайней мере, найти ее так и не удавалось. Так что, похоже, ничего сказать ей больше не получится.

И вот когда уже стало казаться, что проблемы не решить, как в одном из снов пришел Гидеон, самый большой умник во всем универе.