Ад в тихой обители - Дэвид Дикинсон

Издание газеты — дело трудное, требующее от ее создателей незаурядной энергии и дисциплины. Патрик с коллегами еженедельно предъявляли читателям полновесный плод слияния обеих добродетелей. Правда, на поддержание порядка в редакции тратилось гораздо меньше усилий. Выглядела она, словно после погрома. Всюду обрывки бумаги, окурки, пустые бутылки, раскрытые, давно взятые «на минутку» в местной библиотеке книги, под ногами россыпь старых рекламных листков. Письменные столы, вернее, грубо сколоченные доски, на которых писались очерки и корреспонденции, сплошь завалены кипами листов, незаконченных статей, черновых рекламных текстов, пожелтевших номеров центральной прессы. Время от времени коллектив «Графтон Меркюри» побуждал себя к решительным действиям: полы подметались, столы расчищались, хлам выкидывался. При этом назавтра всегда горестно обнаруживалась пропажа какой-нибудь ценнейшей информации вроде списка лиц, почтивших своим присутствием ланч в комптонском отделении филантропического Ротари-клуба. Зная, как тешит людское тщеславие вид набранной свинцовым шрифтом собственной фамилии, Патрик свято верил в необходимость перечисления всех участников и гостей очередного скромного, но достойного торжества и неустанно внедрял эту мудрость в умы сотрудников. Ради счастья лицезреть свое имя на газетной полосе, всякий упомянутый в «Графтон Меркюри» непременно купит себе экземпляр (а то и два — в достаточно эффектном выпуске).

Лежащий перед Патриком график показывал увеличение продаж: со времени прихода нового главного редактора тираж возрос почти на двадцать процентов. Неплохо, но мало, слишком мало для Патрика Батлера. В графстве по-прежнему сотни и тысячи жителей, не читающих его газету. При каждом массовом стечении народа — по случаю базарного дня, футбольного матча и т. п. — редактору хотелось воззвать к людям, доселе пребывающим в обидном заблуждении. Ведают ли они, чего себя лишают, не приобретая «Графтон Меркюри»? Понимают ли, сколь убога их жизнь без регулярного чтения «Графтон Меркюри»? Впрочем, один недавний выпуск расхватали, как горячие пирожки, — спецвыпуск памяти королевы Виктории — ее кончина весьма взволновала провинциальную публику. Чего-нибудь бы новенького в этом роде. Что бы такое обработать и представить с тем же коммерческим успехом?

Патрик встал, осторожно пригнувшись под оконным люком, из которого, изловчившись, можно было разглядеть соборный шпиль. В мозгах Патрика сверкнула мысль — собор! Что-то о нем… Ага, тысячелетие! На Пасху ожидается тысячелетний юбилей собора в Комптоне. Не мешкая, дать анонс с яркими штрихами планируемых праздничных церемоний. Шикарный случай для спецвыпуска! Он уже видел бегущие из-под типографского вала свежие оттиски с крупными броскими заголовками. «Труды и дни средневекового монаха», «Аббат — его авторитет, его ответственность»… Про это с энтузиазмом возьмется написать декан. «Мерный ход десяти столетий»… Найти кого-нибудь, кто настрочит о башенных курантах; дескать, старейшие в Британии. «Господня звонница»… Тут без проблем: беседа репортера с одним из братства звонарей, что вечерами попивают пивко в таверне «Колокол». И непременно насчет гибели монастыря в эпоху Реформации (наверняка ведь разгромили-то?) — «Черный столб ужаса над пеплом сожженной обители». Отлично, отлично! Потом, конечно, нравственный упадок в начале прошлого века: какой-нибудь декан, пристроивший возле себя на теплые местечки больше десятка родственников, — «Коррупция в древнем соборе Комптона». Пусть жестковато, зато моралистам нонконформистских сект прочесть будет приятно. У «Графтон Меркюри» позиция широкой веротерпимости, страницы «Графтон Меркюри» предложат нечто интересное и близкое для каждого. Гордо откинув голову, Патрик забыл про специфику чердачного интерьера и больно треснулся затылком о косую балку. Дважды чертыхнувшись, редактор взглянул на часы: почти полпятого. Может, сходить в собор к декану, попросить его поразмыслить насчет темы направляющей и организующей роли аббатства в царствование Эдуарда Исповедника? Дорога идет как раз мимо дверей скромного углового домика Энн Герберт. И кстати, приближается время для чашечки чая.

Офис столичного юриста Арчибальда Мэтлока-Робинсона по всем параметрам значительно превосходил кабинет редактора «Графтон Меркюри». Бюро мистера Мэтлока занимало третий этаж прекрасного старинного дома на Чансери-лейн, близ Королевского верховного суда. Стены здесь радовали глаз экспозицией гравюр, представлявших адвокатуру различных эпох. Тут были адвокаты с необычайно длинными писчими перьями и адвокаты с необыкновенно пухлыми щеками, адвокаты с феноменально крупными носами и адвокаты с поразительно толстыми животами. В верхнем ряду портретной галереи этих бандитов удалось даже разглядеть одного, на чью шею надели исключительно крепкую веревку за его преступления против человечества. Сюжет доставил удовольствие Пауэрскорту.

— Я к вам по поводу завещания, — обратился он к хозяину кабинета, — завещания священника Чарльза Джона Уитни Юстаса.

Арчибальд Мэтлок внешне совсем не походил на героев висевших вокруг гравюр: неприметного роста, в неприметном темно-сером костюме, с неприметным темно-синим галстуком. Наиболее выразительно смотрелись волосы, точнее, их отсутствие — мистер Арчибальд Мэтлок был абсолютно лыс. Манера то и дело потирать голову выглядела как желание проверить, не отросла ли вдруг утраченная шевелюра.

— У нас, лорд Пауэрскорт, не принято обсуждать завещания клиентов с кем бы то ни было, невзирая на степень общественного положения интересующихся. Хотя в особых случаях некие отступления от правил допустимы, — бросил юрист со снисходительной улыбкой.

— Прошу прощения, — улыбнулся в ответ Пауэрскорт, — я не пояснил, что при мне официальное письмо от мистера Оливера Дрейка, поверенного в Комптоне, душеприказчика скончавшегося мистера Юстаса.

Отодвинув пару изящных стаканчиков, Мэтлок развернул письменный запрос.

— Так-так. Вы же известный детектив, лорд Пауэрскорт. Не скажете ли мне, что вызвало беспокойство относительно этого завещания?

Детектив едва удержался от реплики, что не привык обсуждать дела клиентов с кем бы то ни было, невзирая на степень их облысения.

— Беспокойство действительно присутствует, — ответил он. — Дело в том, что обнаружилось три варианта завещания.

— Три? — недоверчиво протянул Мэтлок. — О случаях с двумя мне слышать доводилось, но три! А правда ли, что мистер Юстас являлся одним из богатейших людей Англии? Что-то на эту тему в прессе обсуждалось, но я не доверяю газетной болтовне.

— Думаю, правда, — сказал сыщик, внезапно ощутив на себе взгляд центрального персонажа с той гравюры, где адвокат перед алчно притихшей компанией зачитывал длиннейший список, озаглавленный ясно различимым словом «Завещание». — Вы оказали бы мне большую любезность, мистер Мэтлок, если бы вспомнили всю процедуру оформления документа для Джона Юстаса. Я имею в виду не машинописную копию, а оригинал.

Арчибальд Мэтлок неторопливо прошелся к массивному буфету у задней стены.

— Мы обязательно снимаем копии со всех проходящих через наши руки завещаний, после чего оригиналы запираются в подвальном сейфе. Я позабочусь, чтобы нужные бумаги доставили сюда.

Великолепный старинный эстамп над головой Мэтлока запечатлел пирушку двух адвокатов в длинных волнистых париках: под столом обглоданные кости, на столе две бутылки уже пусты и наготове еще целая батарея; старший, оплывший от жира законник разрезает громадный кусок дымящегося мяса.

— Мне хорошо помнится упомянутое вами дело, — сказал Мэтлок, вернувшись к письменному столу. — Все началось, когда миссис Августа Кокборн… кстати, вы с ней знакомы, лорд Пауэрскорт? — По лицу юриста пробежала легкая тень или, скорее, боязливый трепет. Сыщик кивнул (похоже, эта фурия проявила себя на Чансери-лейн не менее энергично, чем в Комптоне). — Так вот, началось все, когда миссис Август Кокборн перешагнула порог своего сорокалетия. Известно, как сей момент травмирует людей, в особенности дам. — Относительно большого числа дам, которым милосердный Мэтлок помог перейти опаснейший рубеж, сомневаться не приходилось. — Достигнув таких лет, миссис Кокборн решила, что ей пора подумать о завещании. Встревожившись, она и мужу предложила составить соответствующий документ; хотя неясно, чем он, собственно, мог одарить наследников. Кроме того, миссис Августа Кокборн сочла, что завещание следует составить и ее брату, гостившему у нее в Лондоне как раз в момент тех волнений.

Детективу подумалось о полнолунии, наверняка совпавшем с периодом буйной активности миссис Кокборн.

— Завещания мистера и миссис Кокборн, — продолжал юрист, — были сделаны в моем офисе. Супруги написали свои распоряжения, наша машинистка перепечатала, затем завещатели расписались под этими копиями.