Хозяин небесных гор - Максим Зверев

Огромная «связка» из десяти тысяч овец медленно брела по степи, разбитая на семь отар. Тонны первосортного мяса шли на своих ногах за четыреста километров. Овец гнали по десять километров в сутки, с остановками по нескольку дней на хороших пастбищах. Вернее, не гнали, а пасли. За весь перегон овцы должны будут не потерять, а прибавить свой вес.

Впереди отары на низкорослой, гривастой лошадке ехал чабан с длинной палкой в руках. Он временами ударял ею по земле, а две пустые жестяные банки из-под консервов, привязанные на конце палки, грохотали на всю степь. Это был ориентир для овец. На звуки «консервного гонга» они брели, опустив головы и пощипывая на ходу траву.

Ни одна отара не обходилась без вожака-козла. Два-три рогатых бородача шли впереди. За ними послушно плыла по степи овечья лавина. Захромавшие овцы тащились сзади. Всё замыкали солидный, ко всему равнодушный вьючный бык и верблюд с палатками, продовольствием и таборным имуществом чабанов.

Два чабана ехали сзади отары и дремали в сёдлах. Беспородные псы, неказистые на вид, были незаменимыми помощниками чабанов. Эти дворняги, высунув языки и опустив хвосты, плелись самыми последними за лошадьми хозяев. Казалось, их ничто не интересует, и они смотрят только себе под ноги. Но стоило одной овце отбежать в сторону или отстать, как заросшие свисающей шерстью глаза собак сейчас же замечали это. Собаки оживлялись, навастривали уши, их хвосты энергично взлетали на спину и закручивались «калачами». Они мчались к овце-нарушительнице и возвращали её в отару. Собакам не надо было даже подавать команду. Они сами внимательно следили за порядком в отаре.

Так монотонно проходили дни один за другим, и перегон тянулся месяцами.

Днём Волчка не было видно. Но он неотступно следовал за отарой, прячась за буграми и в промоинах. Забегая вперёд, он пропускал овец и плёлся сзади. Случалось, что безнадёжно захромавших овец чабаны прирезали. Выброшенные внутренности ночью съедал Волчок.

Из одного оврага ветерок принёс чуткому носу волка знакомый запах мелких грызунов-полёвок. Тысячи их норок сплошь источили южный склон, и от множества выходов земля стала похожей на соты. Бисер следов полёвок разбегался во все стороны по песку, образуя тропинки. Ходы были мелкие, под самой поверхностью, и переплетались друг с другом сплошными лабиринтами. Волчок долго пировал здесь, легко вскрывая в рыхлой земле мелкие норки полёвок, и даже не лапами, а носом, как кабан. С тридцатью полёвками в желудке под утро он побежал догонять «свою» отару.

В одном месте отара проходила рядом с асфальтированным шоссе. Несколько овец перебежали через дорогу и стали пастись на другой стороне. Одна из собак заметила этот непорядок. Дымчато-жёлтая, с чёрными пятнами на морде и хвостом «калачом», она бросилась за овцами, но перед асфальтом со всего разбега затормозила всеми четырьмя лапами и остановилась в явном замешательстве. Затем осторожно поскребла лапой асфальт, не решаясь наступить на него. Житель бескрайних степей и гор впервые в жизни встретился с асфальтом. Чабан крикнул:

– Тарт, серке![2]

Собака испуганно оглянулась и осторожно перешла через шоссе, широко расставляя ноги с растопыренными пальцами и балансируя хвостом. Было полное впечатление, что она идёт по скользкому льду.

Но вот асфальт позади. Собака бросилась вперёд, завернула овец, и они, простучав по шоссе копытцами, вернулись в отару. А собака опять остановилась было перед асфальтом, но затем спокойно перешла по нему, правда шагом. Она уже почти не боялась поскользнуться. Конечно, в третий раз эта собака пробежит по асфальту без задержки.

Горный хребет преградил путь отарам. Он далеко ушёл в сторону, и обход его кругом занял бы много времени. Овец погнали через перевал, кратчайшим путём. Вековые ельники густо покрывали северные склоны хребта. Под пологом огромных елей прохладно и сыро даже в самый жаркий день. Пахнет грибами. Под камнями и мхом журчат невидимые ручьи.

Перегонная тропа всё круче поднимается к перевалу. Но тонкие овечьи ножки легко преодолевают его. Отара прошла, а на ёлке остался висеть труп погибшей овцы, подвешенный чабанами.

На макушки соседних елей уселись две сороки и ворона. Помахивая хвостами, сороки долго тревожно стрекотали, а ворона разглядывала овцу то одним глазом, то другим. Друг за другом сороки и ворона улетели. Чёрная тень грифа промелькнула поперек тропы. Падаль – это как раз то, что нужно огромной птице. Но гриф сделал круг над подвешенной овцой и улетел.

Совершенно беззвучно, как тень, по тропе бежит Волчок, опустив нос к земле. Внезапно его обдало овечьим запахом, совсем близким и таким манящим. Зверь резко вскинул голову с насторожёнными ушами и увидел овцу на ёлке. Но сейчас же Волчок поджал хвост и бросился в другую сторону. Только обежав стороной несколько сот метров, он снова вышел на тропу и побежал дальше по следам отары, то и дело останавливаясь и оглядываясь.

Кто заколдовал овцу от хищников?

Кругом в ельниках много хищных птиц и зверей, но все они «знают», что на деревьях овец не бывает и трогать их можно только на земле. Вот если ветер оборвёт привязь и овца упадёт на землю, тогда другое дело!

Знают это и чабаны. Если в дороге погибнет овца, им незачем ждать ветеринарного фельдшера. Он едет с последней отарой. Овца на дереве с запиской в ухе его дождётся, когда бы он ни приехал. Причина гибели будет установлена и оформлена актом.

Задолго до заката солнца старший чабан кричал собакам:

– Айнал![3]

С лаем собаки бросались вперёд и останавливали овец. Овцы сначала стояли огромной светло-серой массой, понуро опустив голову, а затем ложились. Чем холоднее была осенняя ночь, тем теснее прижимались друг к другу овцы.

Красный шар солнца в вечерней дымке нижним краем коснулся степи на горизонте, и чёрные тени стали быстро заполнять низинки. Слабый ветерок пахнул распаренными за день травами, а потом крутнул с другой стороны и всё перекрыл густым овечьим запахом. В вечерних сумерках ярко загорелся костёр, и пар из котла с бараниной унёсся далеко в степь, будоража Волчка.

Место, где ляжет на ночь отара, выбиралось каждый раз тщательно. Но разве трудно пропустить мышиную норку незамеченной? И на этот раз одна из овец улеглась прямо на выход из норки полёвки.

Чабаны поужинали, покурили и заснули у костра. Собаки дремали около овец. Из отары доносились вздохи, покашливание и чиханье овец. Ночь была безлунная, и только яркие звёзды мерцали в тёмном небе. Из степи тянуло терпким запахом полыни, и нудно неслись бесконечные трели пустынных сверчков. Интересно, что все сверчки пели в унисон, как одно насекомое.

Две «звёздочки» тускло блеснули на ближайшем бугре. Это были глаза Волчка. Он лежал, положив голову на передние лапы, до него доносился запах овец. Но ветерок доносил запах людей и собак. Это удерживало зверя на месте. Не одна ночь проходила у Волчка в напрасном ожидании, и тогда ящерицы, кобылки да иногда зазевавшиеся песчанки были его скромной пищей во время переходов.

В полночь под боком овцы, дремавшей на норке, кто-то зашевелился. Овца в ужасе вскочила и шарахнулась в сторону.

Что тут началось! Овцы разом бросились в темноту ночи во все стороны. Залаяли собаки, закричали чабаны, но топот тысяч копытцев разбегавшихся овец заглушал всё...

Волчок в эту ночь съел баранины столько, сколько смог. Под утро он ушёл вверх по ручью и залёг километров за десять от неудачного ночлега отары.

Весь день чабаны собирали разбежавшихся овец по всей степи.

– Изде![4] – кричали чабаны собакам.

Они убегали за далёкие бугры и, высунув языки, пригоняли одну или несколько овец.

– Изде! – опять кричали чабаны, и собаки убегали снова на поиски.

Трёх овец недоставало: их разорванные останки лежали в клочьях шерсти за бугром. Волчок задавил их ночью и съел только самые привлекательные для него куски мяса.

Снова день за днём бредут овцы всё дальше на запад, отара за отарой. А из-за бугров следят за ними жадные волчьи глаза.

На пути встретилось озеро. Овец напоили и погнали дальше.

Около берега застряла по самые фары грузовая машина.

– Ой-бой, полудурка, пропал сопсем! – качали головой чабаны.

– Не полуторка, а «ГАЗ»! – обиделся шофёр, с головы до ног перепачканный в жидкой грязи. – Помогите лучше, чем охать!

Чабаны посовещались и развьючили верблюда. Ему сделали из мешка хомут и постромки из нескольких арканов. Но как верблюд ни дёргал, он не мог стронуть тяжёлую машину.

В это время подъехал старый седобородый чабан. Он молча слез с коня, отпустил какое-то сердитое слово по адресу молодых чабанов и подошёл к верблюду. Перед аксакалом почтительно расступились. Чабан из всех арканов свил толстую постромку к хомуту, закрепил её с одного бока верблюда и спокойно повёл его за повод вперёд. Верблюд шагнул раз, другой, связанные арканы натянулись, как струны, и после третьего шага верблюда машина медленно поползла вперёд. Шофёр дал газ, и грузовик вылетел на берег, едва не сбив верблюда с ног.