Очерки жизни и быта нижегородцев в начале XX века. 1900-1916 - Дмитрий Николаевич Смирнов

Вот первое сообщение:

«1-го января 1906 года в Н. Новгороде вышел 1-й номер социал-демократической газеты „Утро“, под редакцией присяжного поверенного А. А. Соболева. В тот же день номер газеты конфискован, типография закрыта, редактор арестован».

Второе сообщение:

«Н. Новгород. 3 марта 1906 года.

Сегодня в Судебной палате рассмотрено дело редактора-издателя нижегородской газеты „Утро“, приостановленной после 1-го номера. Помощник присяжного поверенного А. А. Соболев обвинялся в помещении двух статей, в которых усмотрен был призыв к вооруженному восстанию. Соболев приговорен на 11 месяцев в крепость. Газета закрыта навсегда».

Несколько позднее об эпизоде с газетой «Утро» рассказал в своих мемуарах И. В. Цветков:

«…Газета „Утро“ (первый и последний номер) печаталась в Нижнем в типографии Ройского и Душина. Напечатано было 10 000 экземпляров. Корректором и экспедитором был я — Цветков. Предполагалось 9000 экземпляров распространить среди рабочих завода „Сормово“, а 1000 в самом городе.

Увы, в отношении города затея удалась, а номера, отправленные в Сормово, перехватила полиция.

Редактор-издатель Соболев был арестован вечером 1-го января, но 6 или 7 января отпущен под залог. Комитет РСДРП решил, что поможет Соболеву уехать за границу. Соболев согласился и сел на поезд. Однако в дороге сильно захворал и вернулся в Нижний. Был арестован вновь. Просидел до суда около 5 месяцев и еще по суду 11 месяцев в одиночке».

Таким же кратковременным (вышел всего один номер) было существование «Нижегородской крестьянской газеты», издание которой было предпринято в декабре 1905 года Российской социал-демократической рабочей партией.

В 1904–1905 годах в Нижнем Новгороде, как, впрочем, и во всех других провинциальных городах Российской империи, местный театр содержала частная антреприза. Антрепренером был Дмитрий Ильич Басманов — актер не особенно одаренный, но прекрасный театральный организатор. Дела его в те тревожные для нижегородцев годы шли, как говорится, ни шатко, ни валко: на иных спектаклях театр бывал наполовину полон, на других — наполовину пуст. Основным стержнем, вокруг которого вертелся репертуар, были модные пьесы Горького. К. С. Станиславский, руководитель Московского Художественного театра говорил о них: «Горький нужен театру, так как является зачинателем и создателем общественно-политической линии в русском храме Мельпомены».

Общерусская театральная цензура не раз пыталась запретить постановки пьес Горького как в столицах, так и в провинции. Много пришлось повоевать Д. И. Басманову с нижегородской театральной цензурой, добиваясь для нижегородской публики права посмотреть пьесы Горького. В весеннем сезоне шли «Мещане» и «На дне». В осеннем (летом театр не работал) поставлены были «Дачники» и «Дети солнца». Эти пьесы Горького явственно отражали революционные настроения нижегородцев: зрители бурно аплодировали всему, что так или иначе намекало на оппозицию существующему строю.

Зрительный зал воспринимал пьесу «Мещане» как политический манифест, сумев разгадать в образах действующих лиц и в их речах глубокий и острый социально-политический смысл.

В октябре и декабре нижегородцы увидели еще две пьесы, долго запрещавшиеся к постановке: «Вильгельм Телль» Шиллера и «Ткачи» Гауптмана.

Особенный успех у зрителей имела пьеса Шиллера. Смелые призывы Вильгельма Телля к борьбе с тиранией и возгласы на сцене «Долой тиранов!» встречались нижегородцами бурей аплодисментов и вызывали ответные выкрики из зрительного зала: «Долой самодержавие!», «Да здравствует свобода!» Под бурю аплодисментов падал тиран-наместник, пораженный стрелой швейцарского патриота.

Пьеса Гауптмана «Ткачи» была поставлена Басмановым в декабре, уже после известных событий в Москве и в Сормове. Пьеса изображала один из эпизодов восстания немецких ткачей в 40-х годах XIX столетия. Во время первого представления этой пьесы в нижегородском театре произошла демонстрация учащейся молодежи, и в зрительный зал пришлось ввести полицию. Песне восстания на сцене вторили партер и амфитеатр «Марсельезой».

Но далеко не все пьесы давали полные сборы. Если в объявляемой Басмановым за неделю вперед новой постановке не было «политической соли», можно было утверждать наверняка, что нижегородцы в театр не пойдут. Антрепренер терпел убытки, так как при валовом вечеровом расходе театра в 350 рублей, сборы за спектакль порой падали до 20 рублей в вечер. В тот год со всех концов России поступали сведения о крахе то одной, то другой провинциальной антрепризы. Чтобы дать возможность артистам Нижегородского театра как-то просуществовать до конца сезона, то есть до весны, труппа взяла на себя организацию товарищества, которому антрепренер Д. И. Басманов и передал театральные дела.

Всеобщее оппозиционное к существующему государственному строю настроение сказывалось и на репертуаре субботних литературно-музыкальных вечеров двух нижегородских общественных клубов. В Коммерческом клубе обычно выступали артисты городского театра, во Всесословном — журналисты. И те, и другие в завуалированной форме, часто эзоповским языком, громили, порицали, осуждали, разоблачали все гнусное в русской политической жизни, а иногда и откровенно смеялись над власть имущими. Ссыльный московский журналист Аким Чекин, писавший в газетах под псевдонимом Никто-Не, выходил на эстраду Всесословного клуба и начинал:

Позвольте рекомендоваться:

Я — петербургский, либерал,

Люблю в идейках завираться,

Но кто не врал? Но кто не врал?

Пленяем остроумья ширью,

Случится, брякну что-нибудь,

Но чтобы рисковать Сибирью?

— Счастливый путь! Счастливый путь!

Святой гуманности поборник,

Я равноправья женщин жду.

Но если бьет курсистку дворник,

Я обойду! Я обойду!

«Освобождение» смакуя,

Шлю Струве тихий комплимент,

Но в русских недрах начеку я,

Я не студент! Я не студент!

Я — прогрессист, но без нахальства,

Мне страшен каждый генерал.

И с дозволения начальства,

Я — либерал! Я — либерал!

Премьер труппы Басманова Ф. Режимов, выступая в Коммерческом клубе, с пафосом декламировал:

Камень на шее, и руки и ноги в оковах —

Вот моя жизнь. Я устал.

Я истомился под гнетом лишений суровых,

Я в бездну отчаянья пал.

Помощи! Помощи! Руку подайте мне, братья!

Целое море огня —

Жгут мою душу обиды, сомненья, проклятья, —

Други, спасите меня!

Освободите от ига и дайте свободу,

Дайте мне место в бою!

Дайте лишь волю певцу — я родному народу

Райские песни спою.

Мне их с младенчества звездные ночи шептали,

Пел мне их солнечный луч,

Мне их под говор ручья, хоры птиц щебетали,

Гром мне гремел их из туч.

Все в этих песнях: улыбка ребенка святая,

Юности грезы и сны,

Слава победная, власть красоты вековая,

Мудрость седой старины.

Я не забыл эти песни, я помню, я знаю, —

Хлынут потоком оне.

Только бы воля моя… я в тюрьме погибаю…

Да