На горах (Книга 2, часть 4) - Павел Мельников-Печерский

- Так вовсе не отдавать,- быстро промолвила Дуня.- Караульщиков можно нанять. Герасима Силыча попросить, не согласится ли он пожить здесь до дяди.

- Хорошо,- молвил Чапурин, но все-таки пошел к городничему.

* * *

Только что вышел он из Дуниной комнаты, вошла Аграфена Петровна.

- С приезда не удавалось еще мне поговорить с тобой с глазу на глаз,сказала она Дуне.- Все кто-нибудь помешает: либо тятенька Патап Максимыч, либо Герасим Силыч, либо Дарья Сергевна, а не то ребятишки мои снуют по всем горницам и к тебе забегают.

- Что ж? Пусть их побегают, здесь просторно играть им,- молвила Дуня. И, зорко поглядевши в глаза приятельнице, сказала:

- По глазам вижу, Груня, что хочется тебе что-то сказать мне. К добру али к худу будут речи твои?

- Каково почтешь,- ответила Аграфена Петровна, тоже улыбаясь.- По-моему, кажется бы, к добру, а впрочем, как рассудишь.

- Что ж такое? - немного смутившись, спросила Дуня. Догадывалась она, о чем хочет вести с ней речь приятельница.

- Два раза виделась я с ним у Колышкиных,- сказала Аграфена Петровна.- Как за Волгу отсюда ехали да вот теперь, сюда едучи. С дядей он покончил, двести тысяч чистоганом с него выправил, в Казани жить не хочет, а в Нижнем присматривает домик и думает тут на хозяйство сесть.

- Что ж он? - вся потупившись, спросила Дуня.

- Ничего. Жив, здоров,- отвечала Аграфена Петровна.- Про тебя вспоминал. Ни слова Дуня. - Тоже тоскует, как и тогда у нас в Вихореве,- немного помолчав, сказала Аграфена Петровна.- Тоскует, плачет; смертная ему охота хоть бы глазком поглядеть на ту, что с ума его свела, не знает только, как подступиться... Боится.

- Так и сказал? - чуть слышно промолвила Дуня.

- Так и сказал,- ответила Аграфена Петровна.- Терзается, убивается, даже рыдает навзрыд. "Один, говорит, свет, одна услада мне в жизни была, и ту по глупости своей потерял". В последний раз, как мы виделись, волосы даже рвал на себе... Да скажи ты мне, Дуня, по истинной правде, не бывало ль прежде у вас с ним разговоров о том, что ты ему по душе пришлась? Не сказывал ли он тебе про свои намеренья?

- Нет,- ответила Дуня,- ни он мне, ни я ему словечка о том не сказала. Он не заговаривал, так как же я-то могла говорить? Мое дело девичье. Тогда же была я такая еще, что путем и не понимала своих чувств. А когда узнала, что уехал он к Фленушке, закипело мое сердце, все во мне замерло, но я все-таки затаила в себе чувства, никому виду не подала, тебе даже не сказала, что у меня сталось на сердце... А тут эта Марья Ивановна подвернулась. Хитрая она сразу обо всем догадалась. Лукавыми словами завлекла она меня в ихнюю веру, и я была рада. У них вечное девичество в закон поставляется, думать про мужчин даже запрещается, а я была тогда им так много обижена, так ненавидела его, всякого зла и несчастья желала ему, оттого больше и предалась душою фармазонской вере... Когда же образумилась и познала ихние ложь и обманы, тогда чаще и чаще он стал вспоминаться мне. Голос его даже слыхала, призрак его видела. И с той поры стала сердцем по нем сокрушаться, жалеть (Жалеть - в простонародье любить. ) его.

- И он тебя жалеет, и он по тебе сокрушается,- тихонько молвила Аграфена Петровна.- С того времени сокрушается, как летошний год уехал в скиты. Так говорил он в последнее наше свиданье и до того такие же речи не раз мне говаривал... Свидеться бы вам да потолковать меж собой.

- Нет! Как можно! - покрасневши вся, молвила Дуня.- Не бросаться же к нему на шею.

- Вестимо, на шею не бросаться, а не мешает самой тебе узнать, как он по тебе сокрушается, особенно теперь, как ты осиротела... Как, говорит, теперь она устроится? Беспомощная, беззащитная! - сказала Аграфена Петровна.

Задумалась Дуня. После недолгого молчанья Аграфена Петровна сказала ей:

- Теперь он чуть не каждый день у Колышкиных. Приедем в город, увидишься с ним. Поговори поласковей. Сдается мне, что дело кончится добром.

Не ответила Дуня, но с тех пор Петр Степаныч не сходил у нее с ума. И все-то представлялся он ей таким скорбным, печальным и плачущим, каким видела его в грезах в луповицком палисаднике. Раздумывает она, как-то встретится с ним, как-то он заговорит, что надо будет ей отвечать ему. С ненавистью вспоминает Марью Ивановну, что воспользовалась душевной ее тревогой и, увлекши в свою веру, разлучила с ним на долгое время. Про Фленушку и про поездку Самоквасова в Комаров и помина нет.

Пришел Покров девкам головы крыть (С Покрова (1-го октября) начинаются по деревням свадьбы. После венчания молодой расчесывают косу и кроют голову повойником.) - наступило первое зазимье, конец, хороводам, почин вечерним посиделкам. Патап Максимыч уладил все дела - караульщики были наняты, а Герасим Силыч согласился домовничать. Через недолгое время после Покрова пришлись сорочины. Справивши их, Патап Максимыч с Аграфеной Петровной, с Дуней и Дарьей Сергевной поехали за Волгу. На перепутье остановились у Колышкиных.

И Сергей Андреич и Марфа Михайловна рады были знакомству с Дуней, приняли ее с задушевным радушьем и не знали, как угодить ей. Особенно ласкова была с ней Марфа Михайловна - сиротство молодой девушки внушало ей теплое, сердечное к ней участье. Не заставил долго ждать себя и Петр Степаныч.

Вошел он в комнату, где сидели и гости и хозяева. Со всеми поздоровавшись, низко поклонился он Дуне и весь побледнел. Сам ни словечка, стоит перед нею как вкопанный. Дуня слегка ему поклонилась и зарделась как маков цвет. Постоял перед ней Самоквасов, робко, скорбно и страстно поглядел на нее, потом отошел в сторону и вступил в общий разговор. Аграфена Петровна улучила минуту и прошептала ему несколько слов. Немного погодя сказала она Дуне:

- Пойдем в те комнаты, надо мне на ребяток моих посмотреть, не расшалились ли; да и спать уж пора их укладывать.

Медленно встала Дуня и пошла за подругой. Посмотрели они на детей; те играли с детьми Колышкина и держали себя хорошо. После того Аграфена Петровна пошла с Дуней в гостиную. Сели они там.

- Ну что? - спросила едва слышно Аграфена Петровна. Не отвечала Дуня.

- Что ж молчишь? говори!

- Жалким таким он мне показался,- немного помедливши, проговорила Дуня.

- Чем же жалок-то? - с улыбкой спросила Аграфена Петровна.

- Так,- пальцами перебирая оборку платья, тихонько ответила Дуня.

- А ты путем говори,- вскликнула Аграфена Петровна. - Мы ведь здесь одни, никто не услышит.

- Жалкий такой он, тоскливый...- промолвила Дуня.

- По тебе тоскует, оттого и жалок,- сказала Аграфена Петровна.

В это самое время робкими, неровными шагами вошел в гостиную Петр Степаныч и стал у притолоки. Назад идти не хочется, подойти смелости нет.

- Подите-ка сюда, Петр Степаныч, подойдите к нам поближе,- улыбнувшись весело, молвила ему Аграфена Петровна. Тихой поступью подошел к ней Самоквасов.

- Винитесь, в чем согрубили,- сказала Аграфена Петровна.

- Глаз не смею поднять...- задыхающимся, дрожащим голосом промолвил Самоквасов.- Глупость была моя, и теперь должен за нее век свой мучиться да каяться.

- Что ж такое вы сделали?.. Я что-то не помню,- вся разгоревшись, промолвила Дуня.

- А уехал-то тогда. В прошлом-то году... Не сказавшись, не простившись, уехал...- сказал Петр Степаныч.

- Что ж? Вы человек вольный, где хотите, там живете, куда вздумали, туда и поехали, никто вас не держит,- проговорила Дуня.- Я вовсе на вас не сердилась, и уж довольно времени прошло, когда мне сказали о вашем отъезде; а то и не знала я, что вы уехали. Да и с какой стати стала бы я сердиться на вас?

- Авдотья Марковна, Авдотья Марковна! Раздираете вы душу мою! - вскликнул Самоквасов.- Сам теперь не знаю, радоваться вашим словам иль навеки отчаяться в счастье и радости.

Дуня сгорела вся, не может ничего сказать в ответ Петру Степанычу. Но потом эти слова его во всю жизнь забыть не могла.

Немного оправясь от смущенья, повела она речь о постороннем.

- Что ваш раздел? - спросила она.

- Покончил, судом порешили нас,- отвечал Самоквасов.- Прежде невеликую часть из дедушкина капитала у дяди просил я, а он заартачился, не хотел и медной полушки давать. Делать нечего - я к суду. И присудили мне целую половину всего именья - двести тысяч чистыми получил и тотчас же уехал из Казани - не жить бы только с дядей в одном городе. Здесь решился домик себе купить и каким-нибудь делом заняться. А не найду здесь счастья, в Москву уеду, либо в Питер, а не то и дальше куда-нибудь... Двухсот тысяч на жизнь хватит, а жить мне недолго. Без счастья на свете я не жилец.

- Ну, будет вам, Петр Степаныч,- сказала Аграфена Петровна.-- Мировую сейчас, хоть ссоры меж вами и не было. Так ли, Дунюшка?

- Какая же ссора? - молвила Дуня, обращаясь к подруге.- И в прошлом году и до сих пор я Петра Степаныча вовсе почти и не знала; ни я перед ним, ни он передо мной ни в чем не виноваты. В Комаров-от уехали вы тогда, так мне-то какое дело было до того? Петр Степаныч вольный казак - куда воля тянет, туда ему и дорога.