Поцелуй Зимы - Надя Хедвиг

Вот он, на комоде, с карандашиком на резинке. В полной тишине я взяла блокнот и, вернувшись на диван, открыла на первой странице. Бумага была серая и тонкая, карандашик помещался в ладони.

Ваня близоруко склонился над моим плечом.

«Меня зовут Вера, – написала я печатными буквами. – Я здесь по своей воле. Мне жаль, что я без спроса взяла платье твоей мамы».

Не дожидаясь его ответа, я отложила блокнот и проскользнула в коридор, а оттуда на кухню. На улице стемнело, в воздухе разливалась прохладная тишина. На секунду мне почудилось, что я стою в своей старой квартире.

Из комнаты послышались приглушенные голоса, потом мягкие шаги по линолеуму.

– Не злись, – донеслось от двери. – Ванька дурной.

А ты как будто нормальный.

– Тебе точно не нужно никому позвонить? – спросил Антон, и я невольно отметила по шагам, что он подошел ближе.

Большой палец начал прокручивать оловянное кольцо. Никому мне не нужно звонить. Лестер не носит с собой мобильный. А на том свете трубку пока поднимать не научились. Я покачала головой. Если он просто уйдет… Но Антон уселся за стол.

– Хельга долго не могла толком описать девочку, которую мне надо было выловить в метро. Джинсы, футболка, длинные волосы – это все не годится. Сколько угодно таких девочек каждый день бегает по переходам. Мне нужно было имя. Хельга долго не говорила – понятия не имею почему. В результате она сказала, что девочку будут звать как ту, кого я больше всех любил и потерял. Я сразу понял, о чем она. Мама умерла от рака, когда Ваньке было девять. Я ни у кого, кроме нее, больше не встречал этого имени.

Я обернулась, забыв, что по щекам размазаны слезы. Антон продолжал:

– Я уговаривал Хельгу позволить помочь ей. Сделать хоть что-нибудь. Можно же спокойно передать свою силу, не обязательно ждать, пока нападут. Но нет. Она говорила, не пришло еще время – нет в мире человека, который ее заменит. Вот и дотянула до последнего. Я до сих пор не понимаю – почему ты? Почему тысячелетняя старуха выбрала девочку, которая дай бог школу окончила? – Он взглянул на меня через стол. – За что тебе эта ноша? Вон чуть не убила тебя в первый же день…

Я вспомнила: Хельга говорила, что ей нужна помощь. Что я сияла. Возможно, она искала того, кто умеет оживлять фантазии? Но почему я, а не Лестер?

– Ты знаешь, почему она выбрала тебя? – пытливо спросил Антон.

Он смотрел в одну точку. Я проследила его взгляд – он разглядывал мое кольцо.

А может, дело не в силе воображения? Лестер ведь намного сильнее и опытнее. Возможно, старухе нужен был кто-то, у кого не дрогнет рука. Кто способен уничтожить того, кого любил. И жить дальше.

Я покачала головой, глядя Антону прямо в глаза.

«Не знаю», – ответила я одними губами и накрыла кольцо ладонью.

Вера, 13 лет

Я не раз спрашивала Лестера, есть ли еще такие, как он и я. Спрашивала, откуда он взялся и как вообще родилась в мире эта способность создавать вещи из ничего. Лестер рассказывал мало, а появлялся только тогда, когда ситуации из плохих становились попросту безвыходными. Многие ответы мне пришлось искать самой.

После того случая с открывшейся раной я много экспериментировала. Сначала пробовала представить то, что видела много раз – купюры, например, – потом перешла на то, что представляла только в теории. Каждый раз я слышала характерный хруст, но даже вообразить не могла, что это осыпается, как штукатурка, моя душа.

Как-то под Новый год я решила оживить три елочные игрушки – золотую мышку, котенка и маленькую змейку. На мышке заявился Лестер. Я была одна дома, и он преспокойно зашел через входную дверь, открыв ее ради эффекта своим ключом.

– Моя радость, существует множество других способов покончить с собой. У меня даже где-то был список… Зачем использовать такой примитивный. – Он указал на вздрагивающий хвостик в моей ладони. Потом посмотрел на мой плюшевый домашний костюм и тапочки и склонил голову набок. – Как мило.

– А что, кто-то умер, оживляя елочную игрушку? – Я крутанулась на стуле, внутренне радуясь: наконец-то Лестер мне хоть что-то расскажет.

Он сделал неуловимый пас рукой, и камзол сменился таким же, как у меня, плюшевым костюмом. Только мой был зеленым, а его – ярко синим.

– Объясняю один раз. Вот у этого, – он изящно оттянул пальцами мягкую ткань на груди, отставив мизинец, – нет души. Оно не обладает волей. Не чувствует страх, голод, жажду. Не проживает свою жизнь. У него нет воли.

– Логично. Ты же не бог.

Лестер улыбнулся в тридцать два зуба.

– Я и не претендую. И тебе не советую.

Я покрутила золотую мышку в пальцах.

– Значит, те, кто претендовал, – умерли?

Лестер забрался на мою кровать и сел по-турецки. Странно было видеть его таким домашним. Странно и подозрительно.

– Кто? – беззаботно уточнил он.

– Ну есть же другие. Должны быть. То, что мы делаем, – я взвесила мышку на ладони, – не так уж и сложно.

– Да, сущие пустяки. Значит, по-твоему, они умерли?

Я сделала еще один круг на стуле. Год выдался непростым. Родители были на грани развода, но думали, что я ничего не замечаю. Программа в школе – я окончила седьмой класс – становилась все сложнее. Чем больше предметов добавлялось, тем очевиднее становился мой интерес к одному-единственному – литературе. Там меня хвалили. От других предметников все чаще прилетало: «витаешь в облаках». Как будто это преступление.

– Ты мне скажи. А если не скажешь, – я перевела на него взгляд, который в школе окрестили «свинцовым», – представлю, что у тебя что-нибудь отвалилось. Ножка там. Или ручка. Или носик.

Лестер расхохотался.

– Смотрю, тебе понравилась та экскурсия. Надо почаще такое устраивать.

Лестер сдержал обещание, и как-то ночью мы отправились в морг. Меня вырвало трижды, но опыт был интересный.

– Просто скажи мне правду. Есть еще такие, как мы?

– Конечно. – Отсмеявшись, он сел прямо, поправил свои неизменно белоснежные локоны и устремил на меня взгляд небесно-голубых глаз. – Как там было? «И сотворил Бог небо и землю. И сказал Бог: «Да будет свет!» Пожалуйста. Бог создал материю из ничего. Только кроме материи он создал души. Очень много душ. А у тебя, – он перегнулся через собственные скрещенные ноги, чтобы дотянуться до моей груди, – только одна. Не растрачивай ее слишком быстро. И запомни, Вера, – никогда не создавай ничего живого.