Рога - Джо Хилл

Игнациус Мартин Перриш поискал глазами часы или браслет, способный бросить зайчик ему в глаз. Он украдкой осмотрел людей в очках с металлической оправой, женщин с обручами в ушах, но так и не смог найти источника вспышки. Впрочем, больше всего он смотрел на девочку с рыжими волосами и белыми голыми руками. В белизне этих рук было что-то такое, что делало их более голыми, чем руки всех других женщин, присутствовавших в церкви. Веснушки есть у очень многих рыжих, но эта выглядела так, словно ее вырезали из куска мыла.

Как только он переставал искать источник света и поворачивался лицом вперед, ослепительная вспышка повторялась. Они выводили его из себя, эти блики в уголке левого глаза, словно световая мошка, настойчиво кружившая над ним, трепетавшая перед лицом. Однажды он даже отмахнулся. Вот тут-то она себя и выдала, негромко фыркнув, дрожа от усилий сдержать смех. Затем она на него взглянула — медленный взгляд искоса, в котором были удовольствие и веселье. Она поняла, что попалась и что больше нет смысла притворяться. А Иг, кроме того, понимал, что она планировала попасться, продолжать, пока не попадется; от этой мысли в нем сильнее забилась кровь. Она была очень хорошенькая, примерно его возраста, ее волосы были заплетены в шелковистую косу вишневого цвета. Она крутила в пальцах тоненький золотой крестик, висевший у нее на шее, поворачивала его то так, то сяк, и солнечный свет превращал его в крестообразное пламя. Она задержала его в таком положении, что было чем-то вроде признания, а затем отвернула в сторону.

После этого Иг уже не мог уделять никакого внимания тому, что говорил с амвона отец Моулд. Больше всего ему хотелось, чтобы она снова взглянула в его сторону, но она долго этого не делала, такое милое кокетство. Но потом она снова покосилась на него, долго и осторожно. Глядя прямо на него, она бросила крестиком ему в глаза две короткие вспышки и длинную. Через пару секунд она промигала уже другую последовательность, на этот раз три короткие вспышки. Мигая крестиком, она смотрела ему прямо в глаза и улыбалась немного мечтательно, словно забыла, чему улыбается. Напряженность ее взгляда прямо говорила: она хочет, чтобы он нечто понял, и то, что она делает крестиком, очень важно.

— Думаю, это азбука Морзе, — прошептал уголком рта Игов отец: разговор заключенных во время прогулки.

Иг нервно дернулся. За последние несколько минут Священное Сердце Марии превратилось в телепрограмму, играющую где-то на заднем фоне, со звуком, прикрученным до еле слышного бормотания. Но когда отец заговорил, он вернул Ига к осознанию, где они находятся. Кроме того, Иг с тревогой обнаружил, что его член немного затвердел и стал горячим. Было крайне важно, чтобы тот вернулся в прежнее положение. В любой момент мог начаться заключительный гимн, и тогда нужно будет встать, и в штанах недвусмысленно выпрет.

— Что? — спросил он у отца.

— Она говорит: «Перестань пялиться на мои ноги. — Деррик Перриш снова шептал уголком рта, на манер остряка из кино. — Или я подобью тебе глаз».

Иг издал забавный звук, словно пытаясь прокашляться. Теперь и Терри пытался ее увидеть. Иг сидел прямо у прохода, отец — справа от него, затем их мать и лишь потом Терри. Так что, чтобы увидеть девочку, Терри нужно было вытягивать шею. Он оценил ее внешность — она снова повернулась к ним лицом, — а затем громко прошептал:

— Ты уж извини, Иг, но никаких шансов.

Лидия стукнула его псалтырем по голове.

— Кой черт, мама? — сказал Терри и снова получил по голове.

— Не говори здесь этого слова, — прошептала она.

— Почему ты не ударила Ига? — прошептал Терри. — Это же он пялится на рыжую. Думает похотливые мысли. Он алкает. Ты на него только посмотри. Это же у него на лице написано. Ты только посмотри на это алкающее выражение.

— Алчущее, — поправил Деррик.

Лидия взглянула на Ига, и его щеки вспыхнули. Затем она переместила взгляд на девочку, которая не смотрела на них, притворяясь, что слушает отца Моулда. Через секунду Лидия фыркнула и стала смотреть вперед.

— Это ничего, — сказала она. — А то я уже начинала бояться, не гей ли наш Иг.

А затем настало время петь, и все они встали. Иг снова посмотрел на девочку, и в тот момент, когда она поднималась на ноги, на нее упал сноп солнечного света, и ее волосы вспыхнули красным огнем. Она повернулась и снова взглянула на него, открыв рот, чтобы запеть, но издала вместо этого нечто вроде негромкого, но пронзительного крика. Она собиралась было снова мигнуть ему крестиком, но тонкая цепочка оборвалась и струйкой стекла в ее руку.

Иг смотрел, как она наклонила голову и пыталась починить цепочку. Затем произошло нечто для него неприятное. Симпатичный блондин, стоявший за ней, наклонился вперед и неловко, неуверенно коснулся ее затылка. Он пытался помочь ей с крестиком. Девочка вздрогнула, наградив его удивленным, не слишком дружелюбным взглядом. Блондин не покраснел и даже ничуть не смутился. Прямо не мальчик, а античная статуя. Суровые, неестественно спокойные черты юного Цезаря, который может простым поворотом большого пальца спровадить компанию окровавленных христиан на пищу львам. Годы спустя прическа в таком стиле, коротко подстриженная щетка светлых волос, будет распопуляризирована Маршаллом Мэтерсом,[10] но сейчас она смотрелась ничуть не примечательно. Кроме того, он был в галстуке — высший класс. Он что-то сказал девочке, но та покачала головой. Ее отец наклонился, улыбнулся мальчику и начал сам возиться с крестиком.

Иг расслабился. Цезарь сделал тактическую ошибку, тронул девочку, когда она этого не ожидала, и тем ее рассердил, вместо того чтобы очаровать. Отец девочки какое-то время повозился с цепочкой, но затем рассмеялся и потряс головой, потому что ничего не получалось, и она тоже рассмеялась и забрала у него крестик. Ее мать строго на них воззрилась, и тогда девочка и ее отец снова начали петь.

Служба закончилась, и шум голосов возрос, как вода, заполняющая заданный объем, сразу сменив собой присущую церкви тишину. Из школьных предметов Игу всегда лучше давалась математика, и он автоматически думал в терминах емкости, объема, инвариантов и превыше всего абсолютных величин. Позднее это очень пригодилось на логической этике, но это, пожалуй, был единственный выигрыш от его математических талантов.

Ему хотелось поговорить с девочкой, но он не знал, что сказать, и мгновенно упустил свой шанс. Выйдя в проход, она на него взглянула, застенчиво, но улыбаясь, и тут же над ней навис юный Цезарь, что-то ей говоривший. Отец девочки снова вмешался, подтолкнув ее вперед и как-то втиснувшись между ней и юным императором. Отец приветливо улыбнулся мальчику — однако, когда тот заговорил, подтолкнул свою дочку вперед, увеличивая дистанцию между ними. Цезарь этим ничуть не обеспокоился и не попытался заговорить с ней снова, но спокойно кивнул и даже отступил в сторону, позволяя матери девочки и каким-то еще пожилым женщинам — тетушкам? — пройти мимо него. При папаше девочки, подталкивавшем ее вперед, не было никаких шансов с ней заговорить. Иг проводил ее глазами, страстно желая, чтобы она повернулась и махнула ему рукой, но она этого не сделала — конечно же, не сделала. К этому времени проход был забит уходящими прихожанами. Отец Ига положил руку ему на плечо, показывая, что они подождут, пока люди не разойдутся. Иг смотрел, как мимо проходит юный Цезарь. Вместе с ним был его отец мужчина с густыми пшеничными усами, переходившими прямо в бакенбарды, придавая ему сходство с каким-нибудь плохим парнем из вестерна Клинта Иствуда, парнем, который стоит слева от Ли Ван Клифа и будет подстрелен первым же выстрелом в заключительной разборке.