Рио-де-Жанейро: карнавал в огне - Руй Кастро

Не каждому, понюхавшему lança-perfume, удавалось так просто отделаться. Некоторые, поднеся платок к носу, тут же падали в обморок посреди зала, и им приходилось переживать немалое унижение, пока их волокли в туалет под любопытными взглядами окружающих, а потом друзья отводили их домой. Даже те, кто неплохо ладил с «Родо», невольно думали: «Пронесло!», приходя в себя после очередного «приза». А те, кто нюхал его слишком часто, просыпались на следующее утро с ощущением, будто их головы случайно закатились под кровать. Бытуют рассказы о тяжелых похмельях, тянувшихся до самой пасхальной субботы. По сути, это был наркотик, но в то время — 1920-е и 1930-е, — когда в Рио всем было известно, что элита употребляет кокаин, морфий и опиум, lança-perfume рассматривали как нечто вроде тихого «домашнего» наркотика.

На фотографиях карнавала в старых журналах видно, как люди танцуют, прижимая к лицу носовые платки. Но несмотря на популярность lança-perfume, вдыхали его лишь немногие. Наркотики в те времена были все же не таким привычным делом, как сейчас, и большинство гуляк предпочитали более мужественные развлечения — соблазнить самую красивую женщину в комнате, заманить ее в тихий уголок клуба и перейти к делу. Охрана и распорядители присматривали за нюхающими, но только с тем, чтобы те не стали вытворять что-нибудь из ряда вон выходящее. В любом случае lança-perfume была вещью легальной и существовала как будто только во время карнавала. А к сороковым и пятидесятым город вырос настолько, что контролировать что-либо стало невозможно. И уже смотрели сквозь пальцы на тех, кто использовал спреи не только во время карнавала. Если не удавалось достать популярный продукт парфюмерной компании, весь остаток года они вдыхали чистый эфир или популярный «cheirinho da Lolé» («затяжка Лоло») — эфир, смешанный с хлороформом. Но доктора понимали, что, подобно парам любого растворителя, lança-perfume вызывает зависимость, может стать причиной резкого понижения кровяного давления, конвульсий, остановки сердца, затруднения дыхания и в крайних случаях смерти с улыбкой на губах.

После шестидесяти лет легального использования и нескольких попыток остановить распространение lança-perfume в 1966 году его наконец запретили в Бразилии декретом военного правительства. Теперь стало преступлением изготавливать, продавать или использовать его. В то время один мой друг, журналист Жоау Луиш де Альбукерка, не смог с этим смириться. Опустошив последний флакон легально приобретенного «Родоро», он заключил, что карнавал уже никогда не будет прежним, и хранит бутылек до сих пор, устроив у себя в квартире нечто вроде святилища. И еще он всерьез намеревался пойти работать на «Родию» (в отделение пресс-службы или еще куда), чтобы тайком просматривать по ночам документы фирмы, отыскать секретную формулу «Родоро» и производить его дома.

Но Хуану Луису не стоило беспокоиться. Хоть lança-perfume и запретили, те, кто действительно хотел, могли достать его во время карнавала сколько угодно — спрей контрабандой провозили из Аргентины и Уругвая, где его производство не прекращалось. Не стоило только пользоваться им излишне открыто. Так обстоят дела и поныне, разве что молодые кариоки теперь не ждут карнавала и не особенно заботятся о том, чтобы что-то скрывать. Если им не хватает экстази, «льда» или «кислоты», они смачивают платки lança-perfume и вдыхают его не таясь в любое время года на рейвах в Лапа, Ботафого или Алту да Боа Вишта. По крайней мере, у них появился повод снова носить с собой носовые платки.

Процессии машин с открытым верхом закончились в 1940-е. Трамваи, на которых гроздьями висели гуляки в карнавальных костюмах, перестали ходить в 1960-е. И даже марчиньи уже куда-то постепенно исчезли, и несколько десятилетий их никто не писал (то есть их сочиняют, конечно, но никто не обращает на них внимания и играют все равно только старые). Балы в отелях и клубах продолжаются и сейчас, но, утратив большую часть изобретательности, они стараются возместить ее все более впечатляющей непристойностью. Битвы конфетти? И не вспоминайте о них, конфетти и серпантины — это для детей, да и то только по разрешению матерей. Даже Королю Мому приказом мэра недавно пришлось похудеть. Традиционные костюмы исчезли, если вы сегодня и увидите во время карнавала на улице обнимающихся Пьеро и Коломбину, можете ставить последний доллар — это два Пьеро. Но самый серьезный удар по карнавалу нанесла сексуальная революция.

Карнавал всегда порождал эйфорию благодаря тому, что люди пересекали некие границы и нарушали общепринятые правила, но для этого требовалась определенная атмосфера невинности. Ведь иначе какие такие границы можно нарушить? Но именно невинность мир и утратил в 1960-е. В качестве повода для кутежей и веселья карнавал вдруг стал излишним. Его самые главные развлечения — поцелуи тайком в толпе, жаркая чувственность танцевальных залов и улиц, соприкосновения рук и тел, арабские костюмы без нижнего белья, танцы, за которыми следует продолжение уже в квартире, вдвоем или вчетвером, — все это детские игрушки по сравнению с тем, что самые обычные представители средних классов принялись вытворять круглый год, нисколько не стесняясь. Даже обнаженность утратила былую притягательность. Кого волнует нога, выскальзывающая из-под саронга, или на мгновение мелькнувшие в вырезе груди, если в любое летнее воскресенье на пляжах собираются миллионы людей в бикини? И как сравнить дерзость приходивших на те давние балы девушек с освобождением целого поколения? Карнавал утратил смысл. Казалось, давняя, прекрасная традиция подходит к концу.

Но тут, пока ностальгирующие болваны со вздохами оглядывались назад, править балом взялись школы самбы, и начиная с 1970-х они спасли карнавал.

Когда они возникли, никто и представить не мог, какую важную роль им предстоит сыграть. Первой школой самбы, называвшейся именно так, была «Dexia Falar» («Позвольте мне сказать»), появившаяся на карнавале 1929 года. Сегодня ее назвали бы просто блоку, группой, — горстка негров из бедных районов, нарядно одетых, но далеко не все в карнавальных костюмах — они прошли по улицам с песнями, играя на куика, тамбуринах и жестянках из-под масла, взяв с собой друзей, знакомых и всех, кто случился поблизости. Почему «школа самбы»? Потому что ее основали Ишмаэль Сильва и его друзья рядом со школой в Эсташиу и назвались так для пущей респектабельности. Но это имя говорило и о том, чему она себя посвятит на будущих карнавалах.

Целые общины уже давно собирались в кордуэш и ранчос, а теперь и блоку приходили из фавел. Когда эти три типа объединений вобрали в себя остальные черты прошлых карнавалов, они стали, «школами самбы», которым предстояло многому научить людей — они звались «Mangueira», «Portela», «Unidos da Tijuca», «Salgueiro», «Império Serrano» и маленькая, но нахальная «Vizonha Faladeira». Здесь были и барабаны же-перейраш, и аллегорические платформы «великих обществ», и костюмы кордуэш, и церемониймейстер, и знаменосец ранчос. Чудесный композитор, сочинитель самб Биде первым использовал басовый ритм и литавры, еще один ударник, Бетиньо да Портела, изобрел реку-реку — маленькую стиральную доску-трещотку, композитор Эривельту Мартинш ввел в состав инструментов свисток. В 1940-м вдохновленные торжественной самбой «Aquarels do Brasil» Ари Баррошу композиторы превратили самба-инреду (буквально — «самба с сюжетом») в эпическое повествование. Они сложили все в единое представление и продолжали придумывать новшества, например, «крылья» — это когда значительные группы людей внутри одной школы одевались в одинаковые костюмы, например в «баианок», в честь баианских женщин прошлого, вроде тетушки Киаты. Все вращалось вокруг сюжета, эпического и патриотического, разворачивавшегося на фоне Рио или Бразилии в колониальные или имперские времена.

Вскоре школам удалось потеснить некоторые предрассудки, которые все еще были связаны с танцорами, и прежде всего представление о том, что все они до единого — никчемные бездельники и нарушители спокойствия. Напротив, карнавал показал, как усердно они трудятся, чтобы подготовить свою школу к шествию, и как они хорошо организованы — само шествие, роскошное и торжественное, подчиненное непреложным правилам, было тому подтверждением. Муниципальные власти вскоре осознали потенциал школ и превратили шествие по проспекту в официальное мероприятие. Пресса организовала ежегодное состязание между школами, журналисты и писатели оценивали их и присуждали денежные призы. В разгар шествия каждая школа останавливалась перед трибуной наблюдателей, мужчины кланялись мэру, а женщины приседали в реверансе. Таким образом, школы справились с яростными нападками полиции, которой пришлось смириться с новым положением вещей: они могут преследовать черных в любое время, но на карнавале их работа — защищать танцоров и не позволять зрителям, стоящим за натянутым вдоль проспекта канатом, мешать шествию. И все-таки недоверие к полиции было настолько велико, что поначалу участники шествия старались ставить с краю бородатых мужчин-баиан в широких юбках и с тюрбанами на головах, прятавших под юбкой ножи — на всякий случай.