Рудольф Вирхов. Его жизнь, научная и общественная деятельность - Юлий Малис

Глава V

В Берлинском университете до 1856 года не существовало особой кафедры патологической анатомии. Наука эта составляла лишь часть кафедры анатомии и физиологии, представителем которой был в то время такой всеобъемлющий ученый, как Иоганн Мюллер. Практическим подспорьем при преподавании патологической анатомии служила прозектура Charité, о чем мы уже упоминали. Быстрый рост патологической анатомии благодаря, главным образом, Рокитанскому и самому Вирхову категорически указывал на ненормальность такого положения. Необходимость учреждения самостоятельной кафедры сознавал и Мюллер. И вот, когда умер прозектор Charité Генрих Гемсбах, бывший вместе с тем и экстраординарным профессором, медицинский факультет вошел в министерство с ходатайством об учреждении специальной кафедры патологической анатомии. Инициатива в этом деле принадлежала Мюллеру, и он же указал факультету на ученого, которому он желал уступить одну из преподаваемых им наук. Имя этого ученого было Рудольф Вирхов. Но имя это сравнительно еще недавно было не особенно популярно в стенах прусского министерства народного просвещения. Семь лет тому назад, в 1849 году, министр Ладенберг заявил покидавшему Берлин Вирхову, что ему, министру, легче пригласить его когда-либо обратно, нежели дать теперь назначение. Слова эти оказались пророческими лишь по отношению к Вирхову. Приглашать Вирхова обратно в Берлин пришлось уже не Ладенбергу, а его преемнику Раумеру.

На Пасхе 1856 года состоялось назначение Вирхова ординарным профессором Берлинского университета. Recuperavimus eum et adhus habemus – мы вновь приобрели его и имеем до сих пор – могут с гордостью сказать берлинцы.

Принимая приглашение занять кафедру в Берлине, Вирхов теперь мог диктовать свои условия. Он потребовал устройства при новой кафедре особого института для практических занятий по патологической анатомии и физиологии. Министерство приняло это условие и решило устроить патологический институт при больнице Charité. Директор Charité Эссе (Esse), в то время первый авторитет в деле устройства больниц и подобных учреждений, был отправлен в Вюрцбург, чтобы ознакомиться с устройством тамошнего патологического института. По образцу последнего и был построен новый патологический институт в Берлине. Несколько странным и поразительным является то обстоятельство, что собственно мнения Вирхова и его указаний при постройке института, специально для него предназначенного, не потрудились спросить. Министерство отнеслось к делу, как это сплошь и рядом бывает, вполне формально. Conditio sine qua non[2] своего перехода в Берлин Вирхов ставил устройство патологического института. Министерство и устроило ему институт. Но предложить ему выработать план нового научно-учебного учреждения, руководствоваться его советами и указаниями министерство не сочло уже нужным.

Постройка нового института велась так энергично, что к осени 1856 года берлинский патологоанатомический институт мог уже функционировать. Итак, благодаря бывшему прозектору Charité невзрачная покойницкая этой больницы превратилась в самостоятельное научное учреждение, первое в своем роде в Германии. С этого времени при всех немецких университетах стали по необходимости возникать такие же институты, причем образцом для них служил берлинский.

Стараниями Вирхова при институте возник прекрасный патологоанатомический музей. В Charité существовал с 1831 года патологоанатомический кабинет, в котором к 1856 году было лишь 1500 препаратов. Между ними находились и препараты Вирхова из времен его прозекторства. Из них, однако, уцелели немногие. Ввиду громадного значения такого музея для преподавательских целей Вирхов занялся пополнением его. К 1886 году число препаратов достигло внушительной цифры 17 тысяч.

Берлинский патологический институт являлся и является по настоящее время крупным центром научных работ по патологической анатомии и общей патологии во всем их объеме. Патолого-микроскопические и патолого-химические работы производились рядом с работами по экспериментальной патологии. К ним впоследствии присоединились и бактериологические исследования. Главной задачей института во все время было воспитывать самостоятельных научных работников и исследователей, которые способны расширить и углубить знания. В этом смысле Вирхов и выбирал себе ближайших сотрудников, своих ассистентов, и в этом смысле их воспитывал.

Заняв кафедру в Берлине, молодой профессор, по собственным своим словам, вступил в факультет, где «почти все члены были его учителями и где не заседал ни один из его товарищей по студенчеству». Это весьма лестное обстоятельство создавало Вирхову совершенно особое положение, согласно изречению: кому много дается, с того много и спрашивается. Оно могло бы послужить стимулом к более напряженной работе, если бы натура Вирхова нуждалась в каких-либо посторонних стимулах. Самые пылкие свои мечты ученого и учителя Вирхов мог считать осуществившимися. Профессура в Берлине, этом умственном центре Германии, открывала перед ним самое широкое поле научной и преподавательской деятельности. И он действительно проявил и в том, и в другом направлении поистине изумительную деятельность. Значение Вирхова как представителя естественнонаучного метода в медицине все росло и росло. Росло и число его учеников. Патологический институт в Берлине стал источником живой воды для врачей не одной лишь Германии; а всей Европы. «В Берлин», «к Вирхову» стремились со всех сторон, чтобы поработать под руководством гениального учителя. Всякий знал, что здесь он найдет строго научную постановку дела, освещенную бескорыстным стремлением к истине. Всякий жаждал приобрести высокое право считать себя «учеником Вирхова». Как в XVIII столетии Бергаве,[3] так во второй половине XIX века Вирхов стал communie totius mundi praeceptor – общим наставником всего медицинского мира.

Из всей массы учеников Вирхова следует выделить более тесный круг его ближайших непосредственных учеников, его «школу» в более тесном смысле этого слова. Первое время эта школа носила название «берлинской», в противоположность «венской» школе Рокитанского. В первых рядах учеников Вирхова стоит стройная фаланга его бывших ассистентов, из которых почти все впоследствии заняли профессорские кафедры, а некоторые из них, в свою очередь, образовали собственные научные школы, а именно: Конгейм – по общей патологии, Гоппе-Зейлер – по физиологической химии.