Трактир на Пятницкой - Николай Леонов

- А Пашка тоже парень неплохой, - быстро сказал Панин, - меня ненавидит - аж зубы скрипят. Это за мои ростовщические привычки. Да и к налетчикам он не благоволит.

- Василий, ты напомни мне об Антонове, когда развяжемся с бандой. Не забудешь? - начальник повернулся к Панину: - Как я тебя понял, Коля, дела у вас хороши, да не очень. Хозяина нащупать вы не можете. Серого надо брать с поличным, а он на дело не пойдет, пока вас не обнаружит. Источник информации продолжает оставаться неизвестным. Так?

- Уверен, что хозяин в трактире ни разу не появлялся, иначе если не я, то Лавров бы его засек наверняка.

Климов смотрел на Панина, слушал его рассуждения и не переставал удивляться. Куда девался рыжий мальчишка? О ходе разработки докладывал молодой, но рассудительный и даже осторожный сотрудник. Слушал внимательно, не рубил сплеча, говорил медленно, взвешивал каждое слово. И начальник на Николая смотрит серьезно, рассуждает, советуется с ним. Сидят, как равные, выставили упрямые лбы, прямо совет старейшин.

- Почему ты думаешь, что хозяин Серого должен явиться со стороны? второй раз спросил начальник. - Может, он все время рядом, в той же банде, но не показывает своего старшинства, держится в тени?

- Рядом? - Панин наморщил лоб, и так невелик был у него запас морщин, что он сразу опять стал мальчишкой. - Рядом, рядом, - твердил он. - Это мы не сообразили, надо подумать.

- Подумай, Коля, а пока что честно, как отцу, скажи: сколько, по-твоему, шансов на успех? Учти, что мы с ними меняться людьми не можем. За одного Фалина десять бандитских групп необходимо взять.

Было видно, что ему трудно далось это признание.

- Сейчас не могу ответить на этот вопрос. В ближайшие сутки риск минимален, а завтра я приду и скажу, что и как. Есть у нас с Михаилом один план, но сегодня говорить о нем рано.

- Видал, Василий, как рассуждает? Может, отозвать обоих ребят? Серый поймет, что мы сняли людей, и рванется на дело. Мы его и возьмем.

- Где вы его возьмете? Москва большая. А главарь? Нет! - Панин упрямо наклонил голову и смотрел на начальника так, будто хотел его загипнотизировать. - Михаил предвидел такой оборот и велел передать: "Не для того погиб человек, чтобы мы отступили".

- Ну, если Михаил так сказал, - начальник встал и развел руками, тогда подождем до завтра, - он подошел к Панину и вытянулся по стойке "смирно". - Спасибо, что привез Александра. Большое спасибо, Коля.

Минуты две все молчали, потом Панин пробормотал:

- До завтра, - и пошел к дверям. На пороге он остановился, секунду помедлил и осипшим голосом сказал: - Еще Михаил велел передать, что готов нести уголовную ответственность, но Свисток умрет до задержания шайки.

Климов хотел его вернуть, но Панин был уже на площадке, гулко хлопнула дверь парадного, и стало ясно, что догнать его не удастся.

Глава седьмая

ТЕЗКИ

Когда ему было девять лет, и прислуга называла его "барчуком", а матушка "лапонькой", случилось так, что он спас жизнь беглому каторжнику. Он не знал, кто этот грязный, дурно пахнущий человек, неожиданно появившийся у задних дверей барского дома. Он только что прочитал "Отверженные" и, увидев бродягу, не испугался, а, услышав на улице свистки полицейских, взял незнакомца за руку, отвел его в детскую, потом спрятал на чердаке и кормил неделю. Он ни о чем не расспрашивал этого человека и молча сделал, что считал нужным: притащил на чердак кипяток, мыло и ножницы, отцовский костюм и бумажник, а обнаружив однажды отсутствие своего гостя, так же молча уничтожил следы его пребывания и через несколько дней забыл. Этой забывчивости помогли события, свергнувшие царя и отобравшие у родителей "лапоньки" особняк, положение и средства к существованию.

Он понял, что к особняку возврата нет, сначала только морщился на стенания и жалобы стариков, а потом ушел от родителей. Переход от полного благополучия к лишениям и ожесточенной схватке за существование дался ему сравнительно легко. На улице он оказался сильнее, умнее, а главное, озлобленнее своих сверстников. Взрослые, которых он встречал на своем пути, обогащали его жизненный опыт. Он понимал, что если хочет осуществить свою мечту, то должен учиться. Нашлись люди, которые ему помогли.

К восемнадцати годам определился его характер - расчетливый, смелый, решительный и жесткий. Он выбрал спой путь раз и навсегда.

Как-то брел он по Сухаревке, обдумывая предстоящее дело, и натолкнулся на какого-то мужчину, сделал шаг в сторону, но мужчина загородил ему дорогу и свистящим шепотом сказал:

- Харю-то подыми. Брови у тебя знаменитые, на всю жизнь запомнил. Узнаешь?

Лица он не узнал, а глухой и шипящий голос вспомнил.

- Жан Вальжан, - сказал он, быстро прикидывая, что можно извлечь из неожиданной встречи.

- Какой еще Жан? Зови, как все. Коброй. Мужиком стал, барчук, минут десять приглядывался, прежде чем признал. Да, как зовут-то тебя, барчук?

- Михаил.

- Хорошее имя, - просипел Кобра. - Пойдем, Михаил, обмоем встречу.

На неизвестной Михаилу малине Кобра внимательно его выслушал и просипел:

- Брось ваньку валять, айда со мной. В Москве тебя уголовка вмиг заметет. Не хочешь? Ну, дело твое. Хочешь пристать к верным ребятам? Попробую. Когда-то я был хозяином на московских малинах.

Они прошатались несколько дней по притонам, встретили на улице Серого, и Михаил вошел в его банду. Он понимал трудности, которые его ждут, понимал, но, как выяснилось, недооценивал. Проходило время, а он не сумел стать для бандитов своим человеком.

Он понял, что налетчиков, какими он видел их со стороны, не существует, что в их мире смелость и ум - качества непривычные и даже чуждые, а такие понятия, как профессиональная честность при дележе и благодарность за помощь, полностью отсутствуют. В этом мире ценятся жестокость и вероломство.

Прекрасно, и то, и другое будет выдано сполна. Приняв это решение, он успокоился, но тут появилось неожиданное препятствие в лице его тезки, друга детства, вынырнувшего неизвестно откуда.

Они были знакомы еще до революции. Их семьи занимали одинаковое положение. Отцы посещали один и тот же клуб, а матери - одних и тех же портних. Дружба Михаилов поощрялась родителями, и после занятий они почти ежедневно появлялись в гостях друг у друга, оба в гимназических мундирчиках, оба подтянутые и серьезные, как и подобало подросткам этого круга.

В долгие зимние вечера они чинно сидели в гостиной и, слушая "Лунную сонату" в исполнении музицирующей матушки, мечтали о "Наутилусе" капитана Немо, кабачках Монмартра и переделке мира. Мир переделали без них. С тех пор они не виделись.

Цыган приоткрыл тяжелые от бессонницы веки и оглядел комнату. Серж лежал лицом вниз, плотно обхватив подушку, спал или делал вид, что спит. Ночью, когда Серый посоветовал ему не расставаться с ребятами, Серж не возражал, пришел сюда и как лег, так и лежит. Его ровное дыхание Цыган слушал всю ночь. Оба они не раздевались, и Цыган был почти уверен, что под подушкой рука Сержа сжимает рукоятку нагана.

Цыган вскочил, достал из кармана ключ, отпер замок и, громко хлопнув дверью, вышел в коридор. Сделав несколько шагов, он на цыпочках вернулся и заглянул в замочную скважину: видны были только ноги, но, судя по их положению, Михаил не шевелился.

В соседней комнате был один Валет, который, сидя за столом, играл сам с собой в очко.

- Постигаешь науку? - спросил как можно миролюбивее Цыган.

Валет бросил пухлую колоду и, показав полный набор стальных зубов, сказал:

- Встали, ваше благородие? Серый с ребятами куда-то подался, а мне велел француза караулить.

- Без тебя уберегу, - Цыган взял карты и, ловко перетасовав, дал одну Валету: - Червонец. Валет посмотрел карту и сказал:

- Два.

- Идет, - Цыган взял карту себе и дал опять Валету, потом еще одну.

- Паскудина! - Валет бросил карты. - Перебор! Шестнадцать с меня.

- Тебя девки любят. Валет, - Цыган дружески потрепал его по плечу. Иди-ка ты лучше в кино, на Плющихе в "Ореоле" идет "Индийская гробница". Классная вещь, я вчера видел.

- Серый не велел, - нерешительно протянул Валет.

- Да он, наверное, только к вечеру заявится. Две серии, классный боевик, - убеждал Цыган.

- А чего ты меня гонишь? - подозрительно спросил Валет.

- Сиди, - равнодушно сказал Цыган и пожал плечами, - мне не мешаешь...

Вернувшись в свою комнату, он снял со стены гитару и, взяв несколько аккордов, поморщился. Опять эти мужики рвали струны и ревели свои тюремные песни. Михаил сопел в подушку и не двигался. Тогда Цыган настроил гитару и запел:

Скатерть белая залита вином... Все гусары спят непробудным сном, подхватил Серж и сел на постели. Он потянулся и сладко зевнул. - До чего же здорово, что мы опять встретились!

- Да? - натянуто улыбнулся Цыган. - Пойдем выпьем, Мишель?

- Я не употребляю, тезка, - ответил Серж, встал, одернул сюртук и причесался. - Но за компанию могу посидеть.