Дама с рубинами - Марлитт Евгения

Было удивительно странно, что природа создала вновь точь-в-точь такую же невысокую, тонкую фигурку, как у женщины, которая ходила по дому Лампрехтов почти сто лет тому назад. Корсаж сидел на молодой девушке как влитой, а перед юбки из серебряной парчи доходил как раз до носков башмачков.

Она испугалась самой себя, когда, зашнуровав корсаж, еще раз подошла к зеркалу и боязливо покосилась на Юстуса Лампрехта, глаза которого смотрели из темноты за ее плечом, а спокойно лежавшая на большом фолианте рука с унизанными кольцами пальцами вот-вот, казалось, приподнимется и схватит дерзкую. Надо было скорей окончить этот святотатственный маскарад и повесить платье целым и невредимым в шкаф, но, конечно, сначала показаться тете Софи в виде прабабушки.

Невольно замедлив шаг, вышла Маргарита из коридора, шлейф неожиданно шумно зашуршал по шероховатому полу; в таком звенящем, как железное вооружение, парадном платье красавица Доротея, естественно, Не могла неслышно проноситься по дому.

В это время из большой гостиной шел по галерее к выходу на лестницу работник. Услышав шорох платья, он, ничего не подозревая, обернулся, но тут же отпрянул в ужасе и, сделав умопомрачительный прыжок к двери, изо всех сил захлопнул ее за собой.

Засмеявшись произведенному ею эффекту, Маргарита вошла в гостиную, но, сделав несколько шагов, отступила в смущении: тетя Софи была не одна, рядом с ней у окна стоял дядя Герберт.

Еще вчера после обеда ей было бы все равно, что он тут. Дядя не принадлежал к тем членам ее семьи, о ком она любила вспоминать и даже тосковала в разлуке, и первая встреча с ним по ее возвращении не возбудила в ней никакого интереса. Однако со вчерашнего вечера, когда ей пришлось провести с ним несколько часов у дедушки с бабушкой, она почувствовала какую-то странную неловкость в его присутствии.

Вспыхнув от досады на себя, Маргарита хотела незаметно уйти. Те двое стояли к ней спиной, и, казалось, были погружены в рассматривание каких-то вещей на подоконнике, а стук двери на лестницу должен был заглушить шуршание ее платья. Однако вслед за тем наступила такая тишина, что когда она хотела вернуться, это привлекло внимание стоящих у окна. Тетя Софи сейчас же обернулась и онемела от изумления, потом всплеснула руками и громко рассмеялась.

– Чуть-чуть ты меня не провела, Гретель. Вот был бы смех, если бы ты напугала старую тетку. Поверить-то я не поверила, но сердце у меня так и екнуло.

Она невольно прижала руку к груди.

– Только, бога ради, не показывайся Бэрбэ! Ты так похожа в этом костюме на бедную Доротею, хотя в тебе нет ни капли ее крови. Правда, лицо у тебя совсем другое, с твоим тонким носиком и ямочками на щеках.

– Все сходство в выражении глаз и рта, да еще в манере держать голову, – заметил ландрат. – Красавица Доротея смело вступала в борьбу со светскими предрассудками, что доказывают ее ненапудренные волосы и замужество. Она была, вероятно, в высшей степени своенравна и заносчива, а эти свойства характера накладывают на человека особый отпечаток.

Маргарита бросила равнодушный взгляд в стоящее напротив зеркало, где отражалась вся ее фигура.

– Что правда, то правда: в этом глупом маскараде много детского своенравия, но меня он очень забавляет! И что бы кто ни говорил, я не могла лишить себя удовольствия надеть парадное платье нашей фамильной «белой женщины». Правда и то, что я охотно вступаю в борьбу со светскими предрассудками, хотя знаю, что от такого «государственного преступления» у положительных людей поднимаются дыбом волосы. Поэтому ты прав, дядя Герберт, что прочел мне нравоучение, хотя и иносказательно, в форме сатиры. Боюсь только, что и теперь твои старания будут напрасны, как тогда, когда ты сердился на мое писание и произношение французских слов. Пишу я и до сих пор как палкой, и мой тюрингский акцент не позволяет мне говорить по-французски с понимающими людьми.

– Ну, ты все преувеличиваешь! Я ничему этому не верю! – сказала, смеясь, тетя Софи. – Поди-ка лучше посмотри, что случилось! – Она взяла с подоконника осколки античной вазы и положила их на стол посреди комнаты. – Я всегда так бережно обращаюсь с вещами здесь наверху, что еще до сих пор, слава богу, ничего не разбилось, а этот глупый Фридрих вдруг сталкивает вазу с подзеркальника. И побранить-то я его не могла: у бедняжки стучали зубы от страха, и он так уморительно подал мне несколько грошей, чтобы возместить убыток, все, что было у него в кармане. Не знаю, право, сколько дукатов было заплачено за эти глиняные черепки, наверно, безумные деньги; вазу привез из Италии кузен Готгольф, твой дедушка, Гретель.

Маргарита подошла к столу.

– Имитация, да еще и плохая, – сказала она решительно после короткого осмотра. – Выбрось эти черепки, тетя. Любимый кофейный горшок Бэрбэ нисколько не хуже этой вазы.

– Какой решительный тон, точно у самого дяди Теобальда, – сказал стоящий у окна ландрат. – Теперь я понимаю, как он должен жалеть, что с ним нет его верной сотрудницы.

– Сотрудницы? – Ее это даже рассмешило. – Послушного ему духа, его гнома, хочешь ты сказать!

И она бросила осколок вазы на стол.

– Но откуда ты знаешь, что дядя Теобальд жалеет о моем отъезде? – вдруг спросила она.

– Изволь, я скажу тебе. Моя мать получила недавно письмо от тети Эльзы. Твое отсутствие заметно не только в кабинете дяди, но и в гостиной тети, где друзья дома жаждут твоего скорого возвращения. Господин фон Виллинген-Ваковиц пользуется там, кажется, особенным расположением?

– Почему ты так думаешь? – Она вся вспыхнула, сдвинув брови.

Он продолжал пристально смотреть на нее.

– Хотя бы потому, что в длинном письме тети нет и пяти строк, где бы не упоминалось о прекрасном мекленбуржце.

– Он любимец тети Эльзы, один из немногих дворян, посещающих дом старого либерала дяди, – сказала она, обращаясь к тете Софи.

Ландрат облокотился о подоконник.

– Так это политическая симпатия, Маргарита? – заметил он насмешливо. – Тетя Эльза пишет об этом иначе.

Ее глаза загорелись оскорбленной гордостью, но она сдержала себя.

– Это похоже на какую-то семейную сплетню; и неужели тетя Эльза, такая умная женщина, могла так писать? – спросила она, недоверчиво пожимая плечами.

Он тихо, но резко рассмеялся.

– Я по опыту знаю, что все женщины, и умные, и ограниченные, питают слабость к сватовству.

– Пожалуйста, только не я, – запротестовала тетя Софи. – Никогда в жизни этим не занималась.

– Погодите еще хвалиться, фрейлейн Софи. Вам предстоит большое искушение. Господин Виллинген, говорят, красивый мужчина.

– Да, он высокого роста, бел и розов, как цвет яблони, – добавила Маргарита.

Герберт, не поднимая глаз, старательно рассматривал ногти.

– Главное, он носит такое знатное старинное имя, – продолжал он свое.

– Да, конечно, древнее имя, – подтвердила опять Маргарита;– Геральдики спорят до сих пор, – представляет ли странное изображение на поле его герба: каменный топор жителя пещер или часть прялки позднейшего свайного периода.

– Вот так родословное древо! Перед ним спасуют даже наши старейшие дубы, – заметила тетя Софи, плутовски подмигнув. – Неужели ты думаешь взобраться так высоко, Гретель?

Глаза молодой девушки лукаво заблестели. – А почему бы и нет, боже мой? Ведь все стараются в наше время взобраться повыше. Как же мне, девушке, мозг которой, говорят, как и у всех женщин, на восемь лотов легче мозга венца создания – мужчины, иметь собственное суждение и идти своей дорогой? Нет, я не так отважна. Я смело пойду только по протоптанной дороге, следуя за тем, что теперь всеми принято, и не понимаю, почему я – должна отказывать себе в удовольствии стать знатнее, отряхнув с себя прах своего происхождения?

– Вот услышат тебя наши старики там, – пугала ее тетя Софи, показывая на несколько не снятых еще портретов купцов, важно смотревших со стен.

Маргарита, смеясь, пожала плечами, развернулась и собралась – уходить, но было уже поздно: Рейнгольд шел в сопровождении бабушки по галерее.