Иоанн Антонович - А. Сахаров (редактор)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он, доведённый до отчаянья тупоумием телохранителей, орёт в их пьяные морды свою страшную и беспомощную тайну, а это бешеное полицейство хохочет и – определяет степень его умственных способностей!
Запомним: больше ни в одном показании, ни в одном донесении, ни во время процесса, ни после суда, нет ни одного доказательства, ни одного конкретного примера или случая, который каким бы то ни было образом, прямо или косвенно, доказывал бы, что Иоанн был сумасшедшим.
ЗНАЧИТ, ОН НЕ БЫЛ СУМАСШЕДШИМ.
Власьев и Чекин рассказали на допросе новеллу о косноязычии императора. Их новелла – гипербола. Для пущей убедительности они рассказали, что он заикался до такой степени, что его нижняя челюсть ходила ходуном и совсем отваливалась.
Екатерина подтвердила версию убийц.
Она сама оповестила Сенат, что встречалась с Иоанном. Он произвёл на неё самое отталкивающее впечатление. Она расплакалась и уехала вся в слезах. Ей страшно было разговаривать с ним – так он заикался, как самый что ни на есть настоящий сумасшедший. У него была уродливая физиономия зверя.
Это – неправда.
Екатерина не встречалась с Иоанном.
Если бы она встречалась, она посмаковала бы встречу сразу же.
Она всё перепутала. Одним она рассказывала, что встречалась с императором два года назад в доме А. И. Шувалова. Другим – что встречалась год назад в доме И. И. Шувалова. Третьим – что встречалась в крепости. Четвёртым – что Иоанна привозил в её кабинет Н. И. Панин. И так далее.
Екатерина помнила все даты и все встречи до мельчайших подробностей. Все её записки сверены с архивами – ни разу она ничего не перепутала. Если уж Екатерина перепутала событие двухлетней давности, значит, этого события совсем не было.[356] Императрица не видела заключённого, иначе она не стала бы описывать его «уродливую физиономию зверя».
Потому что барон Ассебург, тайный советник датского посла при русском дворе, видел Иоанна.
Восемнадцатого марта 1762 года Ассебург вместе с Петром III посетил Иоанна Антоновича в Шлиссельбурге[357]. Пётр хотел освободить Иоанна, но не успел. Произошёл государственный переворот 28 июня.
Ассебург записал в дневнике:
«Иоанн был очень белокур, даже рыж, роста среднего, очень бел лицом, с орлиным носом, большими глазами».
Ни слова об отваливающейся челюсти. Он описывает красавца! – орлиный нос, большие глаза, рыжие кудри.
Восемнадцатого марта 1762 года Пётр III посетил Иоанна в Шлиссельбургском каземате[358].
Пётр III не заметил, что Иоанн заикается.
Пётр рассказывал английскому послу графу Букингему:
«Разговор Иоанна был не только рассудителен, но даже оживлён».
Может быть, Иоанн схитрил и притворился не заикой?
Можно скрыть любую болезнь, косноязычие скрыть невозможно.
Пётр несколько часов говорил с Иоанном – и ничего не заметил.
Первое же слово, произнесённое калекой, должно было выдать его.
Барон Н. Корф[359], полицмейстер Петербурга, присутствовал при этой встрече, он знал Иоанна с детства.
И барон Корф – ничего не заметил!
Обер-шталмейстер Нарышкин, барон Штернберг, секретарь Волков сопровождали Петра III. Они – присутствовали, они ни на минуту не отлучились из каземата.
И они – ничего не заметили. Никакого косноязычия.
Иоанн жаловался, шутил, шумел – волновался. Он даже запустил в потолок табуретку, и табуретка разбилась вдребезги.
Но «безымянный колодник» – ни разу не заикнулся.
В. Ф. Салтыков, который отвозил мальчика в Ригу, капитан Миллер, который отвозил Иоанна в Холмогоры, полковник Вындомский, начальник полиции в Холмогорах, сто тридцать семь несчастных полицейских, которые жили с Иоанном в Холмогорах двенадцать лет, сержант лейб-кампании Савин, который тайно вывез Иоанна из Холмогор в Шлиссельбург, майор Силин, который возил юношу в Кексгольм, капитан Шубин, первый полицейский при Иоанне в Шлиссельбурге, четыре коменданта Шлиссельбургской крепости – майор Гурьев, капитан Чурмантеев, майор Овцын, подполковник Бередников – более ста пятидесяти свидетелей в течение двадцати лет! – никто не заметил, что Иоанн Антонович был косноязычен.
ЗНАЧИТ, ОН НЕ БЫЛ КОСНОЯЗЫЧЕН.
Итак.
Иоанн был здоров.
Он не был сумасшедшим.
Он не был заикой.
Он знал, что он – император.
Он был – опасен.
Он был уже серьёзно опасен, потому что ему было уже двадцать четыре года, потому что в его пользу было уже четырнадцать заговоров.
Это Власьев и Чекин были малограмотны. Об этом свидетельствуют все (больше полусотни) их доносы. Овцын писал:
«Арестант доказывал Евангелием, Апостолом, Минеею, Прологом, Маргаритою и прочими книгами».
А Власьев и Чекин писали, что «он не знал азбуки».
Чтобы читать перечисленные комендантом Овцыным книги, нужно было знать по крайней мере два языка: современный русский и церковнославянский.
Комендант Бередников писал, что он «читал газеты».
Иоанн читал книги и газеты: он многое знал, обо всём слышал. Над ним издевались двадцать лет только потому, что он – претендент на престол. Он мог взбунтоваться.
Он мог взбунтоваться и найти в той же Шлиссельбургской крепости людей, которые с радостью помогли бы ему расправиться с: Екатериной.
Все мысли всех сословий – Шлиссельбургская крепость. Все мысли, все слухи. Наивность – Россия думает, что любой новый император её спасёт. В крепости – император. Ему – 24 года. Все знают – он разумен и религиозен. Чуть ли не каждый месяц – Сенат, суд: открылся ещё один заговор в пользу Иоанна. Его имя – уже миф. Четырнадцать заговоров за два года – неслыханно за всю историю России.
Екатерина храбрится (диктатор – прихорашивается); но она напугана. Смертельно.
Что-то нужно делать с Иоанном Антоновичем. Но – что?
Убить тайно невозможно. Будет бунт!
Убить публично нельзя: ни собственная Россия, ни Европа не простят. Будет бунт в России и ссора, разрыв со всеми королевскими домами Европы, то есть – смерть.
Но и жить нельзя, когда в нескольких верстах от Зимнего дворца в камере-одиночке – император. Вся Россия – в беспокойстве, вся Европа сочувствует Иоанну.
Опасного претендента нужно устранить. Но как?
Сама по себе напрашивается другая версия убийства Иоанна Антоновича.
Императрица – хитра.
Она ищет исполнителей.
Ей не нужны исполнители слепые, ей нужны романтики.
2
Впоследствии, в манифесте от 17 августа 1764 года, Екатерина писала:
«Мирович проведя жизнь свою в распутстве, мотовстве и беспорядке…»
Какую жизнь?
Мировичу двадцать четыре года.
Он родился в Тобольске. Семья Мировичей, потерявшая все имения, сосланная, совсем обнищала. Отец Мировича служил капитаном в армейском полку. Из последних сил, из последних средств мальчика отдали в «немецкую» школу.
В школе училось всего восемь человек, дети ссыльных дворян. Директором и преподавателем по всем предметам был Сильвестрович, русский немец, лютеранин, человек блестящего образования. Он обучал юношей немецкому языку, музыке, математике и нескольким другим предметам.
Один из восьми учеников Сильвестровича, капитан Иван Андреев, соученик Мировича, так писал о последнем:
«Василий Мирович отличался перед товарищами способностями, шёл быстрее всех их и выучился между прочим хорошо говорить по-немецки и играть на скрипке и на бандуре».
Мало того.
В рапорте Бередникова Н. И. Панину комендант писал:
«При аресте подпоручика Мировича найдены у него мною… живые писания».
«Живые писания» – Мирович рисовал.
Мало того.
Писатель Г. П. Данилевский, педантичный исследователь архивов, писал:
«Прилагаю список с предсмертного, доныне нигде не изданного стихотворения Мировича».
Он писал стихи. Не может быть, чтобы он написал только одно стихотворение, предсмертное. Судя по слогу этого стихотворения, автор был, несомненно талантлив.
М. В. Ломоносов, угрюмый гений, – вся профессура шарахалась от него, ему одному позволяли являться в университет без парика, ненапудренным и ненапомаженным, и он вот именно – являлся, а не приходил читать лекции, облысевший, обрюзгший, с толстыми и мягкими губами, с тростью, выточенной собственноручно из голубого агата, в малиновом халате, расшитом золотыми цветами, круглый год – в восточных валенках, инкрустированных собственным стеклом, когда Ломоносов произносил (вот именно – произносил, а не говорил) речь в университете, он цитировал стихотворение Мировича (речь о «новейшей поэтической школе»).
Когда Бецкий, блестящий администратор и эрудит XVIII века, объявил конкурс на рисунок перил для небольших петербургских мостов, победителем конкурса был Мирович.
Мирович жил в Петербурге всего два года.
В доме партикулярной верфи в Литейной части он снимал карликовую мансарду над сенями. Он сам смеялся над своей беспросветной судьбой. Вот что он написал на обратной стороне билета – пригласительный билет на придворный маскарад 21 февраля 1764 года:
