Лезвие бритвы (илл.: Г. Бойко, И. Шалито) - Иван Ефремов

— Наш не пошел, ура Ивану Родионовичу, ура Верочке! — Сергей в энтузиазме чмокнул Веру в щеку, увернулся от наказания и вприпрыжку поскакал в глубину лаборатории отключать провода темной камеры.

Повозившись, Сергей притих, и, только когда Гирин окончательно направился к двери, студент окликнул своего руководителя:

— Я думал над тем, что вы сказали, Иван Родионович! И мне пришло в голову, что закон Финнегана, если он есть, верен только для обычной жизни. Дом, университет, лаборатория, стадион, танцплощадка…

— Забыл еще упомянуть ресторан, библиотеку и ателье,— хихикнула Вера.

— Не надо, Верочка, я очень серьезно,— поморщился Сергей.— Я открыл, что закон Финнегана действует не во всех случаях,— сказал Сергей после того, как вспомнил книги о парусных плаваниях.— Когда совершается очень смелое, отчаянное дело, когда люди идут на почти безумный героизм, тогда обстоятельства как бы уступают им. Иначе парусных кораблей гибло бы много больше, так же как альпинистов, летчиков-испытателей, геологов, водолазов. Мужество и воля побеждают этот ваш закон.

— Закон не мой, но ваши мысли кажутся интересными. В самом деле, народная мудрость давно отметила то же самое в пословице: «Смелого и пуля не берет». Тут есть что-то очень важное, и стоит подумать над этим дальше,— согласился Гирин.— Один старый французский философ сказал, что все широкие обобщения ошибочны, включая и это его утверждение. Здесь есть зерно истины, но такое же зерно я нашел в последней новелле американского фантаста Мак Интоша, где говорится, что человеческое знание имеет тенденцию узнавать все больше и больше о все меньшем и меньшем. Уравновешивая эти две противоположности, мы найдем верное решение.

Глава 2

Миноносец «Безупречный»

Не обращая внимания на боль в пальце, Гирин вышагивал вдоль ограды училища в ожидании Симы. Он занозил руку еще два дня назад о шершавую доску, отнесся к ранке с беспечностью здорового человека, у которого раны заживают, «как на собаке», и поплатился нарывом под ногтем. Приходилось вскрывать, но самому было неудобно сделать это левой рукой, и Гирин решил пойти в поликлинику после очередной прогулки с Симой.

— Вы не собираетесь к Андреевым? — спросил Гирин Симу.— Будут торжественные проводы Селезневых.

— Я ни разу не была у них.

— Почему? Вы давно дружите с Ритой.

— Давно. Она хорошая, и я знаю, что ее родители замечательные люди. И все же… как вам объяснить…

— Обязательно объясните.— Гирин посмотрел на часы, и Сима насторожилась.

— Вам, наверное, некогда.

— Вовсе нет! У меня сегодня весь день свободен. Мои единственные два помощника выпросили отпуск после напряженных опытов. Знаете что: мне надо зайти взрезаться, и потом… может быть, пойдем ко мне? Я давно хочу показать вам «Балерину» Серебряковой.

— Как это «взрезаться»?

— Разрезать палец,— Гирин извлек из кармана забинтованную правую руку,— иначе,— вскрыть абсцесс.

— О, у вас воспаление? И вы терпите? — Сима нежно погладила руку доктора.

— Я научился подавлять боль, особенно столь незначительную.

— Как это делается?

— Самовнушением. В Индии это делается тысячи три лет. Впрочем, и наши предки тоже знали подобные «секреты», которые секретны лишь потому, что зависят от саморазвития человека. Вероятно, колдуны или ведуны древних славян так же умели снимать боль, как это делают гипнотизеры, и тем же способом.

— Так пойдемте в вашу поликлинику. Я подожду вас и провожу домой.

Гирину всегда казалось преувеличением, порядочно затасканным в литературе, описание: как герой глядит в очи любимой и ощущает головокружение. Но сейчас, взглянув в потемневшие огромные глаза Симы, он явственно почувствовал, как нечто сместилось в его мыслях, будто опустился щит, перегородивший ровный их поток, и все понеслось вскачь, бессвязно и бессознательно, оставив лишь чувство близости Симы. Тренированная психика справилась с неурядицей, но сожаление об ушедшем остро кольнуло Гирина.

«…Теперь, когда мне без малого полвека, а неустроенная жизнь по-прежнему полна беспрерывной, нескончаемой работы, что я могу дать ей, явно выпившей и красного вина боли, и белого вина надежды, как говорят китайцы? Нет, утратить ее по своей воле я не могу! Ничего более драгоценного я не встречал за всю жизнь. Значит, будет так, как поступит она!»

— Вам жаль, что у вас нет учеников, вернее, так мало? — участливо спросила Сима.

— Как вы догадались? — удивился Гирин.— Это верно, но я сейчас думал не об этом.

— Знаю! Когда сказали, что вы свободны. Такая чуть слышная интонация. Несмотря на неудачу в Никитском саду, я все же могу быть ведьмой, за которых вы поднимали мысленный бокал, когда пили чай у меня в первый раз. И я подумала, что, конечно, вы, отдающий всего себя любимому делу, насыщенный знаниями, должны иметь большой коллектив сотрудников, учеников, читать лекции не от случая к случаю, а создать свой, особый курс психофизиологии или психической биологии. Представляю, как много было бы у вас слушателей!

— Да, обстоятельства сложились для меня неудачно, вы правы. До самых недавних лет вообще я вынужден был молчать и заниматься лечением вместо научных изысканий. Сейчас стало легче, начали говорить в печати о телепатии и даже йоге. Однако инерция еще велика, и, вероятно, я смогу только приготовить почву тем, кто придет после. Что ж, дело пахаря — хорошее дело, и я не удручен. Наука теперь движется уже не одиночками, а громадными исследовательскими коллективами и потому движется очень быстро. Видеть это, сознавая, что некоторые отрасли биологии человека везут вот такие одиночки… это, конечно, горько!

И снова Сима провела пальцами по руке Гирина. Ветер на площади Восстания трепал тонкий плащ Симы, косматил ее густые стриженые волосы. Двое молодых людей обогнали идущих и, как по команде, оглянулись на Симу.

— Смотри, глазищи — вылитая Барбара Квятковская, только фигурка куда лучше… Эх! — вздохнул один нарочито громко и засвистал вызывающе и пренебрежительно.

Другой звучно плюнул с отсутствующим видом — так иногда странно выражается застенчивость у юношей, старающихся изобразить многоопытных циников, и ответил ему пословицей:

— Хороша Глаша, да не наша.

— Вот хороший пример мещанства в народных поговорках,— спокойно сказала Сима,— я бы создала комиссию писателей и педагогов, чтобы изъять такие поговорки из преподавания и избегать в книгах.

— Виноват, я не уловил сути.

— Суть поговорки — сожаление, что хорошая Глаша не принадлежит говорящему, а следовательно, что в этом толку. Мудрость дремучего собственника!