Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Кроме этого нашего мира существуют другие, высшие миры (Tatian. 20 [αιώνας ol Kpeiruoveg]). К ним принадлежат «силы», или ангелы, сотворенные прежде людей, разумные и свободные. По Афинагору они — слуги Божии для управления разными частями мира (cap. 10). Часть ангелов пала по гордости, — это άρχων της ύλης [князь материи] с другими духовными существами. Некоторые из них (по Быт. 6) имели общение с земными женщинами и родили исполинов. Эти ангелы были низвергнуты с неба и теперь производят соответствующие их существу возбуждения в людях: они влекут дух людей к земному и являются виновниками грехов, болезней и заблуждений. Они обитают в воздухе и на земле. Они сделались вещественными, и духовные люди могут видеть их. Зло — их стихия. Князь вещества изобретает и устраивает противное благому Богу (Athenag. 24 sq.; Tatian. 15).

Эсхатологическое учение апологетов

Кто соблюдает себя в праведности, тот в будущей жизни получит в награду пребывание с Богом (συνουσία συν 0€ώ [cf. Athenag. 31.4]). В богоподобном бытии он достигает совершенного нетления. Св. Иустин говорит, что пророки предвозвестили два пришествия Иисуса Христа — одно в уничижении, другое — во славе, с сонмом ангелов (Apol. I, 52; Dial. 49; 110). Во Второе пришествие будет воскресение тел. Афинагор составил особый трактат[593], чтобы утвердить эту догму и опровергнуть возражения. Другие апологеты — Татиан (cap. 13[; 15]), Феофил (II, 14; 15), Минуций Феликс (cap. 34) также касаются этого учения. Только при предположении воскресения человеческая природа остается верной своему назначению, которое выше этой земли и времени. Как тело и душа вместе сделались верующими и совершали добрые дела, так оба они должны принять участие в воскресении и бессмертии (Justin., De resurr. 9; 10; Athenag., De resurr. 15; 21; 25; Theophil. I, 13; Tatian. 13). Все апологеты учат о суде, о будущих наградах и наказаниях. Вечным будет блаженство избранных (Justin., Dial. 45; 120); вечными будут также наказания и огонь, которыми будут мучиться отверженные (Justin. Apol. I, 8; 28; Dial. 45; 120; 130; Tatian. [14; 17]; Minuc. 35; Epist. ad Diognetum 10). Что касается материального мира, то он погибнет во всеобщем пожаре (Justin. Apol. II, 7; Minuc. 34).

Из всех апологетов один Иустин развивает хилиастическое учение. Вслед за воскресением наступит для избранных тысячелетнее царство на земле. Но при этом он замечает, что многие из православных не разделяют его мнения (Dial. 80; 81).

Культ христиан

У св. Иустина находим краткие указания на употребляемые в общественном богослужении действия, посредством которых вступают в христианское общество и питают христианскую жизнь: чтение пророков и Евангелия, проповедь и увещание, общая молитва, крещение и Евхаристия (Apol. I, 61—67). Во имя Триединого Бога крещаемый омывается, предварительно помолившись о прощении грехов. Через крещение совершается возрождение; без него невозможно спасение; из чад необходимости и неведения люди делаются чадами свободы и знания (Apol. 1,61). Более подробно Иустин говорит о Евхаристии (Apol. I, 65—67). Материей таинства Евхаристии служат хлеб и вино, смешанные с водой. Предстоятель собрания благословляет их, и после этого они уже не обыкновенные хлеб и питие, но Плоть и Кровь воплотившегося Иисуса, как и Сам Он имел плоть и кровь для нашего спасения. В «Диалоге», ссылаясь на слова пророка Малахии [(1: 10—12)], Иустин ясно говорит, что Евхаристия, совершаемая христианами, есть жертва (θυσία) [(Justin., Dial. 117)].

Таковы основные пункты учения апологетов. Несомненно, что по широте философского замысла они значительно уступали современным им представителям гностических систем, но они не реформировали христианства, не приспосабливали его положительного содержания к своеобразным теориям фантастического рационализма. Они стояли на почве положительного учения Церкви и первые сделали опыт сближения христианства с греко-римской культурой, проникнутой влиянием платонизма и стоицизма, ища в философии пособия к пониманию своей веры. На этом пути они допускали ошибки, высказывали суждения, неприемлемые с точки зрения чистого христианства, но в своих опытах они руководились не философскими только положениями, но и Священным Писанием, к чтению которого они приглашают и язычников (Аристид, Иустин, Татиан, Феофил), и данными Предания. Если задача богословия заключается в том, чтобы истины Откровения переводить на современный язык и раскрывать их содержание посредством современных понятий, то апологеты выполнили свою богословскую задачу; принадлежа к определенному моменту христианской мысли, который скоро прошел, они подготовили почву для дальнейшего научного развития богословия. Правда, они говорили иначе, чем представители традиций замкнутого от мира направления, но они говорили в существенном не иначе, чем как учила Церковь.

II. Антигностическая письменность II века

Общий характер и существенные пункты гностического учения и вытекающие отсюда задачи церковных писателей-антигностиков

В то время, когда христианские апологеты II в. полагали столько усилий, чтобы своими произведениями содействовать Церкви в ее борьбе с языческим правительством, языческим обществом, народной религией и современной философией, другие церковные писатели посвятили себя на служение Церкви в ее борьбе с доктринальными заблуждениями, угрожавшими ее вере, которые не отрицали права Церкви на существование, но стремились подорвать доверие к чистоте и неповрежденное™ ее апостольского учения. Наиболее значительным и наиболее опасным между этими заблуждениями был гностицизм, почему и противоеретические писатели II в. называются антигностиками.

Имя «гностицизм» дают всей совокупности систем, возникших еще в I в., развившихся особенно в первой половине II в., которые представляли или усилие философской мысли поглотить христианство и преобразовать его в простую религиозную философию, или усилие религиозной мысли, не довольствующейся простотой Евангелия, найти в нем более глубокий, сокровенный смысл. В обоих случаях знание — γνώσι,ς — стремились поставить на место общей церковной веры — πίστις. Возникновение и развитие гностицизма на поч·* ве христианства было в известной степени естественным явлением. Христианство проповедано было как практическое учение о спасении; но оно с самого начала заключало в себе необходимость богословской рефлексии в отношении к положительному содержанию: оно давало авторитетное решение великих проблем, волновавших человеческий дух, но не разъясняло самих этих проблем и, таким образом, оставляло место для дальнейших изысканий. Как на почве Ветхого Завета образовалось иудейское богословие и как эти опыты религиозно-философского миросозерцания получили особенное развитие вследствие соединения с эллинской философией в эллинистическом иудействе (Филон), поставляя своей целью открыть для способных более глубокое познание религиозных истин и религиозных установлений, так и в новозаветном благовестии, лишь только оно вынуждено было для своего оправдания применить диалектические методы раскрытия своего содержания и делаться богословием, начали различать популярную, неразвитую точку зрения простой христианской веры от более глубокого проникновения в религиозную истину и ее тайны (так уже у ап. Павла в 1 Кор. 2: 6; 3:2; 12: 8). Но так как вопрос шел о религиозном знании, которое развивалось из положительной, исторической религии, то стремление уже дохристианского и внехристианского гносиса (например, у Филона) вообще направлялось к тому, чтобы за буквой религиозных повествований постигнуть глубочайший смысл исторических фактов, мифов, мистерий и религиозных установлений. Поэтому и в христианских кругах имя «гносис» охотно прилагается к опытам установления сокровенного смысла Священного Писания посредством аллегории (в Послании Варнавы (1.5) «совершенным знанием», τελεία γνώσις, называется аллегорическое изъяснение обрядового закона Моисеева). Но и само Евангелие в связи с Ветхим Заветом могло сделаться предметом такого гносиса на почве философии Филона и эллинистического иудейства. В эллинском мире этому могло содействовать установившееся обыкновение под покровом мифов и мистерий искать сокровенного религиозно-философского содержания (аллегорическое истолкование мифов у стоиков, Плутарха и др.). Далее, в великом религиозном брожении времени отличительной особенностью была склонность в различных мифологических формах религии отыскивать одинаковые религиозные идеи, синкретически смешивать их и при этом уделять преимущественное внимание восточным культам. Вследствие этого фантастический мир идей Востока все более переносился на Запад и вплетался в общее умственное движение того времени. В этом религиозном брожении христианство с его учением об искуплении мира должно было занять важное место,, привлекая к себе оригинальностью содержания и требованием для себя абсолютного значения; оно смешивалось с различными религиозными воззрениями, преобразовывало их, но и само терпело существенные искажения. В христианстве принялись отыскивать Божию премудрость, тайну сокровенную и путем перетолкования апостольских учений создали такие фантастические доктрины, в которых одно лишь упоминание имени Христа с именами Его апостолов может указывать собой на историческое происхождение их в период христианства. Это был христианский гностицизм. О сущности его высказывались несогласные суждения уже его современниками: в то время как Игизипп корни гносиса усматривал в иудейских ересях, Ипполит искал их в греческой философии, мистериях и космогонии. Если, по отсутствию необходимых данных, гностицизм и в настоящее время еще не освещен сколько-нибудь удовлетворительно, то во всяком случае несомненно, что он представляет собой самое разнообразное сочетание элементов христианства и иудейства, преимущественно иудейских сект, филоновского и эллинистического гносиса, платоновского, пифагорейского и стоического богословия, теогонических и космогонических доктрин Египта, Халдеи, Персии и, может быть, Индии, астрологии и магии Востока, которые вообще находили радушный прием в греко-римских областях империи. Ко всем этим элементам, большей частью невысокого качества, присоединялся крайний аллегоризм в экзегетике с его фантастическими толкованиями. Из всего этого материала воображение создавало такие странные, прямо чудовищные спекуляции о Божестве и существах, посредствующих между Богом и миром, что иногда трудно поверить в возможность серьезного отношения к ним. Но в гностических системах необходимо тщательно различать то, что составляет сущность их учения, от образов, под которыми предлагалось это учение, и более или менее символических повествований, в которых оно развивалось.