Слово и дело - Валентин Пикуль

Только святого отмщения… По дороге на Бахчисарай ничто татарами тронуто не было Войска неожиданно вступили в царство полного изобилия и довольства всякого. Мешали только горы, через сумятицу которых было никак не пропихнуть тяжелое каре. Кругом ущелья и овраги. По горным кручам тащили пушки. Трудно было. Много провианту бросили по дороге. Смерти продолжались, и могилы русские тут же обнимала буйная ароматная зелень…

Принц Гессен-Гомбургский опять стал заговоры делать.

— Связать надо Миниха, — убеждал он офицеров, — а армию домой отвести. Я спасу вас от гибели…

Истомленная адским зноем, армия в конце июля вышла к столице ханства. Бахчисарай столь искусно был спрятан в теснине Чурук-Су, что можно мимо пройти и не догадаться, что здесь, укрыт город. Люди уже вповалку лежали на земле, а все окрестные высоты обложили турки с татарами, постреливая издалека.

— Генералу Шпигелю, — наказал Миних, — больных снести в обоз. Вагенбурги обложить рогатинами. А со мною пойдут одни здоровые…

Пробили зорю вечернюю, и войска, воспрянув от земли, тронулись. В порядке идеальном, в тишине полнейшей. Таясь в ущельях, армия обошла врага стороной и на рассвете выросла под самым Бахчисараем. Уже и город был виден, как кинулись на них янычары. Владимирский полк сильно помяли, стали пушки отбирать, рубят прислугу на стволах орудий.

— Лесли! — позвал Миних. — Вот вам повод отличиться… Старый генерал пошел на янычар, его солдаты катили пушки. Ядра чугунные, разбрызгивая песок, крушили деревья, плотно спросшиеся. Янычары бежали от штыков русских. В предместье города уже возник коптящий язык пламени. Бахчисарай — словно заколдованный замок; как армию в него ввести, если нет дорог, а лишь тропинки и тропинки! Вьются они по отрогам горным, средь садов и кладбищ-О, проклятье! — ругался Миних. — Есть ли такая столица в мире, в которую не ведет ни одна дорога?.. Эге! — обрадовался он, опуская трубу подзорную. — Я вижу, там, со стороны нордической, кажется, можно въехать в город по-людски, а не по-татарски…

С опаскою в Бахчисарае появились русские солдаты. Повсюду лежали, брошены средь улиц, мертвецы. В канавы скатывались, как арбузы, отрезанные головы женщин. Валялись тут же младенцы с распоротыми брюшинами. Грекиармяне… русские… поляки! Все христиане были вырезаны. Не тронули татары лишь миссию иезуитскую в Бахчисарае, и монахи ордена Игнатия Лойоллы отступили вслед за янычарами. Миних распорядился:

— Библиотеку «Езуса Сладчайшего» не трогать… Но монахи поступили варварски: перед бегством своим свалили библиотеку в подвал миссии, а в подвал выпустили все вино из бочек. Казаки загуляли. Иные с хохотом в монашеском вине даже купались. И плавали солдаты в погребах, средь книг учености невнятной, и книги утопали быстро, в вине намокнув. Миних въехал в Бахчисарай на пегой кобыле, через мост каменный вступил фельдмаршал во дворец ханский. Увы, он был уже не первым здесь — не триумфатор! Во дворе ханском, между банями и конюшнями, суетливо метались солдаты. Глаза разбегались от обилия добра и блеска мишуры восточной. Но брать не брали ничего — глазели больше… Ведь каждый повидать хотел это зловредное жилище ханов, откуда столько страданий Русь претерпела! Исполнилась мечта, еще дедовская: вот он — очаг несчастий многовечных…

— Гнать всех вон! — велел Миних. — Я стану тут обедать. Маншгейн его сопровождал, внимательный и быстрый.

— Запоминай все, — сказал ему фельдмаршал. — Императрице сочини дворца описание подробное, и с первым курьером отправим…

Бассейны из белого мрамора. Повсюду чистые циновки. Все стены сложены из разноцветного фаянса. Прошли в сераль, над коим возвышалась башенка, откуда евнухи за женами хана надзирали. Здесь был рассыпан в суматохе бегства бисер яркий для вышивания. На пороге лежала нитка жемчуга. Миних ботфортом, шпорою звенящим, поддел курильницу для ароматных благовоний. Шпагою разнес фельдмаршал вдребезги кувшин шербетный из желтого стекла.

— Пусть погибает! Нам все равно не вывезти отсюда… Маншгейн увлек его в Посольский зал, где еще пахло кофе, свет лился щедро через двойные окна.

Здесь, в этих комнатах, униженно страдала честь государства Русского. От этих вот дверей послы московские должны были ползти до ханского седалища и не имели права взор поднять на хана татарского…

— Вот тут и расположимся для насыщенья брюха, — решил Миних, распуская широкий пояс на громадном животе. — К столу зовите генералитет мой. И офицеры пусть заходят.

В разгар обеда Миних раздул ноздри, принюхиваясь:

— Никак горим? Ото! Нас уже подпалили… Огонь трещал в покоях соседних.

Генералы вставали от стола, дожевывая куски мяса, дохлебывая вино из бокалов, — поспешали спасать себя. Бахчисарай сгорал быстро, как куча хвороста.

— Великолепно! — загордился Миних. — Татарам мы оставим кучу головешек…

Огня подбавьте, молодцы! И не жалейте ничего. Где генерал-поручик Измайлов?

Прошу ко мне… Берите войско, зарядите пушки и следуйте на Ак-Мечеть<Ак-Мечеть — ныне областной город Симферополь; в описываемое время был ставным духовным центром мусульманства в Крыму, здесь жили калга-султан, шейхи татарские и дервиши.>, где все предать разоренью тоже…

Под густой чинарой, верхушка которой уже горела, Миних засел за писание реляций к императрице:

«Мы полную викторию получили… наши люди в таком сердце были, что никак невозможно было их удержать, чтобы в Бахчисарае и в Ханских палатах огня не подложили… Об этих палатах Ханских и о городе на французском диалекте сделанное Капитаном Манштейном описание при сем прилагаю».

Бахчисарай догорал. Осталась от него только немецкая реляция Миниха да опись Манштейна на французском диалекте… Ну, так и надо!

А за всем этим опять начался страх. И был он велик. Миних без парика опустился на колени в шатре своем. Мартене положил на плешь графскую ладонь душистую, и ладонь пастора дрожала. Фельдмаршал молился о спасении… Армию он завел далеко. Перекоп остался позади. Россия и магазины ее с арсеналами — за тридевять земель. А флот султана уже стоял у Кафы, сбегали на берег галдящие толпы янычар воинственных. Татары отступили в горы — их снова тьма («аки песок»). Каплан-Гирей, хан крымский, гонит свою конницу на выручку ханства. Уж не защелкнут ли замок в воротах Крыма?

— Мы, кажется, в калкане, милый друг, — сказал пастор и нежно погладил лысину Миниха. Потом он постучал по его черепу пальцем. — Здесь есть какие-нибудь планы? — спросил он вежливо. — Или молитвы лишь одни?

— Осталось уповать на бога, — ответил другу фельдмаршал…

Распахнулся шатер, и адъютанты швырнули к ногам Миниха янычара в пышных одеждах, на поясе его бренчали золотые ложка с вилкой. Это был перебежчик-из грузин родом, и Максим Бобриков имел счастие побеседовать теперь по-грузински. Слушая рассказ перебежчика, Миних стал воодушевляться. Парик надел. И шпагу пристегнул. И даже приосанился. От страха он перешел к надежде… Янычар сказал, что калга-султан ждет Миниха в Кафе, и по дороге от Бахчисарая до Кафы татары заранее истребляют все живое. Русские встретят голую пустыню.

— Даже собак убили всех! — переводил Бобриков. — Сады под корень рубят, чтобы нам ни единого яблочка не перепало… Миних с улыбкою повернулся к Мартенсу:

— Сам бог послал мне янычара этого. Выходит, турки ждут меня у Кафы?

Ха-ха… Отлично! Пойдем на Кафу… Как это здорово, что наши планы совпадают; они ждут меня у Кафы, а я собрался идти как раз на Кафу… Чудесно! Великолепно!

Он тут же разослал лазутчиков по Крыму:

— Пусть трезвонят всюду, будто мы идем на Кафу… И армия пошла — прямо, на Кафу. Половина войска уже тряслась на телегах, больная. Другие еле ноги волокли. Зной усиливался, бедствия людей были неимоверны. Но солдаты шли. И вдруг эта армия… пропала. Калга-султан был растерян:

— Саблей добытое, ханство саблей и защитится. Но я не могу рубить саблей то, что неосязаемо, как призрак ада…

Русская армия будто растаяла в степном безбрежии. В глубине своего железного каре она уводила из рабства толпы невольников. Небо застилалось от пыли и навозной трухи, взбаламученной многими тысячами босых ног. Шли домой украинцы, поляки, французы, немцы, литовцы, венецианцы… Русские тоже уходили домой, держа «дирекцию» прямо на север! Кафа их не дождется.

Глава 9

Обычно, когда начиналась война с русскими, послов России турки на цепь сажали, как зверей, в угрюмой башне Еди-Куль; послы там и сидели, замирения выжидая: в тюрьму же их отводили турки через Красные Ворота, которые для устрашенья «освежали» накануне свежей человеческой кровью. Но теперь… теперь Россия выросла: она опасна! Сам великий визирь в коляску усадил посла русского Вешнякова, с любезностями довез его до Адрианополя и отпустил до дому.

Босфор был густо заставлен кораблями, паруса их загодя просушены и как следует заштопаны; они готовы вывезти население турецкой столицы. Весть о том, что русские взяли Перекоп — поразила; взятие Гезлова — ужаснуло, а падение Бахчисарая — потрясло всю империю Османов, которая ощутила издалека как бы подземный толчок. Теперь султан намерен бежать — в Каир или на Кипр…