Клан Кеннеди - Лариса Дубова

США пришлось примириться с новым положением, которое многие американские политики и аналитики из консервативного лагеря считали политическим крахом. Кеннеди же рассматривал ход событий как компромисс, на который следовало пойти во имя сохранения мира{953}. Он говорил: «Стена, черт побери, намного лучше, чем война»{954}.

На советские вызовы президенту приходилось отвечать новыми мерами по усилению военной мощи своей страны. 25 июля 1961 года он выступил по телевидению и радио с информацией о принимаемых мерах. Увеличивались военные ассигнования, численность сухопутных сил было намечено довести до миллиона человек, выделялись дополнительные средства на нужды гражданской обороны. Были сокращены сроки производства атомных подводных лодок и стратегических ракет{955}. От речи, по воспоминаниям очевидцев, веяло войной{956}. В то же время через Большакова в Москву было передано, что Кеннеди дал указание американским войскам в Берлине «стоять твердо», но не предпринимать провокационных действий{957}.

Американские военные настаивали на возобновлении испытаний ядерного оружия, которые ранее были прерваны. Авторитетным в этом смысле было мнение Э. Теллера, считавшегося отцом американской водородной бомбы. Теллер был убежден, что без испытаний невозможно совершенствование оружия, хотя президент понимал, что такового уже имеется в избытке для уничтожения жизни на земле. Колебаниям пришел конец, когда стало известно, что СССР не просто возобновил ядерные испытания, а стал проводить их не под землей, в шахтах глубокого залегания, как ранее делали обе страны, а в атмосфере. Произошло это 31 августа. Наконец, 5 сентября Кеннеди отдал исполнительное распоряжение о начале новой серии ядерных взрывов в шахтах и подземных галереях штата Невада.

Развернулся новый виток гонки вооружений. Вступал в силу разработанный еще при Эйзенхауэре проект одновременного использования подводных лодок «Поларис», вооруженных ракетами того же названия, стратегических бомбардировщиков Б-52 и межконтинентальных баллистических ракет «Минитмэн». Особенно грозным оружием являлись твердотопливные ракеты «Минитмэн», базировавшиеся в подземных шахтах и приводимые в боевую готовность в течение нескольких минут, тогда как советские межконтинентальные ракеты на жидком топливе требовали длительного периода заправки и подготовки к запуску. Намечены были несколько десятков целей на территории СССР, к которым смертоносное оружие могло быть доставлено в течение не более четырех часов с момента поступления приказа о начале войны.

И всё же Кеннеди не был доволен тем, как развивалась американская внешняя политика. Он полагал, что позитивные инициативы, навстречу которым, по его мнению, мог бы пойти советский лидер, а за ним и весь восточный блок, тонут в бюрократической рутине Государственного департамента. Президент всё более убеждался, что руководитель этого ведомства Дин Раек не проявляет должной инициативы, не находит творческих, неординарных решений. По мнению А. Шлезингера, у Кеннеди всё больше зрело недовольство и даже раздражение Раском. Он, однако, не спешил заменить его другим деятелем, имея в виду приближавшуюся выборную кампанию 1964 года. Именно тогда можно будет произвести замену в руководстве Госдепа, полагал он{958}.

В еще большей степени президент был раздражен решениями и поведением членов Объединенной группы начальников штабов, которых он считал закоренелыми военными бюрократами, неспособными ни на шаг отойти от намеченного плана, когда изменяются обстоятельства. Вопреки сложившейся при Эйзенхауэре системе консультаций и принятия решений по военным вопросам, Кеннеди в значительной мере отгородился от этого органа, введя должность советника по делам вооруженных сил и назначив на эту должность лично ему преданного генерала М. Тейлора, через которого передавал свои директивы ОГНШ, далеко не всегда вьщержанные с точки зрения военной науки и вызывавшие ответное недовольство профессиональных военных.

Правда, Тейлор, по праву считавшийся интеллектуалом не только среди военных, но и в академической среде, знавший не только три западноевропейских языка, но к тому же японский и корейский, являвшийся до своего вхождения в команду Кеннеди начальником военной академии в Вест-Пойнте, в меру своих сил выступал модернизатором. Он, так сказать, «переводил» указания президента на военный язык, придавал им оттенки, которые делали директивы лучше доступными для восприятия военными. К тому же Тейлор пользовался среди военачальников огромным авторитетом как герой Второй мировой войны, прославившийся во время открытия второго фронта, а затем обороны американского плацдарма на так называемом «выступе» в Бастони и как комендант Западного Берлина в первые послевоенные годы. Включение Тейлора в круг близких к Кеннеди советников было безусловно большой удачей президента.

У Тейлора установились дружеские отношения с сугубо гражданскими советниками Кеннеди, с мнением которых он, как правило, считался. О том, что это был не обычный властный вояка, свидетельствуют некоторые его документы, в частности телеграмма, адресованная М. Банди, в связи с его днем рождения: «Просочился факт, как обычно бывает в Вашингтоне, что у Вас предстоит день рождения. Если это так, я посылаю Вам свои теплые поздравления, но с выражением надежды, что в то время как деятели новых рубежей могут стареть, рубежи всегда остаются молодыми и новыми»{959}.[68]

Проявляя реалистические подходы ко взаимоотношениям с СССР, Джон Кеннеди стремился продемонстрировать свою добрую волю. В ноябре 1961 года, когда стала чуть-чуть улучшаться обстановка в центре Европы, связанная с Берлинским кризисом, американский президент принял в своем имении в Хайаннис-Порте главного редактора московских «Известий» Алексея Аджубея с женой Радой Никитичной (дочерью Н.С. Хрущева). Это была уже вторая встреча президента с Аджубеем — предыдущая состоялась в сентябре и ограничилась налаживанием контактов. Теперь же Кеннеди дал ему обширное интервью. Это было первое в истории интервью американского президента представителю советской печати. Его полный текст был опубликован в центральных советских газетах{960} и во многих американских печатных органах. Американские газеты активно комментировали интервью и, за исключением крайне консервативных изданий, в основном одобряли его. Советская пресса оставила беседу без откликов. Интервью было пронизано тревогой за судьбы мира. Кеннеди говорил: «Великие лидеры великой коалиции, победив фашизм, понимали, что мир станет еще более запутанным и усложненным. У них не было сил и, может быть, времени на то, чтобы начать адскую работу по его дальнейшему совершенствованию. Чем дальше двигаем ее мы, тем всё будет еще сложнее. Грядущие поколения могут нам этого не простить». У Аджубея сложилось впечатление, что его собеседник — это «политик, у которого есть собственное видение мира, стоящих перед Соединенными Штатами проблем», что он «учитывал их взаимосвязь с отношением к другим странам, в том числе к Советскому Союзу»{961}.