Тайная история масонства - Олег Платонов

Казалось бы, русской делегации трудно было найти более удобный случай, чтобы, подобно своим коллегам, в особенности английскому, протестовать против вмешательства Конгресса во внутренние дела России и заявить о его некомпетентности в подобных вопросах. Ничуть не бывало! Русская делегация промолчала, но ее уполномоченный, некий г. Семенов, прочитал следующее заявление: «Русская делегация воздерживается от голосования предложенной резолюции по тем же мотивам, которые были заявлены князем Павлом Долгоруковым на Международном Конгрессе Мира в Стокгольме 1910 г.».

При этом г. Семенов счел своей обязанностью расшаркаться перед Л. Михелиным и приветствовать в его лице выдающегося пацифиста.

Но кто же этот таинственный и никому не известный Евгений Семенов? Да это же нисколько не таинственный, а давно разъясненный и всем известный Евно Коган-Семеновский, иудей, масон, горе-литератор, выливавший некогда ушаты грязи на Россию под псевдонимом «Не свой» на страницах фино-иудейского издания « «, он же табачный торговец и аферист на все руки, пользовавшийся самой незавидной и подозрительной репутацией даже в невзыскательной парижской эмигрантской среде.

Вероятно, в благодарность за свое выступление г. Коган-Семеновский был вскоре возвеличен. На одном из заседаний конгресса состоялись выборы двух членов комиссии Международного Бюро Мира на место умерших Фредерика Пасси и Якова Новикова, причем на одну из вакансий был избран Коган-Семеновский. Мало того (хотя это уже и не относится к Конгрессу мира), недавно на страницах «Нового Времени» один француз жаловался, что общество французских писателей ввиду заключенной между Россией и Францией литературной конвенции устроило в С.-Петербурге агентство, во главе коего поставлены два иудея, из коих один все тот же пресловутый Коган-Семеновский, так что русским писателям волей или неволей придется иметь сношения с этим подозрительным господином.

Какие подпольные силы двигают вперед эту темную личность и стремятся создать из него в некотором роде особу? Как он попал в Россию? По какому праву живет в столицах? Воистину темна вода в облацех небесных.

Конгресс, как ему и подобало, закончился форменной буффонадой. Между прочим, он постановил выразить благодарность Болгарии, Сербии и Черногории за «миролюбивое поведение» во время турецко-итальянской войны, и, словно в насмешку, за день до окончания конгресса телеграф принес в Женеву известие о предъявлении этими державами ультиматума Турции.

Но всех вконец развеселил французский иудей, масон и небезызвестный водевилист Альбин Валабрэг, автор нескольких довольно скабрезных фарсов. Он предложил в виде образца для подражания другим нациям такой проект резолюции: «Французский народ приглашает французское правительство предложить палатам снарядить и отправить в самом непродолжительном времени чрезвычайное посольство ко всем державам с предложением тотчас же подписать и объявить окончательный и вечный мир и немедленно же приступить к разоружению с обязательством впредь все недоразумения и столкновения, без всякого исключения и без всяких оговорок, передавать на рассмотрение Гаагского Международного Трибунала. Такое обязательство не подразумевает собой сохранение территориального status quo, дабы все покоренные народности имели возможность привлечь своих завоевателей и утеснителей не только к платоническому суду истории, но и к международному третейскому суду, который присвоенной ему властью может возвратить каждому по праву то, что было у него захвачено силой».

Впрочем, трудно думать, что сам докладчик относился серьезно к своему предложению. Судя по некоторым его пьесам, г. Валабрэг — человек, не лишенный остроумия. По всем вероятиям, подметив несколько шутовской характер конгресса, он пожелал, как говорится «под занавес», пустить самый что ни на есть забористый «крендель», что, как опытный водевилист, и исполнил с блестящим успехом.

Следующее представление назначено в Гааге в 1913 г.

Итак, из всего предыдущего усматривается, что главная задача Конгрессов Мира и Международного Парламентского Союза сводится к насаждению повсеместно пацифизма и безграничной свободы совести, причем оба эти понятия подлежат истолкованию в самом широком смысле.

Но вот в этом-то толковании и скрывается опасность. Какое возвышенное понятие свобода совести, если под этим понятием подразумевается веротерпимость. Оно особенно должно быть нам близко к сердцу, ибо едва ли на свете существует более веротерпимая нация, чем русский народ. Веротерпимость если не в теории, то на практике существовала в России тогда, когда еще на Западе пылали костры инквизиции. Наше понятие о веротерпимости означает, что никому не следует мешать молиться, как хочет, или вовсе не молиться, никого силком в свою церковь не тащить и не пытаться никого загонять в рай дубиной. Другое дело — свобода совести в том смысле, как ее понимают масоны. Такая свобода подразумевает право публичного заявления сектантской веры, право критики основных христианских догматов, право порицания церковной иерархии, право глумления над церковными таинствами и обрядами, наконец, право соблюдения странных обрядов и житейских правил, идущих вразрез с укладом и течением общественной и государственной жизни. Такой свободы, пока во главе России стоит Царь православный, а у кормила — русское правительство, даровано быть не может. Русская историческая государственность сложилась и до сих пор держалась на устоях религиозно-этических, и предоставление свободы совести в масонском понимании, т.е. совершенного безразличия государства к вероисповеданию его подданных и безусловного уравнения в правах всех культов, было бы равносильно обновлению фундамента под старинным монументальным зданием. На такие опыты едва ли кто решится в угоду дюжине радикалов и масонов. Вспомните обсуждение вероисповедного вопроса в Государственном Совете в конце 1911г. Вспомните все эти лицемерные речи оппозиции, вспомните, какую трогательную заботливость проявили все эти ковалевские, олсуфьевы, стаховичи и прочие кони, чтобы православная церковь при отсутствии «свободной конкуренции» не погрузилась в сонливость и бездействие, ибо, как выразился один оратор, «практика борьбы — это и есть свобода веры».

Мне кажется, в этой «практике» недостатка у нас нет. Отовсюду доходят жалобы на расстройство нашего народного быта, сползающего с его исторических устоев, и не столько на усиление, сколько на обнагление сектантства.

В этом отношении особенно тягостное впечатление производит сообщение преосвященного Анатолия, епископа Одесского и Херсонского, о чрезвычайном распространении на юге сектантства с противогосударственными тенденциями антимилитаризма, непризнания присяги и т.п. Таковы секты штундистов, штундобаптистов, а в особенности «адвентистов седьмого дня», руководимых в большинстве случаев иностранцами.

На собраниях этих сектантов, по словам преосвященного Анатолия, особенно в южных портовых городах, присутствует «масса солдат и матросов», и когда сектанты замечают их присутствие, то обыкновенно речи наставников всегда направляются на обсуждение тем о присяге, о клятве, о войне, и решают эти вопросы как раз в смысле противоположном государственной точке зрения. Влиянию этого противогосударственного сектантства епископ приписывает известные печальные явления в нашем Черноморском флоте.

Что касается пацифизма, то я ничего не могу добавить к тому, что уже высказал в ряде статей, помещенных в «Новом Времени» в конце 1911 г. и начале 1912 г., под общим заглавием «Что такое пацифизм и Общество Мира». Я позволю только напомнить изречение Петра Великого: «От презрения к войне общая погибель следовать будет».

Миролюбие, несомненно, благородное чувство, все сильные миролюбивы, и чем сильнее, тем терпеливее и миролюбивее. Все дело в том, что понимать под этим термином, ибо у масонов всем возвышенным пожеланиям и великодушным «гуманитарным» иде— ям обыкновенно придается особый, условный, весьма широкий смысл, совершенно отличный от общепринятого их значения. Ну, кому, например, непосвященному придет в голову, что свобода совести между прочим подразумевает собой «человеческое» право женщины на принятие «профилактических мер против непроизвольного зарождения», а в случае неосторожности — на «устранение плода»?!

Так и тут. На поверхностный взгляд пацифизм есть хотя не очень умное, но невинное занятие, претекст для междупарламентской болтовни и для получения премии Нобеля, а также нечто вроде карьеры для политиканствующих пустозвонов, но не надо ни минуты забывать, что так называемый «интегральный» пацифизм, относящийся отрицательно к какой бы то ни было войне, даже за самое правое дело и ради восстановления самих законных прав, является родным отцом антимилитаризма и содержит в себе семена разложения, ведущего народы к распадению и рабству. Не только вечный, но даже слишком продолжительный мир был бы несчастием для человечества. Он породил бы крайнюю изнеженность и чрезмерную приверженность к земным благам и тем подавил бы способность к высшим, самым благородным проявлениям человеческого духа и произвел внутреннее разложение — более разрушительное, чем самая кровопролитная война.