Трилогия "Багдадский вор" - Андрей Белянин

Обернувшиеся стражники и люди каирца увидели то, что должны были увидеть. Шехмет лежит ничком, а его племянника бьют ногами под рёбра! Это уже бывший москвич не удержался, потому что не врезать этой юной сволочи было просто невозможно. То есть выше человеческих сил и против всех божеских законов! А выпрыгнувший в то же мгновение из-под крыши хитроумный шайтан с радостью подлил масла в огонь:

— Бейте их, о доблестные воины! Отомстите за смерть своего… э-э… господина и его верного племянника! Режьте их, рубите их, протыкайте их, кусайте их, оскорбляйте немусульманскими словами, я вам подскажу, э-э…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Конина! Конина! Свежая конина от официального поставщика!

В общей суматохе, наверное, только белый ослик не потерял головы. Эмир встал на задние ноги, помесил воздух передними копытами и с ужасающим рёвом, от которого сам шайтан заткнул уши, бросился на врага! Стражники, не раздумывая, сыпанули в стороны, а в образовавшуюся брешь рванула наша троица. Хотя, если представить себе относительно небольшую территорию постоялого двора и общее количество преследователей, становилось ясно, что далеко бы они не убежали, если бы… Оболенский с разбегу не стукнулся головой в твёрдую грудь проходящего человека.

— Окстись, нехристь, куда прёшь?

— Чё?! — обалдело вытаращился Лев.

— Чё, чё, — добродушно фыркнул высокий бородач с русыми кудрями, в славянском платье. — Смотри, говорю, куда прёшь, дурында азиятская!

— Не зашиб он тя, Садко? — К бородачу подошли ещё четверо крепышей, и на ресницы Оболенского навернулись искренние слёзы…

— Братцы… русские… православные, свои… свои!

— Вы гляньте, и впрямь не азият узкоглазый, а наш человек, — загомонили русские купцы, окружая плачущего Лёвушку. — Небось в полон был угнан да продан. Измаялся, поди, без родимой сторонушки? Да энтих скоморохов с копьями ты, мил-человек, не пужайся. Небось своего-то не выдадим! А ну, молодцы, засучай рукава! Тока до смерти никого не бить, нам тут ещё расторговаться надоть…

Каким чудом в караван-сарае Бухары именно в тот день оказались русичи, история умалчивает. В принципе, я охотно поверил Насреддину и не потребовал архивно обоснованных доказательств. Торговые связи Востока и Древней Руси и так широко известны, а уж как только судьба не швырялась отважными новгородцами, пробивавшимися со своей пушниной, смолой, пенькой и стоялыми медами аж до Индии и Китая! Трусов среди ушкуйников и русских купцов не было по определению, так что эту короткую драку городские стражники и храбрые барсы Али Каирского запомнили надолго…

Сами понимаете, люди Каирской ртути привыкли бить большим числом меньших, по принципу «трое на одного и лучше сзади». Бывшие бандиты и разбойники, они уютно пристроились под рукой власти, благо всегда дающей возможность пограбить. Городские стражники вообще не рассчитывали свои силы на мордобой, собственно, одного вида их длинных копий, тяжёлых щитов, изогнутых мечей и непробиваемых шлемов в единстве сомкнутого строя было более чем достаточно, чтоб разогнать любую толпу уличных бунтовщиков!

А встав лицом к лицу с теми, кто едва ли не ежедневно защищал свою жизнь и товары, бухарцы несколько удивились суровому спокойствию противника. Однако приказ есть приказ, и поощряемые провокационными выкриками шайтана, стражники каирца сделали так называемую глупость дня — пошли в бой…

— За Русь! За Новгород! За Садко-о!

Дальше мешанина, махалово и мочилово…

Кстати, само имя купца Садко встречается в старых летописях не один раз и не у одного человека, но важным на тот момент было не это. Важным было лишь то, что десяток русских богатырей стенка на стенку уложили вчетверо превосходящего противника! И рычащий Лев Оболенский, потомок древнего дворянского рода, дрался в первых рядах до тех пор, пока наконец-то не был утащен за шиворот бдительным Насреддином. После чего, не найдя «причину» драки, русичи заботливо растащили тела недобитых по тенистым местам и на особо ушибленных побрызгали водичкой. Ну чтоб всё по чести, без обид…

— С этими благородными иноверцами, твоими земляками, ничего не случится, поверь! Они же в первую очередь купцы, а Бухара никогда не посадит в зиндан того, кто приносит ей прибыль, — успокаивающе объяснял домулло, осторожно промокая мокрой тряпочкой большущую шишку на лбу всё ещё горящего боевой эйфорией друга. — Мы на другом конце города, нас, конечно, будут искать, но я тебя спрячу, о храбрый северный медведь, ушибивший лапку! Какого безмозглого шайтана ты вообще туда полез?!

— Зуб болит, вроде шатается даже…

— Это тебе врезали тупым концом копья, а если бы острым? Я же мог остаться сиротой!

— Ты тоже здорово отпинал двоих, — осторожно щупая левый, клык языком, пробурчал бывший помощник прокурора. — Но зато мы окончательно выяснили расстановку фигур на шахматном поле. Визирь — предатель, Али Каирская ртуть — тоже, старина Шехмет вроде бы и за нас, но выведен из строя своим же племянником. Далила и Зейнаб вне игры, свалили на мусор. Абдрахим Хайям-Кар, чёрный шейх, ударит по беззащитной Бухаре со дня на день! Будем организовывать фронт народного сопротивления или по-тихому свалим в лес с Лукашенко партизанить?

— Думать будем, Лёва-джан, — пожал плечами домулло, и оба осла с ним согласились. — Я понимаю, как ты этого не любишь, но сначала мы всё-таки будем думать…

Как лично мне показалось, ИМХО Ходжа, вообще, любил, и это слово, и сам процесс, и, главное, обожал заставлять думать окружающих. Был случай, когда я подошёл к подъезду и застал этого юмориста в тюбетейке прижатым к стене в окружении трёх быстровоспламеняющихся кавказцев. Оказалось, он сделал им критическое замечание, вступившись за какую-то слинявшую егозу в мини-юбке. Но от моей помощи категорически отказался, даже чуть ли не обидевшись:

— Вай мэ, почтеннейший, неужели ты всерьёз думаешь, что я не могу один отлупить всего трёх противников?

— Да мы тебя тут заре-же-эм!

— Все трое сразу, да? — сплюнул домулло.

— Нет, — гордо выпрямился самый мелкий и самый наглый. — Сначала со мной дерись! Потом с Зауром, потом с Вахтангом!

— Мне хватит трёх ударов, чтобы ты уже не встал, — похвалился Ходжа.

— На, бей! Три раза бей! Потом я тебя убью!.

— Могу ударить три раза? Куда хочу? Как хочу? Когда хочу? Каждого?

— Да!!! — хором взревели все трое, и я на всякий случай покачал столбик палисадниковой ограды, вырвется ли из земли, если очень уж понадобится вмешаться.

— Клянитесь Аллахом, что не причините мне вреда, пока я трижды не ударю каждого из вас — как хочу, куда хочу и когда хочу, — продолжил Насреддин, закатывая рукава.

Кавказцы дружно поклялись папой, мамой и Рамзаном Кадыровым, хотя тот, что маленький, на всякий случай принял позу футболиста из «стенки» во время пенальти. Видимо, берёг главное.

— Аллах да накажет вас за нарушение слова!

— Бей уже, э-э…

Домулло кивнул и быстро отвесил каждому по щелбану в лоб. После чего развернулся к подъезду, приветливо махая мне ручкой.

— А-а, куда пошёл?! Давай дальше бей!

— Я ударил один раз, а второй и третий — ударю, когда захочу! Но сегодня мне не хочется. Может, завтра? А может, после святого праздника Рамадан? Не знаю, не решил ещё…

Три горбоносых жителя Кавказских гор так и остались на улице, неуверенно косясь друг на друга и пытаясь со скрипом понять, где же их провели и сколько им ждать второго-третьего удара, после которого они этого… такого-сякого, просто закопают!!! Последний раз мы с домулло выходили на балкон около часа ночи, эта троица всё так же стояла и думала, думала, думала…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Перед выборами нимб не жмёт ни одному депутату…

Вот так же и в тот день, когда они добрались до маленькой зачуханной чайханы, где подавали вкуснейшие лепёшки, но никогда не было мяса, герой народных анекдотов уселся думать. Скучающий Лев успел наворовать сена, накормить ослов, пронести в обход чайханщика вяленую конину и рыбный балык и в тупом одиночестве умять больше половины, а Ходжа…

Ходжа всё это время сидел с отсутствующим взглядом, уставясь на голую глинобитную стену, и что-то невнятно мурлыкал себе под нос, перебирая чётки. Оболенский четырежды наливал ему зелёный чай и четырежды выплёскивал его остывшим обратно в чайник. На щипки, шутки и обращения домулло не реагировал, вставать с места не хотел, никаких эмоций не проявлял, никуда не спешил, и вообще, казалось, впал в полустолбнячное состояние. Он впервые повернул голову примерно часа через три, когда утомлённый жарой и вынужденным бездействием россиянин уже начал потихоньку задрёмывать, скатав под голову волшебный ковёр.