На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

– Ты кого это зарезал? – прямо, без обиняков, рявкнул басом мулла Кулдаш, загородив всю входную дверь своей массивной фигурой.

– Ну, прощайте! Некогда мне тут с вами болтать, дело есть! – не выдержал Перлович, поднялся на ноги и пошел во внутренний двор, чтобы только избавиться от докучных посетителей.

– Все знают, все говорят! – тоскливо сжималось у него сердце. – А может быть, там?!

И холодный пот проступил у него от одного только страшного предположения.

Солнце стояло еще высоко, а уже Станислав Матвеевич прискакал к себе на дачу. Окольной дорогой, через туземные сады, пробрался он на чимкентский тракт. Он положительно боялся русского города. Даже во двор он не въехал, а привязав лошадь за калиткой, прошел через виноградники, прямо к своему балкону.

– Тюра Юлий был у тебя! – докладывал ему Шарип. – Там записку, бумагу такую тебе оставил, вон на столе лежит!

– Давно он был?

– Давно. Долго сидел. Меня в кузницу посылал с лошадью, а сам все здесь сидел!

– Ну, ступай. Эй! А еще никого не было?

Перлович значительно понизил тон голоса при этом вопросе и даже оглянулся.

– Еще никого не было, никого… Да, купец из Коканда, что верблюдов у нас менял, приходил… ну, тот только так был: справиться о здоровье заходил. А больше никого не было! – еще раз повторил Шарип уже за дверями.

На видном месте, на темно-зеленом фоне столового сукна, так и лез в глаза маленький белый четырехугольник. Эта была записка Бржизицкого.

«Дело наше безвозвратно проиграно. Я узнал, наконец, все, – писал четким, решительным почерком Юлий Адамович. – Письмо в руках Лопатина. Кажется, что уже сделано распоряжение об аресте. Все улики против нас, и мы сделаем самое лучшее, если позаботимся о спасении своей собственной шкуры. Я уже позаботился об этом. Я не хотел бежать вместе с вами, по той причине, что двоих гораздо удобнее ловить, чем одного. Если вам удастся благополучно перебраться через тянь-шаньские отроги, то постарайтесь увидеться со мной в Кашгаре или же далее, на пути к Кашмиру. А впрочем, это решительно предоставляется на ваше усмотрение. Не вздумайте только броситься к Бухаре: там вас непременно перехватят и выдадут обратно русскому правительству. Это мой совет.

Юлий Бржизицкий».

– Так скоро! – прошептали губы Перловича. – Так скоро!

Его даже не удивил поступок Бржизицкого: он находил это так естественным, что сам бы, пожалуй, поступил так же. Но только как же горько стало у него во рту, – казалось, вся желчь подступила к горлу, когда в его пораженном мозгу возник ненавистный призрак Юлия Адамовича, спасающего свою собственную шкуру.

Вот мелькает в пыли круп его лошади. Чуть виднеется голова из-за согнутой спины; рука, вооруженная нагайкой, усердно сечет взмыленный конский круп.

Перловичу почему-то казалось, что Бржизицкий в эту минуту удирает именно таким патриархальным образом.

IX. Сборы

Беспорядок, полнейший хаос царствовал в уютной, так комфортабельно устроенной квартире madame Брозе и ее дочери. Вся середина общей круглой комнаты была заставлена открытыми баулами, сундуками и разными укладками; тиковые полосатые внутренности чемоданов так и лезли в глаза, и в комнате преобладал запах ремней и экипажной кожи. На спинках кресел и стульев эффектно драпировались роскошные шлейфы всевозможных цветов и материй.

Фридерика Казимировна ловко лавировала между всеми этими предметами, соображала, распределяла и метала во все стороны самые хозяйственные, озабоченные взгляды. Адель у себя в комнате щелкала замочками бесчисленных туалетных ящичков.

– Утром, пораньше, как можно пораньше! – решительно произнесла Фридерика Казимировна. – Чуть свет. Я думаю, даже до восхода солнца. А ты как полагаешь, Адочка?

– Мне решительно все равно!

– Или уж вечером, попозже, как стемнеет? А то, знаешь, вставать надо так рано. В это время всегда так спать хочется… Разве вечером?

– Отстань!..

– Ну, так уж вечером! – перерешила madame Брозе. – Сегодня не мешало бы покончить с укладкой пораньше. Платья, те вот, с кружевами в большой баул. А то, знаешь, что я придумала? Действительно, лучше утром. Здешние мерзавцы всю ночь таскаются по улицам, и как бы поздно мы ни поехали, нам не избежать какой-нибудь демонстрации.

– Да, проводы будут! – задумчиво произнесла Адель.

– Ну, вот, вот… Итак, утром! Ты, Павел, так и доложи Ивану Илларионовичу, что, мол, решили завтра утром, чуть забрезжит свет, так и скажи: приказали, мол, сообщить, что рано утром, чуть забрезжит свет!

– Слушаю-с! Больше ничего не прикажете? – попятился Павел к дверям.

– Ничего, или нет, постой! Я сейчас напишу несколько слов, а ты передай эту записку лично Ивану Илларионовичу, так прямо в руки и отдай – никому больше. При Катушкине тоже не отдавай, а так, знаешь – да ты понимаешь, в чем дело, понимаешь?

– Понимаю-с!

Фридерика Казимировна присела к бюро и торопливо принялась тыкать пером в фарфоровую чернильницу.

Так вот уже третий день madame Брозе с дочерью собирались в обратную дорогу.

Фридерика Казимировна совершенно уже освоилась с мыслью об отъезде и успокоилась. Ее несколько тревожил только самый процесс этого отъезда. Ей все казалось, что целый Ташкент собирается смотреть на них; из каждого окна так вот и будут высовываться разные физиономии и провожать их экипаж самыми насмешливыми, сатирическими взглядами.

– Архитекторша, та, подлая, непременно со всей своей ватагой выедет. Конечно, я ничего, мне наплевать! – соображала Фридерика Казимировна. – Но Ада с ее нервозностью! – Адочка, ангел мой, ты все свои вещицы: броши, серьги – последние эти с большими камнями – собери в одно место. Дай, я их уложу в мой несессер. Ведь это ценности все лучше, когда будет все в одном месте и под руками!

– А вот я их все отошлю сегодня к Лопатину! – буркнула Адель, с азартом захлопывая какой-то ящик. – Всю эту дрянь…

– Адочка, что ты это, что ты? Это будет капитальнейшей глупостью. Не смей и думать! Да, наконец, я не позволю: это капитал, это твои средства, и я, как мать… Вздор! – заволновалась Фридерика Казимировна.

– Ты что это писала Лопатину?

– А чтобы он хоть перед самым отъездом зашел показать свои ясные очи, лупоглазый болван! Этого, наконец, требует простое чувство приличия! – кипятилась мадам Брозе.

– Зачем? Вот еще, очень нужно!

– А за тем, что ты ничего не понимаешь… Если б он хотя несколькими днями раньше мог освободиться из-под влияния этого негодяя, то дела, наверное, пошли бы совсем иначе!

– Все к лучшему! – задумчиво говорила Адель.

– Ничего не к лучшему. Сто раз можно ссориться, и не из-за таких пустяков, и потом сходиться еще прочнее!

– Бррр! – замотала головкой Адель.

– Нечего отфыркиваться! – со всего размаха уселась Фридерика Казимировна на диван, так