Скуки не было. Вторая книга воспоминаний - Бенедикт Сарнов

ПРОХОЖИЙ. Надо же! Страсти-то какие… А я думал, там хорошо.

БИРГЕР. Эх, милый… Как говорится, там хорошо, где нас нет.

ПРОХОЖИЙ. Известное дело! Где нас нет, там, конечно, хорошо.

БИРГЕР. Ну а здесь-то, здесь что происходит? Расскажи, милый, ведь целый месяц дома не был.

ПРОХОЖИЙ. А что здесь?.. Здесь всё по-прежнему. Сплошная демократия. (Поет.)

Не решен с едой вопрос.С водкой хреновато.Но зато на каждый постПо два кандидата.На собраниях с шестиИ до полдесятогоКроем, мать его ети,Рейгана проклятого.Вечерком в кафе зайдешь,Грязно там и тесно,Но зато, едрена вошь,Гласность повсеместно.Телевизор свой включишь —Там пресс-конференция.Как баран сидишь-глядишьНа интеллигенцию.Нет картошки, нет пшена,Обуви с одежею.В общем, нету ни хрена,Кроме ветра свежего!

БИРГЕР. Да, братец, какой-то у тебя мрачный взгляд. Ну, ничего, увижу своих друзей, они мне всё расскажут.

ПРОХОЖИЙ. А что ж дружки тебя не встречают? Может, забыли?

БИРГЕР. Что ты! Они меня ждут в мастерской. Ах, друзья!.. Верные мои, славные друзья! Как я счастлив, что наконец-то вас всех увижу. Ну, прощай, братец, может, еще увидимся.

ПРОХОЖИЙ. Конечно. Я тебя по телевизору увижу. Сейчас какой еврей возвращается, непременно по телевизору выступает.

Слышен шум проезжающей машины. Биргер с криком «Такси!» срывается со своими чемоданами и исчезает.

ПРОХОЖИЙ. Во, народ! Рубля, говорит, нет, а сам на такси уехал. Одно слово — бардак! Или, по-научному, демократия!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ.

Мастерская Биргера. По диагонали ее разгораживает длинный стол. Но он почему-то перевернут вверх ногами, а на него навалены стулья, мебель, холодильник. По одну сторону этого сооружения — Бен, Слава, Кваша, по другую — Белла, Олег, Непомнящий. Булат чуть в стороне со своей гитарой. По воздуху проносятся различные предметы, слышны отдельные выкрики: «Эйдельман!», «Астафьев!», «Евреи!», «Русские!», «Интернационалист!», «Оппортунист!» Появляется Биргер. Никто не обращает на него внимания, все машут руками, орут.

БИРГЕР. Эй! Вы что?.. Какого чёрта!.. Вы что, с ума сошли?!

БЕН (замечает Биргера). А-а, Боря?.. Приехал?.. Молодец.

БИРГЕР. Что тут у вас происходит?

БЕН. Небольшая дискуссия… У нас теперь это постоянно. Шумим, брат, шумим…

БИРГЕР. Но почему стол перевернут?

БЕН. Это не стол. Это — баррикада. Мы теперь по разные стороны баррикад.

БИРГЕР. Чушь какая!

Крики: «Эйдельман!», «Астафьев!», «Сионист!», «Черная сотня!»

БИРГЕР. Ребята! Да прекратите вы этот галдеж. Олег!.. Бен!.. Послушайте лучше, я вам про Мюнхен расскажу. Про свою выставку…

Никто не обращает на него внимания. Все продолжают орать.

БИРГЕР. Знали бы вы, какой у меня был успех. Сам канцлер Коль обнял меня, говорит: ты, брат, и я, брат…

Конец его фразы тонет в новом взрыве криков. От одной группы орущих отделяется НЕПОМНЯЩИЙ, от другой — БЕН. Между ними начинается частушечная перепалка.

НЕПОМНЯЩИЙ.

Графоман и плагиаторВаш хваленый Эйдельман.Он Гапон и провокаторПравославных христиан!

БЕН.

Ваш Астафьев изувер.Нашли себе учителя!Лучше брали бы примерВы с Христа-Спасителя!

БУЛАТ.

Мне нужно на кого-нибудь молиться.Подумайте, простому муравьюВдруг захотелось в ноженьки валиться,Поверить в очарованность свою!

НЕПОМНЯЩИЙ.

Иностранных супостатовМы развеем в прах и в пыль.Ну, а после всех пархатыхСразу вышлем в Израиль!

ИГОРЬ.

Израилем и ЕвропойЗря вы прокидаетесь.Все уедут, с голой жопойВы одни останетесь!

НЕПОМНЯЩИЙ.

Нам не страшно ничего,Хоть блоху подковывать.Будем Пушкина свовоСами истолковывать!

БУЛАТ.

Красивые и мудрые, как боги,И грустные, как жители земли.

НЕПОМНЯЩИЙ. А ты, Олег, что молчишь? Видишь, их сколько, а я один!

ОЛЕГ. Я в таком стиле дискутировать отказываюсь.

БЕЛЛА.

Он прав. Когда товарищей журят,Я понимаю слов закономерность.Но нежности моей закаменелостьМешает слушать мне: как их корят.Я знаю: злое сердце у Астафьева.Но чей-то голос шепчет мне: оставь его!Он не палач. Он лишь усталый рабСвоих страстей. Унылое злодействоЕго речей скорей от лицедейства,А у Натана — дерзость иудейства,Хоть он душой и совестью ослаб…

БИРГЕР (пытаясь продолжить свой рассказ). Вилли Брандт на выставку приходил. Обнял меня и говорит: ты, брат, и я Брандт…

БЕЛЛА.

Они мне гадки оба. Не таиИ ты, Борис, к обоим отвращенья.Но ведь они товарищи мои.Ужели им не заслужить прощенья?

БЕН. Ребята! А ведь она права! Ей-богу, права!

СЛАВА. То есть как? Ты же сам только что говорил, что Астафьев изувер!

БЕН. Понимаешь, с одной стороны, он, конечно, изувер. Но с другой стороны…

СЛАВА. Ты это брось! Со мной такие штуки не проходят. Говори прямо: ты за Астафьева или за Эйдельмана?

БЕН. Что значит: или — или? У меня своя точка зрения.

СЛАВА. Нет! Ты не будешь болтаться, как говно в проруби!

ОЛЕГ. Бен, скажи, что ты в таком тоне полемизировать отказываешься.

БЕН. Я в таком тоне полемизировать отказываюсь!

СЛАВА. Ух, как я ненавижу твою еврейскую изворотливость!

БЕН. А-а, ты еще и антисемитка!

СЛАВА. Я антисемитка? Это ты антисемит! Это ты предал свой народ!

ИГОРЬ. Постой! Почему это он его предал?

СЛАВА. Потому, что пишет по-русски, а не по-еврейски, И ты тоже предал свой народ! Ты тоже предатель! Вы все предатели! Вы забыли свой родной язык! (Поет).