ДНЕВНИКИ - Александр Шмеман

1 Что и требовалось доказать (лат.).

2 "Лекции по литературе" (Остин, Флобер, Кафка, Джойс, Пруст) (англ.).

548

Понедельник, 24 ноября 1980

Два тихих, спокойных дня дома. Написал очередной скрипт для "Свободы". Прогулка – вчера – по Крествуду темным ноябрьским днем. Вечером – [о.] Иоанн] М[ейендорф] и Том с Аней ([мои] именины). Все те же, как всегда, разговоры – о только что уехавших московских архиереях (епископ Хризостом), о наших епископах, обо всей церковной "эмпирии" со всеми ее мелкими и крупными страстишками. Раньше все это меня волновало, раздражало, мучило. Теперь чувствую все большую "отрешенность". Человеческий анализ к Церкви не то что неприменим, он заведомо частичный и уж, во всяком случае, не решающий. По-человечески рассуждая, все наше "православие" hasn't got a chance1 : если Папе не "справиться", то куда уж нам… Поэтому беспокойство за Церковь, не желающую так очевидно быть "спасаемой" по нашим рецептам, в конечном итоге – греховно, от гордыни… Ибо "ничего не значащее избрал Бог"2 …

Двусмысленность ума ("надмение") и его главной функции – анализа . В этом умном анализе обычно все верно, в целом же он почти неизбежно темный, разрушительный и плоский . Ум знает только одно измерение. И потому его анализ в конечном итоге, и как это ни страшно, совпадает с анализом дьявола. Все верно и все ложь . По отношению к этому уму не только поэзия, но и богословие, и все остальное должны быть глуповаты , ибо ум и есть носитель и рассадник гордыни в человеке, то есть того, что привело к падению. В этом я убеждаюсь каждое воскресенье, читая Book Review Section3 в воскресной "Нью-Йорк таймс". Как вчера в отзыве о последней книге Сьюзен Зонтаг: "Модернизм призван, прежде всего, разрушать …" Так разрушает Божий мир и человеческий ум, пока не станет "глуповатым о Боге".

Завтра на пять дней в Париж – на съезд Движения, на "прояснение" этой второй моей "эмпирии" – парижских "трудностей" (все как одна от все той же гордыни).

Означает ли написанное выше "апологию глупости"? Нет, ибо глупость в нашем падшем мире тоже от диавола и тоже – гордыня. Больше того – в пределе своем она как бы совпадает с умом. Не случайно в нашем мире глупые преуспевают ничуть не хуже умных, а часто и лучше. И это так потому, что то, что мы называем глупостью , есть на самом деле разновидность того же самого падшего ума. На деле ум только кажется "умным". Его глупость замазана, замаскирована "анализом", то есть умением приводить, так сказать, в порядок мысли, идеи, факты, представлять глупое как умное. Что, Маркс, Фрейд, Гитлер, Сталин – были людьми "умными" или "глупыми"? А также – Набоков, Гарнак, Валери, Андре Жид, Хемингуэй и т.д.? В пределе, по отношению к главному – очевидно глупыми . По отношению к неглавному – умными. В падшем мире ум – это грандиозная и, повторю, демоническая операция по маскированию основной и "существенной" глупости, то есть гордыни , сущность которой в том, что, будучи глупостью – слепотой, самообманом, низостью, она "хитроумно" выдает себя за ум.

1 не имеет никаких шансов (на успех) (англ.).

2 См.: 1Кор.1:27-28

3 раздел "Книжное обозрение" (англ.).

549

Это значит, что в мире противостоят друг другу не ум и глупость (они "вместе", предполагают друг друга, укоренены друг в друге), а ум-глупость – то есть гордыня – смирению . Смирение – Божественно и потому одно преодолевает и побеждает ум-гордыню и глупость-гордыню.

Среда, 3 декабря 1980

В понедельник 1-го вернулся из Парижа, где провел пять дней. Из них два с половиной в Монжероне на общем съезде РСХД. И если все, по выражению Стивы Облонского, в конце концов "образовалось" (принятие нового устава, избежание "уходов с треском" и резкостей), то общее впечатление все же грустное.

Два раза был у мамы. Очень грустно. Она похудела, мало кого узнает, и бывают у нее какие-то припадки галлюцинаций. Уезжал от нее с тяжелым чувством бессильной жалости.

В Париже было холодно, промозгло. Единственная радость – ужин с Андреем в "Доминике". Нам всегда так хорошо вместе.

Читаю второй том книги Л.Чуковской об А.Ахматовой.

В семинарии – заседание за заседанием: вчера Building Committee1 , завтра – Board of Trustees… Но после Парижа – как свежий воздух.

Сегодня был на "Свободе". Нью-Йорк: яркое солнце, синее небо и ледяной, с ног валящий ветер.

Пятница, 5 декабря 1980

Не могу оторваться от книги Чуковской, от этой поразительной "записи" живой Ахматовой, от всего этого ужаса, позора, страдания. И все же все время как бы спрашиваю себя: да как все-таки мог этот ужас длиться так долго? Откуда столько подлости, страха, ненависти? Откуда это "палачество"? До – во время – и после Сталина. Вот что, между прочим, меня поражает: отрыв всей этой до предела утонченной элиты от "народа". 99% русского народа не имели – и, наверное, не имеют и сейчас – никакого отношения к ней. Необычайная хрупкость, оранжерейность русской культуры. Писатели в России гибли и гибнут, как птенцы, выпавшие из теплого гнезда. Когда читаешь о французских писателях, например, чувствуешь их защищенность – не "народом", конечно, а самой культурой. У меня впечатление такое, что в России всегда много отличных писателей, поэтов и т.д., но при этом нет "культуры" как элемента, в котором они могут жить и дышать. Выкорчевывая, уничтожая писателей, власть – любая власть – делает это не потому, что боится их, – ну чем был опасен Мандельштам для Сталина? – а потому, что чувствует их абсолютную инородность и за нее их ненавидит. Но то же самое и в эмиграции, и в Церкви. Все и всюду мерится по "низу", это какая-то утробная ненависть к "высшему". Выносят только штампы: священника, поэта (общедоступного, "своего"…). Отойди от штампа, и ты – враг… На культуру, на качество очень мало "клиентов". Нет спроса, и предложение поэтому оказывается отвергнутым…

1 комитет по строительству (англ.).

550

Вот читаешь об Ахматовой, как годами исправляла, оттачивала она – несмотря на все ужасы – свою "Поэму без героя". И с каким отвращением думаешь о своей "работе", обо всем написанном, всегда в спешке, всегда приблизительно, всегда на "фру-фру", и становится бесконечно грустно. Все случайно – и именно грустно думать об этом в шестьдесят лет…

Всякий "микрокосм" (например, семинария) соткан из тех же страстишек, амбиций, зависти, страха, что и "макрокосм" – то есть человеческое общество в целом. Во всяком есть – потенциально – и аятолла Хомейни, и Сталин, и Смердяков и т.д. "Развитие" их ограничено только одним: отсутствием у них власти . Страшна в мире, страшна для человека только власть. И в ограничении ее, в сущности, единственная заслуга, а также и призвание скучнейшей во всех других отношениях демократии.

Ахматова :

Ржавеет золото и истлевает сталь,

Крошится мрамор. К смерти все готово.

Всего прочнее на земле печаль

И долговечней – царственное слово.

Боже мой, до чего это прекрасно!

Трудность, поистине уникальность христианства в том, что оно обращено к личности , но дарует ей как ее исполнение – Церковь . Личность, не принимающая Церкви, извращает христианство, претворяя его в духовный нарциссизм и эгоизм. Церковь, не принимающая личности, извращает христианство, снижая его до "толпы", до "массовой религии". В такой Церкви личность заменена благочестивым штампом ("церковный человек"), а в такой личности Церковь, в лучшем случае, воспринимается как раздаятельница "духовного питания". Эта путаница, соблазн, искушение и обман – вечные, но в наши дни они особенно ясны. С одной стороны – поиски "личной духовности", а с другой – какой-то "церковной активности", Церкви как активности, как "коллектива". Отражение двух сопряженных одна с другой современных болезней: индивидуализма и коллективизма. Тайна христианства: "внутри себя собор со всеми держать". Но именно внутри себя , а не в религиозном коллективизме.

Нужно всегда помнить, что в категориях "мира сего" христианство не может не быть парадоксальным , и там, где этого парадокса нет, оно в чем-то ущерблено и подменено . Сочетание личности и Церкви – один из таких основоположных парадоксов.

Суббота, 6 декабря 1980

Вчера за ужином разговор с Томом [Хопко] о западных богословах (большинстве), которые провозглашают как нечто самоочевидное, что – ввиду "cultural mutation"1 нашей эпохи – нужно радикально перестраивать все богословие и всю жизнь Церкви. Богословие должно, так сказать, сделать выводы из того, что произошло , что есть … Мой вопрос1 но что же именно про-