Простые смертные - Дэвид Митчелл

– Ох, не обращай на меня внимания, – пробормотала я, обращаясь к Зимбре, и потащилась вверх по лестнице, по той самой лестнице, по которой когда-то взлетала пушинкой. – Идем, пес, подымай-ка задницу! – И я погладила Зимбру по курчавым завиткам между ушами; некоторые завитки упрямо стояли вверх, а некоторые лежали гладкими кольцами. Зимбра внимательно смотрел на меня большими карими глазами – словно мысли читал. – Ведь и ты наверняка скажешь, что мне не о чем беспокоиться, иначе ты бы меня предупредил, верно?

Хотя, конечно, беспокоиться было о чем. Меня, например, очень тревожила та противная тянущая боль в правом боку, означавшая, что мой рак снова пробудился; меня также мучила мысль о том, что будет с Лорелеей и Рафиком, когда я умру; меня беспокоили заявления ассоциации Китая, Индии и Юго-Восточной Азии насчет Хинкли-Пойнт[267], полностью противоречившие настойчивым уверениям британского правительства, что «полного расплавления реактора в Хинкли ни в коем случае не произойдет»; я не могла, разумеется, не думать о Брендане, который жил всего в нескольких милях от новой «особой зоны», или о высадке близ Уэксфорда множества «приплывших на лодках» людей (интересно, где и как эти тысячи голодных, лишившихся корней мужчин, женщин и детей переживут зиму?), или о том, что, судя по слухам, в Белфасте участились случаи «крысиной лихорадки», или о том, что запасы инсулина у нас на пределе, или о больном колене Мо; или о…

Да уж, беспокойные времена у тебя наступили, Холли Сайкс!

– Я так и знал, что это случится! – сказал Рафик, кутаясь в старую красную куртку Аоифе, теперь служившую ему чем-то вроде теплого халата. Он залез на кровать Лорелеи и уселся обхватив колени. – Когда Маркус обнаружил, что с его плаща пропала брошь, это было просто… В общем, тогда-то все и разъяснилось! Нельзя украсть золотого орла у такого племени, как Раскрашенные Люди, и надеяться, что тебе ничего за это не будет. Для них это все равно как если бы Маркус и Эска украли их бога. Ну, естественно, они теперь начнут на них охотиться! – Затем, зная, как мне самой нравится эта книга, Рафик попытался меня соблазнить: – Холли, а может, мы почитаем еще чуть-чуть? Хотя бы до следующей главы?

– Уже почти десять, – произнесла рассудительная Лорелея, – а нам завтра в школу. – Стоило закрыть глаза, и мне казалось, что рядом со мной пятнадцатилетняя Аоифе.

– Ну, хорошо. А планшет заряжен?

– Да, но электричества по-прежнему нет. И Интернет тоже не работает.

– А это действительно правда, – спросил Рафик, не проявляя ни малейшего намерения слезать с кровати Лорелеи, – что, когда тебе было столько же лет, сколько мне, можно было сколько угодно пользоваться электричеством, причем все время?

– Молодой человек, по-моему, я ничего не меняла в вашем расписании. Вы не забыли, когда вам следует ложиться спать?

Рафик только улыбнулся.

– Должно быть, это просто магно, когда столько электричества!

– Должно быть, просто ЧТО?

– Магно. Так все говорят. Ну, знаешь, вроде как «круто», «классно», «эпично», «здоровско» и все такое.

– А, вот что это значит. Да, если оглянуться назад, можно, пожалуй, сказать, что это было действительно «магно», но мы тогда считали это само собой разумеющимся.

Я помнила, какое удовольствие испытывал Эд каждый раз, когда возвращался из Багдада в наш маленький домик в Стоук-Ньюингтоне. В Багдаде ему и его коллегам приходилось заряжать лэптопы и мобильники от автомобильных аккумуляторов, которые им приносил торговец запчастями. На Шипсхеде сейчас очень даже не помешал бы такой торговец, но его грузовику понадобилось бы дизельное топливо, а дизельного топлива в свободной продаже давным-давно не было, потому-то этот торговец и был так нам необходим.

– И аэропланы тоже все время летали, да? – Рафик вздохнул. – И не только в Нефтяные Государства или в Стабильность.

– Да, но… – Я тщетно пыталась сменить тему разговора, зная, что Лорелее сегодня вечером наверняка тоже не по себе от этих разговоров об «аэропланах».

– А куда тебе доводилось летать, Холли? – Рафику никогда не надоедали такие разговоры, сколько бы я ему обо всем ни рассказывала.

– Повсюду, – сказала Лорелея, стараясь держаться мужественно. – Она летала и в Колумбию, и в Австралию, и в Китай, и в Исландию, и в Старый Нью-Йорк. Ведь правда, ба?

– Летала, да.

Хотелось бы мне знать, как сейчас живется в Картахене, в Перте, в Шанхае. Десять лет назад я могла выйти в Интернет и хотя бы посмотреть, как выглядят улицы этих городов, но сейчас сеть работала так отвратительно, с такими огромными перерывами, что, даже когда был прием, информация закачивалась на какой-то допотопной скорости. Да и электростимулятор у меня в груди стал совсем старым, а в запасе у меня остался только один. Если эти аппараты еще и поступают в Ирландию через концессию «Ringaskiddy», то до Корка они никогда не добираются. Я помню съемки страшного наводнения в 2033 году, когда море полностью затопило Фримантл. А может, это было в 2037-м? Или я путаю это с кадрами затопленного нью-метро, когда под землей осталось пять тысяч человек и они так там и погибли? Или наводнение в Афинах… в Мумбаи… Количество катастроф росло так стремительно, и в течение всех 2030-х годов они были столь чудовищными, что иной раз было трудно вспомнить, какой прибрежный район был опустошен на прошлой неделе, а какой – две недели назад; какой город обезлюдел в результате эпидемии лихорадки Эбола, а какой – из-за вспышки «крысиной лихорадки». Новостные программы превратились в бессюжетные бесконечные фильмы ужасов, и я лишь с трудом могла заставить себя их смотреть. Но после Первого Крушения Интернета мы вообще почти утратили возможность узнавать, что творится на свете, и это оказалось хуже всего.

От ветра дрожали стекла в оконных рамах.

– Все, гасите свет. Давайте побережем лампочку. – У меня осталось всего шесть штук; все они были аккуратно упакованы и спрятаны под полом в моей спальне вместе с последним новым планшетом – с тех пор как начались фокусы с Интернетом и электричеством, планшеты постоянно выходили из строя. Я поцеловала Рафика в курчавую макушку, пожелала ему приятных снов, и он потащился в свою комнатку. Я действительно очень хотела, чтобы ему почаще снились приятные сны, хотя кошмары, мучившие его регулярно, теперь все же стали повторяться гораздо реже, примерно раз в десять дней, но если уж снились, то его отчаянные крики могли разбудить даже мертвого.

Рафик зевнул и сказал:

– И тебе приятных снов, Холли!

Лорелея нырнула под одеяло, натянув сверху еще и овечью шкуру, и, когда я тихонько прикрывала дверь в ее комнату, сказала мне из своей теплой норки:

– Спи крепко, ба, и не позволяй клопам кусать тебя.

Так всегда говорил мне мой отец, и я всегда говорила так Аоифе, а Аоифе передала это Лорелее, и теперь Лорелея словно возвращала мне это забавное пожелание.

Мы вроде продолжаем жить как ни в чем не бывало до тех пор, пока есть люди, с которыми можно жить.

Наступила уже глубокая ночь, но теперь, когда мне давно перевалило за семьдесят, с меня было довольно и нескольких часов сна – и это, безусловно, было одним из немногих преимуществ старости. Так что я подбросила в печку еще полено, зажгла лампу-молнию и вытащила коробку со швейными принадлежностями: надо было поставить заплатку на старые джинсы Лол, чтобы их еще мог поносить Рафик, и заштопать несколько пар носков. Хотелось бы, конечно, перестать предаваться тщетным мечтам о горячем душе перед сном. Иногда мы с Мо терзали друг друга воспоминаниями о магазине «Body Shop» и царивших там чудесных ароматах – мускуса, зеленого чая, бергамота, канадских лилий, манго, бразильского ореха, бананов, кокоса, масла жожоба, корицы… Рафик и Лорелея никогда не знали ничего подобного. Для них «мыло» – это лишенный запаха брусок «из Пейла»[268], как теперь называют промзону Дублина. До прошлого года еще можно было купить китайское мыло на рынке, открытом по пятницам, но теперь щупальца черного рынка простирались не дальше Килкрэннога.

Радио я включала, лишь полностью убедившись, что дети уснули, и всегда с тревогой ожидала, что не услышу ничего, кроме тишины. Но сегодня все было нормально: работали все три станции. Станция RTE – рупор Стабильности – каждый час передавала официально одобренные новости, а между новостными блоками рассказывала, как выращивать овощи, как чинить разные вещи, как вообще выживать в нашей расползающейся по швам стране. Сегодняшняя программа, например, была посвящена оказанию первой помощи, в частности накладыванию лубка на сломанную руку, так что я переключилась на JKFM, последнюю частную станцию в Ирландии, чтобы немного послушать музыку, хотя никогда не знаешь, что там можно услышать. Впрочем, все равно. Даже самые «новые» вещи были как минимум пятилетней давности. Я узнала хор Деймона Макниша и «Exocets for Breakfast» в исполнении группы «Sinking Ship» и вспомнила вечеринку в Колумбии – а может, в Мехико-сити? – где познакомилась с этим певцом и музыкантом. И Криспин, по-моему, тоже там был. Я прекрасно помнила и следующую песню «Memories Can’t Wait» «Talking Heads», но она напомнила мне о Винни Костелло, и я решила попытать счастья на третьей радиостанции, «Pearl Island Radio». Эта станция вела передачи из китайской концессии в Рингаскидди, одном из пригородов Корка. Дикторы вещали в основном на мандаринском диалекте, но иногда передавали сводки международных новостей на английском, и, когда Интернет не работал, это была единственная возможность получить хоть какую-то информацию, не прошедшую через фильтры Стабильности. Разумеется, эти передачи тоже имели отчетливый «китайский привкус» – Эд вообще назвал бы это «голимой пропагандой», – и, разумеется, диктор ни слова не сказал о станции «Хинкли-Е», которая была построена китайско-французской фирмой и управлялась ее персоналом вплоть до случившейся пять лет назад аварии, когда всех иностранных операторов срочно оттуда удалили, оставив британцам наполовину расплавившиеся стержни, которые требовалось срочно прикрыть каким-то контейнером. Сегодня никаких новостей на английском не было, но звук китайской речи почему-то меня успокаивал, и я, естественно, вспомнила Жако, а затем – и те дни и ночи, которые почти двадцать лет назад мне довелось провести с Хорологами в Нью-Йорке и за его пределами…