Приемыш. Противостояние (СИ) - Геннадий Ищенко

— Только скажи! — ответил тот. — Все брошу на фиг!

— Я тебе брошу! — подскочила мать. — А ты что ему говоришь всякие глупости?

— Да шучу я, — опять засмеялась Ира. — К нам скоро много придет людей от вас, но нужны специалисты, так что учись, а там будет видно. Может быть, и заберем.

— Ты бы лучше мать свою забрала! — сказала Надежда. — Пока она на себя руки не наложила. Ты ведь знаешь, как я относилась к сестре. Бесхребетная и не слишком умная женщина. И когда ты ее оставила здесь, я тебя не осуждала: она дала тебе право так поступить. Я ведь была в вашем городе этим летом специально, чтобы повидаться с ней. Она меня немного напугала своим письмом, в котором написала, что хотела бы встретиться, может быть, последний раз. Я и примчалась.

— И что? — спросила Ира.

— И то! Передо мной был совсем другой человек. Ты ведь с ней что‑то сделала, из‑за чего Вера помолодела лет на двадцать. Она и раньше была хорошенькая, а сейчас, по–моему, еще красивее. Я разговаривала с девчонками из ее парикмахерской. К твоей матери ведь неоднократно пытались подбить клинья, но все без толку. Ей просто никто не нужен. Знаешь, как проходит ее жизнь? Утром она идет на работу, вкалывает там до конца смены, а потом идет домой.

— Ну и что? — не поняла Ира. — У многих так.

— А то, что на этом ее жизнь и заканчивается. Она что‑нибудь перехватит на кухне, сядет на тахту с твоей фотографией в руках и плачет. Вот такая вот жизнь.

— А фотография откуда? Я альбом с собой забрала.

— Не о том спрашиваешь! — рассердилась Надежда. — Твоих фотографий навалом в любом газетном киоске. Я попыталась это безобразие прекратить, так знаешь, что она мне сказала? Что целиком и полностью заслужила свою судьбу. Ее ведь похоронили, не знала? На городском кладбище есть могила Веры Волковой. Туда даже кто‑то из твоих друзей иногда приносит цветы. Фамилию ей в паспорте изменили, хорошо хоть имя оставили прежнее. Она на тебя, кстати, не в обиде. Я, говорит, понимаю, что у нее не может быть матери алкашки или тем более убийцы. Она подарила мне здоровье, молодость и деньги и ушла. А то, что она при этом унесла с собой и мою жизнь, это уже неважно, лишь бы у нее все было хорошо. А меня все равно уже похоронили.

— Надя! — попробовал остановить жену Петр. — Давай об этом…

— Что Надя? Что вы мужчины понимаете! Мы все в жизни делаем ошибки. Одних за эти ошибки жизнь сурово наказывает, а других почему‑то нет. Так вот, нельзя человека пусть и за большой грех наказывать навечно. Это только у попов, если грешник, то гореть ему в огне до окончания времен!

— У тебя нет ее фотографии? — спросила Ира.

— Откуда? Она больше не фотографируется. Хорошо хоть одевается прилично, наверное, только из‑за работы. А спиртного она вообще терпеть не может. Даже когда брызгает клиента одеколоном, отворачивает лицо. Сама видела.

— Тогда дай адрес.

— Я тебе дам конверт от ее письма, там есть обратный адрес. Думаешь навестить?

— Думаю забрать с собой, если захочет уйти. Слушай, вы нас заболтали, и мы совсем забыли о подарках. Игорь, будь добр, принеси из прихожей большую сумку. Там десяток джинсовых костюмов всех размеров. Брали с расчетом, что каждый себе что‑нибудь подберет. Женский костюм на твою фигуру тоже есть. Брали в Штатах, так что вещи фирменные и ненужное без труда продадите. И вот еще что… Постарайся не кипятиться. У вас три сына, и всем нужно помогать. Они мне тоже не посторонние, поэтому я оставляю эти деньги. Мне они не нужны, а вам пригодятся. Десяти тысяч, я думаю, вам хватит надолго.

— Ну и как тебе мои родственники, муж? — спросила Ира у Нела, бросая шубу на кровать.

Они уходили прямо из квартиры, поэтому верхнюю одежду надевать не стали, просто взяли в руки.

— Хорошие люди, — ответил он. — Мне больше всех понравился Павел. За весь вечер сказал всего два десятка слов, и все по делу.

— А как зима?

— Я ее как‑то не успел почувствовать, — ответил Нел. — Но детям перед домом нравилось, так что, может быть, в этом что‑то есть.

— Ничего, еще почувствуешь, когда мы проводим Ольгу с Сергом. Купим лыжи и на полдня пойдем в парк. Жаль, что нет паспортов, можно было бы взять все напрокат и не морочить голову с покупкой. А если там еще есть каток…

— Ты когда собираешься за матерью?

— Завтра примерно в это же время. Выйду в городском парке, немного пройдусь пешком и возьму такси. Пока доберусь, будет уже часов шесть вечера, и она должна быть дома.

— Не хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Извини, но на этот раз мне лучше идти одной.

Все произошло так, как Ира и запланировала. Она вышла на пустую аллею и быстро пошла к выходу, встретив по пути всего несколько посетителей уже у самого выхода. До стоянки такси было всего минут десять ходьбы, и машину ловить не пришлось, а вот добираться до дома, где матери выделили квартиру, пришлось не меньше получаса. Начало быстро темнеть, когда такси въехало в один из дворов нового микрорайона и остановилось у дома с нужным номером. Ира расплатилась с водителем и зашла во второй подъезд, где по ее расчетам должна была быть квартира матери. Она поднялась на второй этаж, остановилась перед дверью поменять свойства тела, и шагнула сквозь дверь в квартиру. Мать сидела на тахте, закрыв глаза и тихо раскачиваясь из стороны в сторону. Свет она не включала, но для Иры было достаточно светло для того, чтобы заметить и свою фотографию в ее руках, и две мокрые дорожки на щеках, и что‑то беззвучно шепчущие губы. Вернув телу обычные свойства, Ира сбросила на пол шубу и села рядом на тахту, обняв вздрогнувшую и открывшую в испуге глаза женщину.

— Ира! — прошептала она. — Пусть это бред, пусть тебя нет рядом, и мне все это только чудится! Только ты, пожалуйста, не уходи, побудь со мной хоть чуточку! Моя жизнь потеряла всякий смысл, я живу по инерции. Сначала я ждала, что, может быть, ты меня простишь и все‑таки вернешься и заберешь с собой. Потом я поняла, что ошибок, подобных моим, не прощают, а тебе просто не до той женщины, все участие которой в твоей жизни ограничилось родами. Я ведь не хотела тебя вынашивать и рожать, это Игорь настоял. Ты росла непоседой и постоянно требовала внимания, а я из‑за этого целых пять лет не могла работать и оказалась привязанная к дому. Стоило тебя только отвести в садик, как через два–три дня ты заболевала простудой, и твой отец, которому это надоело, настоял на том, чтобы я сидела дома. Помнишь, как я разбила о твою голову посуду? Какая же я была дура и эгоистка! Муж на меня тогда наорал, а ты целую неделю пряталась от матери. Что‑то я не то говорю…

— Мама! — Ира прижалась своей мокрой щекой к щеке матери. — Я могу тебя забрать с собой и жить вместе, но знать о том, что ты моя мать, будут лишь очень немногие. И не из‑за того, что я тебя стесняюсь, просто так нужно. Ты согласна?