Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт

Наконец пришел день, когда де Пайен напомнил монахам, что приближается отъезд во Францию. Любой из собратьев не был на родине больше десятка лет, поэтому выбор третьего участника делегации проходил при всеобщем возбуждении и нетерпеливом ожидании. Не откладывая, кинули жребий, и, к добродушной зависти остальных, его вытянул Сен-Клер.

Обрадовавшись выпавшей возможности, Стефан тем не менее заметил, что Гондемар — несомненно, не самый скромный среди братии — громче других выражал свое разочарование. Совесть немедленно стала терзать Сен-Клера: он прекрасно знал, что Гондемар, как и Пейн Мондидье, рано овдовел и приехал в Заморье вскоре после кончины своей супруги. Однако, в отличие от Пейна, он оставил на попечение родственников нескольких детишек мал мала меньше, и не так давно до него дошли вести, что у него уже появились внуки. Таким образом, Гондемару выпадала единственная возможность обнять своих потомков, и хотя он ни словом не обмолвился Стефану о своем желании, молодой монах целый день не расставался с этой мыслью, а ночью даже не смог заснуть. У него самого в Анжу не осталось ни семьи, ни просто родни. Конечно, он не отказался бы снова побывать в тех местах, но эта прихоть не шла ни в какое сравнение с поручением ордена, которое Гондемар мог выполнить ничуть не хуже его. К тому же Сен-Клера мучило еще одно, более серьезное соображение — из всей братии он единственный нарушил все три обета и — по крайней мере, в собственных глазах — явил себя недостойным чести представлять орден в подобной поездке.

Итак, проведя ночь без сна и встав еще до света, Стефан отправился бродить по улицам, борясь с выбором, который предстояло сделать. Незадолго до встречи с Одо монах-рыцарь, к своему великому облегчению, все же решил уступить свое место в делегации Гондемару. Погруженный в раздумья, он и вовсе не обратил бы внимания на епископа, не метнись тот в последнюю минуту в сторону. Не увидев, а скорее заметив краем глаза человека, исчезающего в узкой боковой уличке, Стефан подумал, что в облике беглеца, вернее в его манере двигаться, угадывается нечто знакомое. Впрочем, пока он рассуждал и присматривался, тот уже окончательно скрылся из глаз.

Сен-Клер двинулся дальше и вдалеке в проулке вновь разглядел силуэт сворачивающего за угол вроде бы знакомого человека. Поколебавшись, не пуститься ли за ним в погоню, Стефан все же продолжил путь, но не прошел и дюжины шагов, как непонятным образом пришел к выводу, что поспешающая прочь от него фигура принадлежит, вне всякого сомнения, письмоводителю патриарха, епископу Одо Фонтенблоскому. Он попытался убедить себя, что ошибся, поскольку юркий незнакомец был одет в невообразимые для священника лохмотья, но вслед за тем ему пришли на ум некогда подмеченные вертлявость всего облика патриаршего секретаря. Охваченный любопытством, Сен-Клер развернулся и зашагал ко входу в проулок. Там он немного постоял, изучая его сумрачную пустынную глубину, а затем неторопливо направился к тому месту, где священник свернул за угол.

Следующий закоулок оказался обычным тупиком с высящимися по трем сторонам слепыми стенами. Выходило, что спешащий куда-то епископ воспользовался этим укрытием только для того, чтобы избежать возможного внимания со стороны Сен-Клера. Окончательно решив довести дело до конца, Стефан вышел из проулка и снова свернул налево. Он ускорял шаги, стремясь нагнать загадочного призрака и одновременно сознавая, что находится в совершенно неизвестном месте. Те немногочисленные прохожие — исключительно мужчины, — что попадались монаху на пути, смотрели на него с откровенной враждебностью; он же невозмутимо шел вперед, на всякий случай переместив перевязь так, чтобы удобнее было браться за меч.

Оставив рыцаря далеко позади и все еще петляя по изгибам узенькой улички, Одо в открытую ликовал, что избежал нежелательной встречи. Вдруг, вынырнув на тесную площадь, он наткнулся на кучку смуглых людей, облик которых не обещал ничего хорошего. При виде епископа мужчины обернулись, словно только его и ждали. Одо понимал, что, разумеется, это не так, поэтому постарался подавить взметнувшийся внутри страх. Он вздернул подбородок и решительно направился вперед. Сзади раздались чьи-то шаги, и, обернувшись, священник со смятением заметил, что невесть откуда взялись еще двое — они подступали к нему со спины, сжав в руках длинные изогнутые кинжалы.

Крик ужаса замер у Одо в глотке. Он огляделся и насчитал шесть злоумышленников с обнаженными клинками. Те окружили его со всех сторон и будто выжидали чего-то — у священника даже промелькнула надежда, что с ними можно договориться. Он назвал себя, но сердце у него меж тем провалилось в самые пятки.

— Епископ, — услышал Одо единственное слово.

Значит, ошибки не было. Устрашенный сверх всякой меры, он обернулся на голос и увидел направлявшегося к нему высокого стройного человека. Незнакомец с головы до ног был укутан в черные одежды пустынных кочевников. На его закрытом лице выделялись темные немигающие глаза, устремленные прямо на священника. Подойдя почти вплотную к оцепеневшему от ужаса епископу, человек произнес другое имя — «Аруна», и не успел Одо сообразить, что следует в таком случае делать, как его собеседник неуловимым движением атаковал его.

На какое-то мгновение Одо показалось, что злодей что есть силы пырнул его в живот, отчего стало невозможно дышать, но тот вдруг начал неистово вращать запястьем, проворачивая клинок в теле епископа и скребя остро отточенным лезвием по нижним ребрам. Невыносимая боль достигла наконец сознания Одо, и выпотрошенный священник почувствовал, как его внутренности вываливаются наружу и расползаются по подолу мантии. Хватая ртом воздух и корчась от боли, епископ издавал еле слышный писк и вскоре совсем замолк. Перед тем как он окончательно впал в вечное забытье, убийца склонился к нему и шепнул в самое ухо:

— Это свадебный подарок принцессе Алисе и мщение за отца Аруны. Ты осквернил его дочь и тем самым навлек на себя смерть.

Он выдернул лезвие из тела священника, и тот рухнул к его ногам. Никто не мог знать, что последней мыслью Одо была Алиса, вероломная стерва, которая теперь доберется до его сокровищ.

Меж тем шиит Гассан жестом отослал своих ассасинов, и те исчезли — кто в ближнем дверном проеме, кто в прилегающем закоулке. Мусульманин неторопливо вынул из-за пазухи сложенную записку и пристроил ее в складках одежды убитого так, чтобы не запачкать кровью. Затем, так же неспешно, не обращая внимания на тяжелый запах, исходящий от раскромсанных внутренностей, Гассан вытер клинок о мантию Одо и удалился.