Максимализмы (сборник) - Михаил Армалинский

У меня образовался свой книжный маршрут, по которому я отправлялся пешком раза три в неделю: Политическая книга на углу Кировского и Большого проспекта, затем я сворачивал направо на Большой, и вскоре слева появлялся книжный магазин. Следующий магазин Медицинская книга оказывался справа у садика. Именно в этом магазине я однажды напал на только что вынесенную книгу Свядоща Женская Сексопатология, что была мощнейшей советской порнографией, узаконенной медициной. Я догадался купить пять экземпляров, а потом обменивал патологию на вполне нормальные книги, разумеется, оставив один драгоценный экземпляр для себя.

Следующим появлялся книжный магазин позади памятника Добролюбову, где я в один прекрасный день напал на другой советский порнографический феномен: книгу Рюрикова Три влечения – первую попытку экивоками говорить о ебальных традициях мира.

По другую сторону памятника Добролюбову имелся магазин Уценённой книги – там я познакомился с продавщицей Евой, которую я потом время от времени познавал в течение нескольких лет. Ева была страстной, черноволосой и волосатой (ноги, живот и соски). Клитор у неё был прямо-таки мужских размеров. Когда я вошёл в магазин, она стояла на лестнице, ставя книги на верхнюю полку, а я подошёл ближе и заглянул ей под короткую юбку. С этого началось наше сближение под сенью книг. Она делала вид, что любила книги, а я делал вид, будто любил её. Чтобы я её больше любил, она доставала мне дефицитные книги. А я лизал ей клитор, чего до меня ей никто не делал, и это она воспринимала как доказательство моей любви. Кончала она яростным взрывом, но больше трёх она за вечер вынести не могла. Так что когда я, начав с одного, довёл Еву до трёх, она была убеждена, что это доказывает об усилении к ней моей любви. Таким образом, количество книг из магазина Уценённая книга резко увеличивалось на моих полках.

Далее, на левой стороне Большого проспекта манил меня магазин Старой Книги, о котором я уже где-то писал. Там у меня был блат, и мне позволялось лезть под юбку. То есть, под прилавок. Впрочем и в этом есть схожесть – под юбкой и под прилавком находился дефицитный товар, который не выставлялся на всеобщее обозрение и потребление.

Когда у меня было больше времени, я ещё ехал на Невский в Дом книги и на Литейный в магазин Подписных изданий и тамошнюю Старую книгу. По пути были Лавка писателя, тогда ещё на Невском, на витрине которой в 1969 году был выставлен эскадрон Всадников Сосноры – они почему-то скакали там бесконечно долго, тогда как другие его книги никогда до витрины не доходили, а распродавались, не успев попасть на прилавок.

Когда Лавка писателей с Невского переехала на Мойку, то я умудрился, будучи знакомым нескольких официальных поэтов, проходить в спецкомнату писателей, где продавались книги, недоступные простым покупателям. Но это было только чистилище, ибо в настоящий рай за особой дверью пускали только самих членов Союза Писателей, да и среди них была субординация на получение доступа к покупке дефицитных книг.

В те времена советская власть решила делать деньги культурным способом и организовала Книжную лотерею. Билет стоил 25 копеек и самый маленький выигрыш был 50 копеек, а самый большой – десять рублей. Я в ЛЭТИшном книжном киоске дважды вытащил билеты с десятками. На ловца и зверь бежал. Но не всякий.

С первой выигранной десяткой я оказался в магазине Старой книги на 1-ой линии Васильевского острова и сразу моим глазам предстало чудо: трёхтомник Опытов Монтеня и Жизнь двенадцати Цезарей Светония в Литературных памятниках, которые стоили 7 и 2 рубля соответственно. У меня остался рубль, на который я купил избранное Шандора Петефи. Всё это было для меня таким счастьем, которое, да простит меня Бог, можно было сравнить с еблей молодой красотки.

Мои возлюбленные выпрашивали или выкрадывали для меня книги. Одна вызволила у своей знакомой старушки Фета и Тютчева, другая – у своей сестры Цветаеву в Библиотеке поэта (что было сокровищем) и т. д. Когда при выезде из родины я проходил таможенный досмотр багажа, который состоял из ящиков книг и кое-какой мебели (больше ничего ценного вывозить не разрешалось), таможенники в холодном сарае в слякотный ноябрь перебирали книгу за книгой и заставляли меня вырывать дарственные надписи, каковые вывозить запрещалось – либо оставляй книгу на ненавистной родине, либо вырывай надпись. Оставлять я не хотел, возможность будущей переправки книг представлялась тогда нулевой – уезжали навсегда и с концами, – так что я вырывал надписи. Те, что таможенники замечали. Так как книг было много, то они перебирали их выборочно, поэтому многие надписи остались. Надпись на Фете пришлось выдрать, а на Тютчеве – проскочило.

У старушки, которая однажды пришла к нам убирать квартиру, я купил за десять рублей Библию с иллюстрациями Гюстава Доре. Огромный и толстый «кирпич» с золотым тиснением. Я засел за неё вплотную. Мне тогда было лет 20, и я впервые читал эту книгу. Прежде всего она оказалась прекрасным разъяснением множества произведений искусства, построенных на библейских сюжетах. Мудрость пёрла от Соломона и Экклезиаста, но все ситуационные, сюжетные линии меня утомляли своей притянутостью за уши. Не ведая, что это уже было давно сделано, я составил сопоставительную таблицу событий и как о них говорится в каждом из Евангелий. Сразу полезли несоответствия, глупости и откровенная чепуха. Мне стало смешно – как вообще Библия может восприниматься божественным откровением, – ведь это очевидная человеческая литература, причём плохо пригнанная кусками по временам и делам.

По приезде в Америку мы купили дом через месяцев восемь. Точно в день переезда в дом привезли багаж, приплывший из СССР, состоявший на 80 процентов из книг. В доме были встроенные полки, которые я сразу сделал книжными и с наслаждением расставлял книгообразную память о недавнем былом.

Я стал активно пользоваться американским изобилием, в том числе и русских книг, и принялся закупать их по почте в больших количествах – магазина русских книг тогда в Миннеаполисе не было. Когда я остановился на день в Мюнхене по пути из Индии, я забрался на полдня в тогда крупнейший магазин русских книг Нейманис, а когда был в Париже, то всё-таки отвлёкся от проституточек на местный магазин русских книг. А попав в Сан-Франциско в Thanksgiving, я провёл праздничный вечер в русском ресторане, просматривая купленные в местном магазине книги.

Книжным счастьем было моё посещение в Нью-Йорке магазина Руссика, который закупил у меня Тайные записки по 18 долларов за штуку, причём в таком количестве, что в обмен (владельцы никогда не расплачивались деньгами) я взял роскошный двухтомник Шемякина и много других замечательных книг. Так я убедился и в материальной ценности Тайных записок.