Савва Мамонтов - Владислав Бахревский

Хороший был писатель художник Константин Алексеевич, только веры ему нет. Выдумал и про печку с Иваном, и про саму встречу. Мамонтов, когда был в ясном уме, заповедал дочери Александре не пускать к своему гробу Шаляпина и Коровина.

Умер Савва Иванович Мамонтов 24 марта (по старому стилю) 1918 года.

Хоронить повезли в Абрамцево.

На вокзале рабочий-путеец спросил:

— Кого хоронят?

— Мамонтова, — ответили ему.

— Эх, буржуи! — сказал рабочий. — Такого человека похоронить не можете как следует.

В Центральном Государственном архиве литературы и искусства хранится листок, написанный торопливою рукой, — Погребальные венки.

Их было немного. «Савве Ивановичу Мамонтову от семьи Серовых», «Дорогому Савве Ивановичу Мамонтову от любящей семьи Шаляпина», «Савве Ивановичу Мамонтову вдохновителю и строителю пути по соединению Москвы с Архангельском», «От признательных служащих Северных железных дорог».

Люди искусства все-таки встрепенулись и в сороковой день собрались в Художественном театре и чествовали память почившего Саввы Ивановича Мамонтова. Константин Сергеевич Станиславский болел, его речь зачитал Иван Михайлович Москвин. «Это он, Мамонтов, провел железную дорогу на север, в Архангельск и Мурман, для выхода к океану, и на юг — к Донецким угольным копям, — читал артист, — и это он же, Мамонтов, дал могучий толчок культуре русского оперного дела: выдвинул Шаляпина, сделал при его посредстве популярным Мусоргского, забракованного многими знатоками, создал в своем театре огромный успех опере Римского-Корсакова „Садко“ и содействовал этим пробуждению его творческой энергии и созданию „Царской невесты“ и „Салтана“, написанных для мамонтовской оперы и впервые здесь исполнявшихся. В его театре мы впервые увидели вместо прежних ремесленных декораций ряд замечательных созданий кисти Васнецова, Поленова, Серова, Коровина, которые вместе с Репиным, Антокольским и другими лучшими русскими художниками того времени почти выросли и, можно сказать, прожили жизнь в доме и семье Мамонтова».

Помянула Савву Ивановича добрым словом артистка Большого театра Надежда Васильевна Салина. Александра Александровна Яблочкина зачитала письмо Василия Дмитриевича Поленова, выступил Михаил Дмитриевич Малинин, сказал слово о друге, о незабвенном Савве Ивановиче, Виктор Михайлович Васнецов. «Для нас, художников, — говорил автор „Аленушки“ и „Трех богатырей“, — он был родной — свой человек… Он был надежный друг в самых рискованных и стремительных художественных полетах и подвигах… С ним художник не заснет, не погрузится в тину повседневья и меркантильной пошлости… Сам Савва Иванович не был в тесном специальном смысле художник, певец или актер, или скульптор, а была в нем какая-то электрическая струя, зажигающая энергию окружающих. Бог дал ему особый талант возбуждать творчество других… Мир ему, вечная бессмертная слава и память!»

Последнее

Жизнь в бессмертии — это жизнь.

Свет заслоняется тьмою, тьма поглощает свет, но всякий раз в изнеможении отступает, рассеивается. И покуда свет светит, тьма ждет своего часа.

В 1918 году дом Мамонтова в Абрамцеве получил охранную грамоту Отдела Изобразительных Искусств Наркомпроса. Подписал грамоту ученик Серова и Коровина конструктивист Владимир Евграфович Татлин, создатель проекта памятника-башни 3-го Интернационала.

Александре Саввишне Мамонтовой выдали удостоверение, в котором она названа «ответственным хранителем всех ценностей Абрамцева». В организации музея ей помогал отец Павел (Флоренский). Он был секретарем Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, которая опекала и Абрамцево.

Еще 30 июля 1917 года, задолго до Октября, Павел Александрович писал Александре Саввишне:

«С грустью я получил сегодня после обедни Ваше письмо. Вы пишите о своей апатии, даже о своем равнодушии к тому, над охранением чего стояли столько времени. Если Вы утомлены, если Вы расстроены физически, то я понимаю Вас: конечно, слишком много у каждого из „граждан“ нашего милого отечества поводов для усталости. Но, конечно, эта усталость пройдет в свое время. Однако Ваши слова звучат, кажется, и более значительно. Вы, как мне показалось из письма, допускаете в свое сердце равнодушие и более существенное, чем от нервного утомления. Но из-за чего?

Все то, что происходит кругом нас, для нас, разумеется, мучительно. Однако я верю и надеюсь, что, исчерпав себя, нигилизм докажет свое ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе, и тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы, уже не по-прежнему, вяло и с оглядкой, обратятся к русской идее, к идее России, к святой Руси.

Все то, что Вам дорого в Абрамцеве, воссияет с силой, с какой оно никогда еще не сияло, потому что наша интеллигенция всегда была на 1/2, 1/3, 1/4 и так далее нигилистичной, и этот нигилизм надо было изжить, как надо бывает болезни пройти через кризис.

Я уверен, что худшее еще впереди, а не позади, что кризис еще не миновал. Но я верю в то, что кризис очистит русскую атмосферу, даже всемирную атмосферу, испорченную едва ли не с XVII века. Тогда „Абрамцево“ и Ваше Абрамцево будут оценены; тогда будут холить и беречь каждое бревнышко Аксаковского дома, каждую картину, каждое предание в Абрамцеве, в Абрамцевых. И Вы должны заботиться обо всем этом ради будущей России, вопреки всяким возгласам и крикам…

Скажу худшее. Если бы Абрамцево уничтожить физически, то и тогда, несмотря на это великое преступление уничтожения пред русским народом, если будет жива идея Абрамцева, не все погибло…

Преданный Вам священник Павел Флоренский».

Пророческие слова. Они и для нас пророческие, обнадеживающие.

Музей «Абрамцево» был открыт в конце октября 1919 года распоряжением Натальи Ивановны Троцкой, заведующей Отделом по делам музеев Народного Комиссариата Просвещения.

Назначенная хранителем музея Александра Саввишна Мамонтова занималась не только хозяйственными делами, но активно пополняла коллекции. Ей удалось перевезти из Москвы, из Бутырок, бесценные майолики Врубеля.

Сотрудниками музея стали близкие ей люди, дети Веры: Юрий Александрович и Елизавета Александровна Самарины. Но уже в 1921 году Хотьковский волисполком затеял дело по выселению Александры Саввишны из усадьбы-музея.

Наркомпрос ее защитил на время.

В марте 1922 года в Абрамцево после освобождения из тюрьмы приехал Александр Дмитриевич Самарин, муж Веры Саввишны. Его приняли в музей на работу. Он водил экскурсии, чинил крышу, колол дрова, чистил коровник, трудился в огороде.