Дневники - Николай Мордвинов

Репетиция второго акта.

…Петрейков говорит, что финальный монолог не получился, так как я не разумею под ним весь мир. А по-моему, не получается потому, что я не знаю, что делать. А декларировать на мир или комнату (это все равно) — значит сделать сцену неподвижной, скучной.

Итак, что же с ней?

Завтра буду пробовать вести к болезненному, тяжелому, осознанному, но разрыву.

Никак не могу соподчинить одно другому. Получается отвлеченно, фрагментарно, не в адрес. Не получается, что раненый человек берет все на себя: все намеки, насмешки, подтрунивания. Ясно, что сцена должна идти на разрыв. Он, как сильный человек, и любит сильно, и страдает сильно, но решает бесповоротно…

30/XII

Репетиция второго акта.

Кое-как начало укладываться. Да, ясно. Дело в картине идет на тяжелый, горький разрыв, и лучше сейчас, не откладывая. Он и очень молод, и принципиален, горяч.

Третий акт.

Проверил — да, окончательный разрыв. Ему очень трудно войти сюда, но он входит, хоть и взволнованный и не знающий, как и с чего начать, но уже чужой этому дому.

Очевидно, по этой логике Соня должна будет очень переменить свою точку зрения и Перестать быть кисейной девушкой, чтобы пойти с ним. Надо, очевидно, вырастить к концу крепость Лешего.

31/XII

Репетиция третьего акта.

На репетиции поднял вопрос: хотя закон «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей» и в этой пьесе имеет силу, тем не менее я не очень удовлетворен решением, что Соня просит здесь говорить Лешего о любви. Третий и четвертый акты должны чем-то отличаться. Жизнь идет вперед. И вот мне кажется, что в третьем акте — какой-то нюанс в теме желаний Сони помочь Лешему. Коль скоро она слышала весь разговор, неприятный разговор Лешего с Серебряковым, даже чем-то напоминающий ее разговор с Лешим во втором акте, ей, думается мне, хочется и помочь ему, и оправдаться, и ввязаться в эту историю, но он, как зашоренный, не видит ничего и ничего не слышит.

Его талант ломает ее сомнение. Но пока сопротивляются и режиссер и актриса.

1960

1/I

«ЛЕШИЙ»

Третий акт.

Говорит, сбиваясь, сумбурно, меняя тему… перескакивая…

Понял. Остановился. Взял себя в руки и…

«Александр Владимирович, я слышал, что третьего дня вы продали Кузнецову свой лес…»

Ровно, пока не дошел до:

«…на сруб…» — опять понесло, но уже целенаправленно «умоляет».

С Соней.

О личном уже не думает. Она — как неизбежное, как боль после ушиба. Ушиб не устраним, значит, боль останется.

Говорит о новом оскорблении только потому, что к этому вынуждает его Соня, без этого не стал бы говорить.

К четвертому акту.

«Раз ночью я видел, как он…» — можно монолог акцентировать на том — и это в первую очередь напрашивается, — о чем, с чем, как писал Жорж свой дневник, восстанавливая образ Жоржа.

Мне хочется восстановить перед своим внутренним взором себя, свои слова, поведение и отнестись к этому со своей новой позиции — к себе, людям, Соне, «публике».

3/I

Репетиция второго акта.

Петрейков хочет, чтобы я адресовал «народник, психопат» точно к людям, то есть к Серебрякову, Жоржу, Соне.

Сам я начал в свое время эту тему, сам же сейчас от нее и отказываюсь. Она достаточна… в намеке.

Да, конкретные люди назвали меня этим именем, но важны не они, а вся группа людей, стоящих за каждым из них. Это важно, как и в самом монологе: если он отвлечется и станет декларировать вообще и станет холодным — он потеряет.

8/I

Первый акт, четвертый акт — Ю.А.

Репетиция очень хорошая. Жалею, что на меня не хватило времени. Начало подсказывал Ю.А. опять в ключе Ф.И. Это я могу, получится, но не это ведь Чехов написал. И Леший и Федор — не может же быть у них общее. Зато Федора переакцентировал на то, что тот выпил зело и рассказывает то ли в шутку, то ли всерьез историю влюбленности в замужнюю, и роль сразу засверкала у Погоржельского. И все почувствовали себя в сцене нормально, а то мне, Лешему, хотелось встать и вытурить нахала за ворота, а не изображать, что я-де один ничего не понял. Хорошо решил монолог Вафли; он говорит, а его никто не слушает, все заняты своими делами.

9/I

Репетиция второго акта.

Ю.А.: Мне хочется сочетать в роли простоту и естественность человека, не обремененного соблюдением писаных законов общества, — как свободен обыкновенный, не думающий о том, как это у него получается, с интеллигентностью образованного, интеллектуально одаренного человека, чем-то похожего на самого автора. А простоватость Лешего?

Петрейков: Вам никак не надо съезжать к Федору.

— Я уверен в этом. Да и сам Ю.А. отказывается от своего предложения. Он сказал, что я прав и нужно искать что-то еще…

Сам Чехов — при всей своей мягкости и интеллигентности — бывал гневен и резок, когда вопрос касался ему дорогого.

Ю.А. предложил отталкиваться не от оправдания себя и своих положений, что у меня есть, а от протеста и совсем не от лекционной сглаженности.

Но вот какая история… пробовал резко, гневно, запальчиво, и тогда ему нравилось больше. И… по-моему, уходила интеллигентность, я был ближе к сегодняшнему дню и менее «Чехов».

Ю.А. предлагает переакцентировать монолог на тему, что во всех сидит «бес разрушения».

Вера в то, что человек будет «счастлив», не сомневаясь в этом. Мое дело маленькое, и его я внесу в сокровищницу. Тем нам и близок Леший… Он утверждает прекрасные свойства человека. Он жил и звал людей в прошлом веке, а у нас к нему громадная благодарность. Мы, так же как и он, строим завтрашний день, а вместе с тем столько еще есть его разрушителей…

10/I

«МАСКАРАД»

(ИЗ ДНЕВНИКА РОЛИ АРБЕНИНА] сегодня афишный 200-й спектакль

Администрация говорит, что еще не было такого наплыва публики ни на один спектакль, как сегодня.

Что же, хорошо.

Плохо то, что режиссеры забыли прорепетировать то, что хотели, увидев предыдущий спектакль.

Сегодня я еще больше буду искать разницу в ритмах и темпах между легким, неуглубленным первым актом и остальными. Второй акт: глубокое, тяжелое раздумье — вначале; более стремительное, пламенное — со второй половины пятой картины. Резкая, рваная, синкопированная шестая картина. Весь в себе в начале, плавный, легированный в середине, острый, рваный, гневный — в финале седьмой картины.

Сегодня я был в ударе. Многое из поставленного в задачу исполнил, но кое-где и промахнулся. Во втором акте почувствовал, что что-то мне «скучно» стало, приберег силы к финальному акту, все остальное делал экономно.