Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

перспектив. А ведь даже и тогда, когда он решал важнейшие политические задачи Революции, он держался в стороне, выжидая исхода борьбы. Теперь же ему все равно. Лишь вначале он некоторое время уклоняется от участия в восстании против Конвента. Когда его привели в Люксембургскую тюрьму, глава этого заведения отказался принять слишком знаменитого арестованного. Однако Неподкупный сам требует отвести его в камеру: «Я буду защищаться перед трибуналом». Видимо, Максимилиан забыл о своем Прериальском законе, исключающем всякую защиту. Могут обойтись и без этого закона, не мог же он не помнить, как по его же воле поступили с Дантоном.

И все же Робеспьер добился заключения под стражу, хотя и не в Люксембурге, а в полицейском управлении на острове Сите. Сюда к нему приносят послание Коммуны: «Исполнительный комитет нуждается в твоих советах и просит прибыть в Ратушу». Робеспьер отказывается. Через некоторое время приходит вторая делегация. Наконец Максимилиан дает себя уговорить и уступает. Было уже за десять часов вечера, когда его радостно приветствовал мэр Флерио-Леско. В зале Генерального совета Коммуны Робеспьер заявляет: «Народ только что вырвал меня из рук клики, которая хотела моей гибели». Мэр предлагает всем дать клятву умереть за «спасителя свободы». И все с энтузиазмом клянутся, совершенно не сознавая полной безнадежности своего дела. Так велика была еще слепая вера людей в Неподкупного. А он ничего не мог предложить им, кроме возможности разделить его обреченность. Опять начинается фразерство, риторика, без всякой попытки осознания реальных перспектив борьбы, без попытки действовать. Неужели, приняв жребий собственной гибели, он, не дрогнув, готов повлечь за собой в пропасть смерти и других? А ведь он и раньше, особенно на протяжении четырех месяцев своей диктатуры, вовлекал людей в плен гибельной утопии.

До двух часов ночи Робеспьер остается в этом зале и участвует в рассылке приглашений секциям. Он надеется на поддержку якобинцев, так горячо приветствовавших его накануне. Здесь-то его и ожидает главное разочарование. На призыв Коммуны объединиться с ней якобинцы ничего не отвечают. Еще несколько часов назад клуб был полон. Но лишь разнеслась весть о грозном решении Конвента объявить Робеспьера вне закона, в стенах старого монастыря осталось всего несколько человек. Это был полный крах. Во втором часу ночи приходит Лежандр и закрывает Якобинский клуб. В Конвенте он швырнет на стол ключ: «Я закрыл их дверь, теперь ее откроет только добродетель».

Кутон уговаривает Робеспьера подписать воззвание к народу и армии. «От чьего имени?» — спрашивает Робеспьер. Кутон и Сен-Жюст предлагают подписать от имени Конвента: ««Разве мы не составляем его? Остальное — шайка мятежников». Робеспьер не решается, ибо идея, что пять депутатов — Конвент, а остальные несколько сотен — «шайка», не кажется ему убедительной. Он считает разумным подписать от имени народа. Ведь он всегда выступал «от имени народа», хотя народ для него — фикция. Настоящий народ сегодня либо равнодушен, либо открыто враждебен. Неподкупный неуверенно вывел только первые буквы своей подписи и бросил перо. Надежда на реальный, а не на воображаемый народ явно не оправдалась. Даже секция Пик, секция самого Робеспьера, которая в 1792 году послала его своим представителем в Коммуну, не ответила на его призыв. Впрочем, Робеспьер проделывал все как-то механически, подчиняясь своим товарищам. Он никогда не участвовал ни в одном настоящем восстании, сама суть восстания, мятежа, уличного волнения чужда ему, тем более — восстания столь неподготовленного и столь безнадежного. «Нам остается только умереть», — замечает Сен-Жюст. Робеспьер уже сказал то же самое сегодня в Конвенте.

Обстановка напоминает поведение людей внутри тонущего корабля. Многие мечутся, произносят какие-то нелепые слова. В половине второго Ратуша окружена. Стоявшие на площади гвардейцы к полуночи почти все разошлись. Когда появились отряды Конвента, у брошенных пушек оставалось мало канониров. Они немедленно переходят на сторону Конвента. Народ готов защищать Республику, но не Робеспьера. Гвардейцы и жандармы эбертиста Бурдона проникают внутрь Ратуши. «Все потеряно!» — кричит Анрио. Взбешенный Коффиналь хватает командующего и выбрасывает в окно. Но пьяных бог бережет: генерал не разбился, он упал прямо на помойку с мусором. Выбросившийся сам из окна Огюстен Робеспьер сломал себе бедро. Леба застрелился. Сен-Жюст взялся было за кинжал, но остался неподвижен. Кутона с его парализованными ногами сбросили с лестницы. Он ранен.

Многие историки пишут, что в Робеспьера стрелял из пистолета молодой жандарм Мерда, ранив его в челюсть. Сам Мерда в разных вариантах рассказывал о своем «подвиге», что способствовало его карьере. При Наполеоне он будет полковником и бароном, но найдет конец в битве при Бородино. Последние исследования доказывают, что Мерда лгал, в действительности он взял лишь у Робеспьера портфель и часы. Неподкупный пытался покончить с собой, воспользовавшись одним из двух пистолетов Леба. Но, видимо, он вообще стрелял в первый раз в жизни. Сказались неопытность и нервное напряжение, он лишь нанес себе крайне болезненную рану. Всех робеспьеристов, живых, полумертвых и уже мертвых, арестовал эбертист Леонар Бурдон.

В три часа ночи Робеспьера доставили на носилках в Тюильри. Депутатам предложили, если они пожелают, внести его в зал заседаний Конвента. Дантонист Тюрио резко возразил: «Принести в Конвент тело этого человека — это означало бы лишить этот прекрасный день подобающего ему блеска. Труп тирана может распространять только смрад. Место, предназначенное для него и его соучастников — это площадь Революции».

Вот случай, когда уместно вспомнить старую формулу: удар копытом осла.

Победители решили придать казни показательный характер справедливого возмездия. Гильотину перевозят обратно с Тронной заставы на площадь Революции. Это на много часов продлит агонию Робеспьера. Он лежит на столе в приемной Комитета общественного спасения. Около шести часов утра хирург делает ему перевязку, удаляет несколько зубов из раздробленной левой челюсти. В продолжение нескольких часов к Робеспьеру, распростертому на столе, приходят любопытные. Слышны оскорбления, насмешки. Но на некоторых лицах — выражение ужаса перед этой драмой величия и падения. Утром робеспьеристов перевозят в тюрьму Консьержери — прихожую гильотины. Фукье-Тенвиль проводит процедуру опознания.

В половине шестого вечера 10 термидора, или 28 июля по старому «рабскому» стилю, 27 осужденных размещают по телегам. Робеспьер вместе с братом, Кутоном, Сен-Жюстом и Анрио на одной повозке, мертвый Леба лежит на другой. Кроме Сен-Жюста, сохраняющего гордое хладнокровие, у всех ужасный