Зеленый Генрих - Готфрид Келлер

— Все это в точности так, господин граф! — ответил я, весело рассмеявшись. — Романтическая судьба дает мне возможность еще раз взглянуть на скромные плоды моих юношеских трудов и убедиться в том, что они в хороших руках, прежде чем я вернусь туда, где они были созданы.

Граф взял паспорт, внимательно прочел его и извинился передо мной, сказав, что делает это отнюдь не из недоверия к моим словам, но из желания запечатлеть в своей памяти самый этот факт.

— Это замечательное совпадение, — добавил он, — но теперь, уж, во всяком случае, в ближайшие дни, не может быть и речи о дальнейшем путешествии, если мы хотим соответственно почтить нашу встречу. Меня интересует, как вы попали в такое затруднительное положение, как вообще сложилась ваша жизнь и что вы думаете делать в дальнейшем. Обо всем этом следует не торопясь, с толком побеседовать, пока вы будете отдыхать у нас, сколько потребуется.

Вдруг его удивленные глаза остановились на столе, откуда я небрежным жестом снял полотенце, чтобы вытереть руки, которые успел помыть во время нашего разговора. Дело в том, что, услышав стук в дверь, я быстро набросил полотенце на содержимое моего путевого мешка, и теперь его взгляду открылся череп, а также переплетенная рукопись истории моей молодости.

— Какой таинственный багаж! — воскликнул он, подходя к столу. — Череп мертвеца и томик in quarto в зеленом шелке на золотом замке! Вы что — заклинатель духов и искатель кладов?

— К сожалению, нет, как видите! — возразил я и в нескольких словах рассказал ему досадное происшествие с черепом. А так как веселые лучи утреннего солнца подняли мой дух и сделали меня общительным, я позабавил его вчерашней шуткой, которую сыграл с лесным сторожем. Граф пристально смотрел на меня своим внимательным и лучистым взглядом.

— А эта книга, что она представляет собой?

— Это я написал, когда не знал, что мне делать и как жить дальше; в ней содержится описание моих юных лет, которое я предпринял, желая пересмотреть всю свою жизнь. Но из этого намерения ничего не вышло, — я просто предавался удовольствию вспомнить о прошлом. А нелепый переплет — не моя вина.

Я поведал ему, как благодаря недоразумению с переплетчиком лишился последнего гульдена, как познал муки голода и благодаря чуду с флейтой попал к старьевщику.

— А, так вот когда Доротея слышала вашу игру на флейте! — воскликнул граф, от души смеясь. — Дальше, дальше! Что случилось потом?

Я добавил историю с раскрашиванием флагштоков и рассказал о мирном удовлетворении, которое принесла мне эта работа, а также о смерти хозяйки и о том, что было дальше, вплоть до рассказанного уже ранее случая с черепом, когда хозяин кинул его вдогонку. О короткой встрече с Хульдой и обо всем остальном я умолчал.

Граф взялся за книгу.

— Вы разрешите мне на нее взглянуть или, может быть, даже почитать ее? — спросил он, и я охотно разрешил, если только она ему не наскучит.

— А теперь пойдемте в дом и немного закусим, — обед будет только через три часа.

Он взял книгу, подхватил меня под руку, и мы направились к замку — так называлось главное здание, построенное, видимо, в начале прошлого столетия. Граф повел меня в свои покои, расположенные в нижнем этаже; их центром был большой светлый зал, с большими удобными столами, отведенный под библиотеку. Здесь был приготовлен завтрак, рядом лежала уже папка с моими эскизами. Граф Дитрих, по-дружески разделив со мной трапезу, открыл папку.

— Вы должны мне помочь привести все в систему, — сказал он, — надеюсь, что на ближайшие несколько дней это занятие развлечет вас. Многие рисунки не датированы; между тем манера письма и степень законченности здесь совершенно различны: тщательно доработанное и небрежное, удачно схваченное и неудачное, написанное более уверенной рукой и менее уверенной — все это так перепутано, что я не могу распределить рисунки в хронологическом порядке, как мне бы этого хотелось. Не знаю, понятна ли вам моя мысль? Вот рисунок, который свидетельствует о еще не развитых способностях; очевидно, он принадлежит к ранним вещам, и все же в нем схвачено самое главное, и он представляет собой безусловную удачу, пленяющую прелестной наивностью; а здесь, несмотря на уверенность более зрелой техники, ясно видно, что автор своей цели не достиг… Короче говоря, мне все это очень важно, и я бы хотел, чтобы вся коллекция была как можно точнее выдержана в смысле хронологии; иначе говоря, мы должны обо всем условиться и сделать все, что сочтем необходимым. Я сегодня утром много думал по этому поводу!

Я был удивлен его глубоким пониманием и тем, как он подкреплял отдельными примерами свои суждения. Потом он вытащил из шкафа еще несколько папок.

— А вот здесь я никак не могу разобраться. Эти вещи действительно тоже ваши? Я вижу разрезанные на куски рисунки, но не знаю, как их сложить.

Это были мои большие картоны. Но старьевщик перепутал разные листы, он соединил вместе цветные и монохромные, большие и меньшие, распределил их поровну в каждой папке с таким расчетом, чтобы все папки, в меру его разумения, оказались более или менее равноценными, — так он хотел внести известный порядок в эту хаотическую коллекцию. Вероятно, и граф еще не разобрался в ней как следует, и я понял, что ему было нелегко найти связь между кусками. Я начал быстро сортировать великое множество отдельных листов, затем выбрал на полу свободное место достаточных размеров и сложил там свою древнегерманскую священную рощу.

Граф молча разглядывал большой картон и наконец сказал:

— Значит, подобными вещами вы тоже занимались? Почему же эта вещь разрезана?

— Потому, что я мог ее навязать старику только в таком виде; едва ли он дал бы мне за весь этот цветной картон столько, сколько я получил за отдельные куски. К тому же, откровенно говоря, мне не хотелось, чтобы эти огромные композиции красовались в его жалкой лавчонке и оттуда попали бог знает куда. Ведь какому-нибудь хозяину пивной могло прийти в голову украсить ими стены кегельбана, и я стал бы притчей во языцех, — ведь эти мои опыты небезызвестны в мире художников! А так это было менее вероятно!

Разобрав первую картину, я сложил «Охоту на тура», затем «Средневековый город» и остальные мои произведения.

— Ну, теперь я хоть знаю, чего вы хотели! — сказал граф. — Но вы все же варвар. Как мы сможем восстановить картины без ущерба для них?

— Надо заказать у ближайшего столяра легкий подрамник из елового дерева, натянуть на него дешевый холст и наклеить листы в прежнем порядке; будет видна сетка из едва заметных линий, но это не страшно. Что же вы хотите с ними делать, скажите на милость?

— Я повешу их здесь, над книжными шкафами. Они будут вставлены в темные рамы, и в таком виде, как они есть, не совсем завершенные, они здесь будут на своем месте в качестве свидетельства пытливого изучения и усердного труда, а для меня еще и как живое воспоминание об их авторе, который жил в этом доме.

В самом деле, на высоких стенах этой комнаты оставалось еще достаточно места и над дубовыми шкафами; когда я представил себе, что эти диковинные плоды моих исканий будут здесь храниться, я не мог не обрадоваться той счастливой судьбе, которая в конце концов выпала им на долю. Над ними будет торжественно выситься сводчатый потолок большого зала, а несколько античных бюстов, глобусы и тому подобные вещи, стоящие на книжных шкафах, будут скорее украшать картины и придавать им законченность, чем заслонять или уродовать их.

Граф продолжал:

— Но я спрошу, почти как вы: что же вы думаете делать с самим собой?

— Это мне стало более или менее ясно в эту самую минуту, — теперь я вполне достойно и, так сказать, с примиренным сердцем могу сказать «прости» той половинчатой жизни, которую вел до сих пор, и в конце концов могу вернуться к тому образу жизни, который мне более подходит, хотя он и куда более скромен. Что это будет, я еще, правда, не знаю, но долго медлить я не стану.

— Не решайте ничего слишком поспешно, хотя мне кажется, что я понимаю ваши чувства! Прежде всего давайте приведем в порядок наши деловые отношения. Хотите вернуть себе ваши произведения, а если нет, то на каких условиях вы оставите их у меня?

— Но они же — ваша собственность! — сказал я удивленно.

— Какая там собственность! Не оставлю же я себе ваши папки за ту незначительную сумму, которую я за них заплатил, — тем более теперь, когда мы с вами знакомы и вы гостите у меня. Не думаете же вы, что этот старый сыч взял с меня много денег! Он удовлетворился весьма скромным заработком. Или вы собираетесь все это принести мне в дар?

— Я считаю, что мои папки выполнили свое назначение и уже сослужили мне службу. В минуту нужды они поддержали мое существование; каждый грош, полученный за них, был мне дороже талера, и я расстался с ними, получив все, что мне причиталось по праву. Что пропало, того не вернешь, и говорить об этом нечего.