Демоны на Радужном Мосту. Бег к твердыне хаоса. Девяносто триллионов Фаустов - Джек Чалкер

С неимоверными усилиями Ган Ро Чин оттащил их по одной за наиболее крупный кристалл, росший прямо из пола, словно сталагмит. Он боялся, что другие могут оказаться не столь подверженными влиянию этого места. Затем он один за другим отключил их скафандры и открыл шлемы, стараясь сберечь максимум их энергии.

«Я-таки их вытащу отсюда, — яростно сказал он себе. — Это место — смертельная ловушка! Но сначала нужно немного поспать…»

Двадцать минут спустя через пещеру прошел Дезрет, осторожно изучая все вокруг и тщательно занося увиденное в память. Некоторые его чувства в пещере притупились, другие работали с искажениями, но коринфианец не чувствовал воздействия огромной пещеры на психику; ему и в голову не пришло, что другие могли отреагировать на него иначе.

Он прошел мимо лежащих без сознания мицлапланцев, никак не ощутив их присутствия, затем мимо биржанцев и наконец мимо своих соратников-миколианцев и даже не заподозрил, что все они здесь.

Так Дезрет прошел через пещеру и покинул ее, торопясь догнать своих товарищей.

Воины кристальных сфер

Сон только еще более усилил чувства, разрывавшие их мозг; они безвольно летели сквозь пространство и время, через области, которые никто из существ, рожденных в их Вселенной, не видел даже во сне. Их разум, нетренированный и неспособный воспринимать уровни, открывающиеся им сейчас напрямую, превращал получаемую информацию в такие образы, которые мог воспринимать.

Они неслись сквозь бесчисленное множество одномерных, однообразных, светящихся зеленым линий, из которых рождались квадраты, заполненные столь же однообразным желтым; линии поворачивались, и картина становилась двумерной, и теперь они уже летели над сеткой того же болезненного зеленого, на желтом фоне, цвета, а между линиями сетки концентрировалось бесконечное количество крохотных точек света, вокруг которых вся сетка изгибалась и покачивалась, словно змея.

Не раз в какой-либо из моментов долгого полета каждый из них думал: «Мне это снится». И все же они видели этот сон не поодиночке.

Первыми, кто услышал голоса других — много, много голосов, — были, конечно, телепаты, но спустя некоторое время они стали долетать и до остальных. Яркие мотыльки, порхающие сквозь бесконечную последовательность цветных изгибающихся сеток…

В какой-то момент они начали пытаться обернуться, как-нибудь выгнуться — чтобы только увидеть, как выглядят другие в этой неестественной среде; но как бы быстро они ни поворачивались, взлетая и опускаясь, остальные просто выпадали из поля зрения, их местонахождение скорее ощущалось, а не виделось, за исключением разве что мерцания крохотных точек света в темноте.

— О Священные, Матери Ангелов, Отцы Вселенных, услышьте мою молитву, защитите смиренных…

— А ну-ка заткнись! Как ты смеешь молиться в моем сне?

— Кто там богохульствует среди Священных Светил Небесных?

— Ой, отвянь. Твой Отец Вселенных был подонком, а твоя Мать Ангелов была развратницей!

— Мир всем вам! — послышался успокаивающий мужской голос. — Почему даже здесь мы должны драться?

— Заткнись, — крикнули ему обе женщины одновременно и снова вызывающе обернулись друг к другу.

— Гриста! Гриста, где ты? — звал Джимми.

— Я здесь, возле тебя. Возле тебя, а не на тебе, Джимми, — ответила она тихим, исполненным благоговения голосом, какого он никогда у нее не слышал. — Я свободна, Джимми! Наконец-то я свободна!

— Это ты-то «наконец свободна»! Ты, которая все эти годы жирела на моей спине!

— Скажи лучше — томилась в заключении на твоей спине! Целая жизнь, Джимми, подумай: целая жизнь, видимая чужими глазами, чувствуемая через чужую нервную систему, пропускаемая через чужой опыт, когда невозможно ни с кем общаться самостоятельно!

Джимми был поражен. Он никогда раньше не думал об этом в таком аспекте, ему даже в голову не приходило, что столь надоевшее ему положение вещей может быть причиной страдания не только для него, но и для существа, прикрепленного к нему.

— Но ведь это нам только снится, Гриста! Может быть, мы действительно разговариваем друг с другом, а может быть, и нет, но все равно это только сон!

— Да, я тоже сначала так подумала. Но, Джимми, я никогда раньше не видела снов, и уж тем более никогда не ощущала ничего подобного. Неужели ты еще не понял, Джимми? Неужели ты до сих пор ничего не понял? Мы же умерли! Мы мертвы, и летим через вечную ночь Вселенной в поисках Космического Единого, в точности как говорилось в легенде!

— Чушь, — донеслась до них мысль Дарквиста, который, как оказалось, слышал их обоих. — Мы просто лежим на полу этой пещеры, и кристаллы вступают в резонанс с волнами нашего мозга, превращая его в кашу.

— Господи, Дарквист! — в сердцах воскликнул Джимми. — Неужели даже в моем сне ты не можешь пережить религиозное чувство?

— В твоем сне? Это ты, дорогой мой, находишься в моем сне, и я бы попросил тебя подчиняться тем правилам, которые устанавливает мой мозг.

— Не многовато ли тут народу для одного сна? — отметила Молли. — Глупый какой, однако, сон. Столько народу и никакого секса.

— Неужто никто, кроме никчемного паразита, не рассматривал всерьез вариант, что, возможно, это совсем не сон в обычном понимании этого слова? — спросила Тобруш. — А ведь вполне возможно, что кристаллы в той пещере сплавили всех нас в единый Талант, и теперь мы все внутри него принуждены вести разрушительный телепатический бой за молитву и бога?

— Это я-то паразит?! Между прочим, это называется симбиотическим организмом, ты, улитка миколианская! — взвилась Триста.

— Тобруш? — позвал Джозеф. — Если ты права, то что же это, черт возьми, такое — то, что мы видим?

— Это то, чего мы не можем ни видеть, ни чувствовать, — ответила джулки. — Посмотри вперед! Видишь, как изгибаются и закручиваются линии сетки? Если ты посмотришь сквозь них, ты увидишь то, что никто не может и не должен видеть.

И Джозеф посмотрел и осознал, что между причудливыми изгибами энергетической ткани располагались квадраты пустоты, а в этой пустоте обитали жуткие, опасные существа, темное сознание, таящееся в темных углах, со злобой выглядывающее оттуда и бормочущее что-то невнятное — и убеждающее, о да, убеждающее и вводящее в заблуждение.