Страж. Тетралогия - Алексей Пехов

— Постой! — заорал бес, вытаращив глаза. — Постой!

Монах с размаху воткнул вспыхнувший меч в грудь нечисти, Титко завизжал так, что я скривился и зажал уши. Через несколько секунд его тело начало расползаться зловонной желтоватой слизью.

Я увидел, что от домов мне машет Проповедник, и, оставив своих спутников, пошел обратно, тряся головой и пытаясь прогнать звон в ушах.

— Что такое?

Старый пеликан просто приплясывал на месте.

— Наша птичка решила снести яичко.

— Ты поражаешь меня аллегориями, — буркнул я. — Каликвец только что прикончил беса. У меня тут гораздо интереснее.

— У нашей птахи припадок. — Когда надо, Проповедник может быть очень упорным. — Ты бы поспешил, пока она не потеряла над собой контроль и не превратилась в мифическую хагжитскую птицу Хур, которая умерщвляет людей. Их тут все-таки немало.

— Веди, — тут же сдался я.

Мы вернулись к началу хутора, где все еще продолжала сидеть заплаканная Ханна, а солдаты беспокойно переговаривались между собой и уже с некоторой опаской поглядывали на мертвецов и безжизненные дома.

— Что там стряслось, господин страж? — спросил у меня Йотко Вальзоф. — Кто там кричал?

Выходит, предсмертные вопли твари были слышны и здесь.

— Не сходите с дороги, и с вами ничего не случится.

— Девка-то перепугана, словно черта увидела. А с грузом купеческим, что делать будем? Добра тут… да и лошадок же не бросать ведь…

Он так у меня спрашивал, словно добро принадлежало мне или я имел право им распоряжаться. С другой стороны, почему бы и нет?

— Груз надо забрать и доставить в город. Как и лошадей, — сказал я ему. — Лавендуззский союз всегда выплачивает вознаграждение за возвращение своих товаров. Вы сможете получить на этом неплохие деньги.

Они тут же приободрились, я поглядел на Ханну, замершую рядом с возом и закрывшую заплаканное лицо руками. С ней все будет хорошо, в первый раз так всегда и со всеми. Но с ее даром это всего лишь цветочки — за жизнь девочке придется встретиться с куда более худшим, чем истерзанные тела двух монахов.

— Людвиг, хватит копаться! Отклей свои ноги от земли и перебирай ими почаще! Клянусь плащаницей Христовой, ты спишь на ходу!

Я поднял очи горе и поспешил за старым пеликаном.

Ярдах в сорока от дороги, среди непролазного кустарника, билась о землю бумажная пташка размером с хорошо откормленного голубя.

— Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет, — потрясенно сказал я. — Что за ерунда?

На земле лежала фигура, созданная из семи треугольников и перечеркнутая ломанной линией. Совершенное геометрическое безумие, да еще и примитивное, в теории неспособное продержаться больше нескольких мгновений. А между тем она работала уже много часов и не думала распадаться, концентрируя в центре колоссальный поток темной энергии, в которой теперь, словно в крови, купалась птичка старины Пугала.

— Ты у нас страж или я? — Проповедник остановился как можно дальше. — Вот и объясни мне сам.

— Это делал человек, не владеющий даром.

— Да ну?! Если даже и так, то у него здорово вышло.

— Рисунок отходит от всех канонов, у фигуры материальная природа, и питается она от крови, пролитой на углы. Здесь, здесь и здесь. Темная магия, очень сильная. Это дело рук вёлефа. Значит, истории не врут.

— Не врут о чем?

— Что у этих тварей есть опыт получения силы из таких вот рисунков. Кровь служит проводником, а затем он открывает ворота во тьму и тянет силу. Пугало сейчас этим как раз и занимается через одушевленный предмет.

— То есть ты не собираешься ничего делать?

— Еще как собираюсь, друг Проповедник. Нашему приятелю уже достаточно, иначе он лопнет. Так что пора перекрыть поток.

Повозиться пришлось изрядно. Стереть одну из линий рукой значило выпустить на волю столько силы, что она бы разнесла не только меня, но и хутор со всеми окрестностями. Пришлось вокруг материальной фигуры выстраивать целый сонм нематериальных, а затем накладывать на нее заплаты, одну за другой, пока поток не перестал хлестать, а затем и вовсе иссяк.

Птица к тому времени доросла до приличной курицы, и буквы на ее боках можно было прочитать издали. Я вытер мокрый лоб рукавом и стал втыкать кинжал в землю на всех выступающих углах рисунка, нейтрализуя чужую магию. Думаю, у Геры все это получилось бы гораздо изящнее, мне же пришлось импровизировать и использовать молот вместо швейной иглы. Но результатом я остался доволен.

Как мне показалось, прошло не меньше двадцати минут, прежде чем я разобрался с этой проблемой.

— Надеюсь, ты наелось на год вперед, — сказал я тяжело взлетевшей «птахе» Пугала.

— Держи карман шире, — возразил мне Проповедник. — Оно никогда не бывает сытым. Даже после кровавых ванн.

Я вернулся на дорогу, где и застал господина Хюбера, разговаривавшего с ученицей. Солдаты уже впрягли лошадей в воз и готовились выступать назад, в город.

— Куда вы пропали, господин ван Нормайенн? Мы уже начали беспокоиться. Ждем только вас. Пора ехать.

— А брат Курвус?

— Я не смог его остановить. Да он и слушать, если честно, меня не желал. Отправился по следам вёлефа, попросив рассказать о случившемся приматору. Мы с вами должны проследить, чтобы городской глава отправил гонца к епископскому легату в Вазень и копию письма епископу Карлу. Они знают, что делать.

— Вот вы этим и займетесь, господин Хюбер. К сожалению, у меня есть куда более важные дела.

— Твое молчание говорит само за себя, — сказал я Проповеднику.

Он зыркнул на меня, рассеянно вытер кровь на щеке, посмотрел на оставшуюся чистой ладонь.

— Знаешь, Людвиг. Что бы я там ни говорил, тебе это все равно, что пиво для беса. Не изгонишь.

Проповедник сегодня только и делал, что проводил дикие сравнения, которые, впрочем, были мне вполне понятны.

— Ты неправ. Я часто к тебе прислушиваюсь. Иногда ты даешь прекрасные советы.

— Но те, что касаются твоей шкуры, ты отметаешь не глядя. Кыш, проклятущая!

Он отмахнулся от бумажной птицы, крутившейся вокруг него наподобие гигантской летучей мыши. Пугало не спешило являться, отправив с нами своего представителя. Я перепрыгнул через небольшую канаву, где собиралась дождевая вода, обошел кусты уже успевшей завязаться малины и какое-то время слушал щебетание птиц, затем ответил:

— Твое желание сохранить мое здоровье делает тебе честь, старина. Но моя работа предусматривает риски.