Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

Женщины тоже приняли участие в пиршестве. Кетура, все еще упиваясь радостью мщения, была счастлива: умница Иеффай добился всего без войны с ее народом. Она не сомневалась, что Иеффай удовольствовался перемирием только ради нее, и гордилась таким подарком.

Иаала молча бродила по лагерю в сопровождении Емина: она вслушивалась в то, что происходило в ее душе; чувства переполняли ее и рвались наружу. Утром, когда она глядела на отца, восседавшего на каменном престоле судьи, и слышала, как он отвечает на приветственные клики толпы своим низким и звучным голосом, ее охватило такое страстное восхищение отцом, что она как бы воспарила над землей и растворилась в ощущении собственного ничтожества и смиренного преклонения; из этого чувства где-то в глубине ее сердца родилась песня – и слова, и мелодия. Поначалу Иаала наслаждалась счастьем рождения песни молча, но уже понимала, что не может оставить ее при себе, что обязана поделиться своим счастьем со всеми, и, направляясь в лагерь, захватила с собой тимпан и лиру.

Люди Иеффая и жители Массифы заметили, что дочь судьи не такая, как большинство девочек ее возраста. Многие подумали: счастливец тот, кому она достанется. Может, им станет этот великан, что сейчас следует за ней повсюду, как тень. А как его зовут? Емин? Сразу видно, что он родом из племени великанов и прежде наверняка поклонялся северному Ваалу, хоть теперь и признает бога Ягве. Как любовно он глядит на нее! Можно его понять.

И вот настала минута, когда Иаала больше не могла хранить в душе свою песнь. Утром, глядя на отца, восседавшего на судейском престоле, она выразила всю свою любовь и преклонение музыкой, звучавшей в ней самой, и напевами, перенятыми ею у вавилонских музыкантов. И вот теперь все это вновь зазвучало в ней, и она запела: «Господь, дай силу Иеффаю, новому судье! Милость Ягве с нами: он возвысил молодого над старыми. Гнев Ягве сверкает в глазах Иеффая, когда он гневается. Благоволение Ягве сияет на лице Иеффая, когда он благоволит. Иеффай вздымает кулак, и враги рассыпаются в прах, словно глиняные идолы. Господь, дай силу Иеффаю, новому судье! Его имя значит: „Ягве открывает путь“. Иеффай, Иеффай, судья Галаада! Воскликнем же так, чтобы слышно было по всей стране: Иеффай!»

Смуглая и тоненькая Иаала, с огромными, горящими живым огнем глазами, стоя на солнцепеке, пела своим детским и ломким голосом, не похожим ни на какой другой, вырвавшуюся из глубин души песнь своего торжества, своей гордости, своего восхищения отцом; сперва она сопровождала пение игрой на тимпане и лире, а потом, все больше воодушевляясь, пела уже без музыки, ударяя в такт пению ногой и пританцовывая. Всех мужчин, стоявших в толпе, проняло. Все они полюбили эту девочку. Иаала излучала какую-то неизъяснимую светлую радость. Многие из них знали Иеффая с первых его шагов. Сначала он сделался хозяином дикой земли Тов, потом повелителем западных уделов Васана, потом судьей в Галааде, теперь, под пение Иаалы, он поднялся в их глазах еще выше. Он стал героем, сверхчеловеком – лишь на две трети человек, на одну треть Бог. Ягве спустился с горы Синай, он был в медном знаке Иеффая, он был в самом Иеффае. Девочка первая увидела это, и теперь увидели все. И они подхватили ее песню, притопывая ногами и восклицая: «Иеффай! Иеффай! Господь, дай силу Иеффаю!»

Иеффай смотрел на свое дитя, на свою дочь Иаалу, слушал ее страстную ликующую песнь. «Ягве возвысил молодого над старыми!» Он ощутил играющую в нем силу; власть над страной и победа над старым священником были в его руках. Эта девочка, его Иаала, – воистину его плоть и кровь; но она и нечто большее, ей присуще и то, что он так любил в Кетуре. Странно, что, несмотря на все это, Бог выражал себя в его дочери ярче, чем в нем самом; значит, если Ягве и был милостив к нему, то только ради нее, ради дочери.

На празднестве присутствовал и один из сыновей Зильпы – Гадиил. Он слышал песнь Иаалы, и его проняло, как и всех остальных. Он рассказал матери об этой песни. Раньше Зильпа радовалась, что аммонитянка не родила Иеффаю сына. Теперь она перепугалась: может, вовсе не ей, а дочери Иеффая предначертано стать Деворой для галаадитян?

Иеффай собирался на следующий же день вернуться в Васан. Но случилось событие, задержавшее его отъезд из Массифы.

Сразу же после празднества умер старый Тола. Вместе со всеми он смотрел, как его молодого господина провозгласили судьей Галаада, вместе со всеми участвовал в празднестве и бродил по лагерю, заявляя всем и каждому, что от радости стал молодым и крепким, как недозрелая маслина. Потом прилег на циновку в своем шатре, подложив под голову одежду, и во сне умер. Иеффай захотел сам отнести старика в погребальную пещеру на холме Овот, чтобы тот и после смерти был рядом со своим господином, которому служил верой и правдой столько лет. В пещере он сел на землю рядом с отцом. А потом устроил поминальное пиршество, на которое созвал лучших людей Галаада.

Когда и старый Тола оказался в погребальной пещере, Иеффай понял, что время судьи Галаада миновало навсегда. Он ехал на север и, глядя на свой войсковой знак, думал: «Начинаются годы правления Иеффая».

9

Но когда он приехал в землю Тов, уверенность уступила место прежним сомнениям. Авиям был прав: распря с Аммоном не кончилась, война лишь отложена.

Так думали все, в том числе и люди, знавшие Иеффая особенно близко. Пар и Казия при нем обсуждали друг с другом его теперешнее положение и его будущее. Он достиг большего, чем они смели мечтать. Он стал главарем «праздных» людей, а также повелителем семи городов в Васане и судьей в Галааде. Он стоял на страже закона, а сам был вне закона. И успех не вскружил ему голову, не толкнул на рискованные поступки, – наоборот, зрелая мудрость заставила его отложить войну до будущей весны: к тому времени он успеет лучше подготовиться и будет более уверен в победе.