Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов

— Пойми, дурья твоя голова, — как можно примирительнее сказал старший князь, — тому, что устроил в своей вотчине Янь, всем нам учиться надобно… Богато живёт он, а в твоём лесном тереме богатство — одни голые бабьи задницы… Красивые, слов нет, только ими от врагов не оборонишься… А на золото, какое есть у Вышаты и его сына, да если оно будет и у других, многое для государства сделать можно… Для чего на крепостных стенах свободное оружие кладём? Знаешь сам, чтоб голь вооружалась. А Янь приведёт ополчение, и то оружие ему не будет нужно; он другим даст… И люди у него за свою кровную землю до последнего издыхания биться станут! Не то что изгои, холопы или рядовичи…

— Нет, мне ты добра не желаешь, — стоял на своём Дир. — Лишь себя вершинным костром показать хочешь…

— Ах, брат, брат!.. Ничего ты, оказывается, из наших бесед не берёшь путного для себя, — с какой-то тоской и даже тревогой промолвил Аскольд. — Не знаю, как и быть с тобой…

— Я тоже архонт, не забывай! — вдруг взъярился Дир. — И у меня право есть, как с тобою решать… Так-то! — Вскочил из-за стола, кликнул своих, тех, кто ещё умел соображать и стоять на ногах. Да и вихрем умчался.

«Талагай борзой…» — подумал Вышата, слышавший каждое слово нехорошего разговора братьев.

Настал день, когда древляне вместе с корабельщиками, помолившись Леду и Велесу и пообещав им скоро вернуться, погрузились на лодьи и начали спускаться вниз по Днепру к устью Роси. Вышата и Ратибор, стоя на палубе головного судна, внимательно наблюдали за берегами.

Когда Днепр раздвоился, договорились идти по одной только протоке — левой, так как она была шире и стрелой ни с какой стороны лодьи не достать… Ни с низкой, ни с высокой.

Никите и Селяну снова показалось: они плывут, как в первый раз, в Византию, если бы не узрели на дальнем берегу всадников в тёмных малахах вместо шлемов и кургузых, не застёгнутых спереди поддёвках, открывавших несмотря уже на холод, голые животы.

— Эк, как они, хазарушки, близко к Киеву подошли, не верится даже! — воскликнул Селян.

— Ничего себе — хазарушки… Обласкал! Сволочи они безбровые! Вишь, дани захотели. Пусть без соли свои шкурки жуют, что после обрезания остаются… — хохотнул Никита.

Хазары не просто стояли, взирая на проходящие внизу днепровские лодьи. Всадники перемещались взад-вперёд и махали руками.

— Теперь гадают: «Куда и зачем русы поплыли?», — сказал Ратибор Вышате.

— Кажись, старейшина, каган первым угодил в ловушку, перешёл мосты через Лыбедь и встал перед валом. В этом месте он пологий. Помню, мы его особо на подложном плане отметили, показав тем самым, что здесь стены приступом брать удобно… Да, завязнут тут хазары, как дождь пойдёт! А завтра он точно хлынет, головой чую: к непогоде побаливает… — Вышата снял шлем, пригладил ладонью волосы.

— Не начнёт ли каган тогда отводить свои войска?

— Начнёт и кончит… Мосты-то уже разобраны! Да в дубраве на всяк случай Дир с дружиной стоит. Только бы нам царю успеть в тыл зайти…

— Успеем. Ты головой непогоду, а я сердцем обстановку чую.

— Дай-то бог Перун!

— А я Леда об этом прошу! — воскликнул древлянский старейшина.

— Сам молился ему и лицезрел в броню закованного, с копьём и щитом… — не преминул сообщить Вышата, думая, что Ратибору будет приятно услышать об этом.

И вправду, улыбнулся старейшина, сказал тихо:

— Спасибо за почитание нашего бога — бога храбрости, бессмертия и мужества. Мы чтим его, как вы Перуна, с мечом, вынутом из ножен и воткнутом в землю… Он у нас, как у греков Марс, у сирийцев — Молох… Знаю, что и норманны устраивают ему из камней храмы и капища.

— Норманны?.. — переспросил Вышата. — Те, которые постоянно нападают на Русь Северную?.. Сказывал нам с Аскольдом об этом купец Селян, кормчим я его беру в походы… Вон он, на носу лодьи стоит.

— А мне Никита сие говорил, он с твоим Селяном, кстати, в Новгород ходил. И о смерти Гостомысла, о новом правителе Рюрике баял… Приглянулся им Рюрик, молодой, сильный…

— Посмотрим, Ратибор, как править зачнёт. Не на силу надейся, а на мастерство. А настоящий умелец и по песку корабль проведёт.

— Ты это о ком, воевода, о Рюрике или своём кормчем?.. — посмеялся Ратибор и поговоркой закончил разговор: — Умелая рука — счастью дорога…

Если бы кто третий слышал Ратибора и Вышату, то мог сказать: «Вы так рассуждаете о будущем, будто уже битва с хазарами произошла и их отогнали от Киева… А впереди предстоят сражения за сражением, и не знаешь, кто уцелеет?..»

Не зря побаливала голова у Вышаты: к вечеру пошёл дождь, и бил он по земле всю ночь и весь день…

9

Жены кагана находились при своём повелителе всегда: в Итиле они занимали выстроенные на острове каменные покои, в походе располагались в круглых юртах из верблюжьей кошмы. Верхи их венчали золотые шестиконечные звезды. Таких звёзд насчитывалось ровно двадцать пять: то количество жён, исповедовавших, как и сам Завулон, иудаизм, которое положено издревле по закону — ни больше, ни меньше…

Младшая Дие, угорка, страстно любимая каганом, находилась в юрте по соседству с его палаткой, и как только начался дождь, Завулон перебрался к Дие, и теперь, лёжа на атласных подушках рядом с горячим, готовым во всякое время отозваться на его ласки молодым телом, вслушивался в монотонный шум беспрерывно секущих по кошме водных струй.

Через некоторое время тургауды из личной гвардии кагана, охраняющие всех его жён и его самого, увидели, что земля под ногами, доселе твёрдая, с прозеленью травы, начала вдруг взбухать и превращаться в месиво…

Вначале они шептались между собой, но наутро сказали своему сотнику, и тот решился доложить повелителю, всю ночь не выходившему изнутри и ничего не подозревавшему. Сотник откинул полог юрты, увидел на высоком ложе почти оголившуюся во сне красавицу и остолбенел: кровь жаром обдала виски.

— Что, русский меч проглотил, прямой стоишь! — пошутил над ним Завулон. — Проходи, говори…

Только ему, начальнику тургаудов-телохранителей, позволялось посещать юрту, где обретался каган, в любое время дня и ночи…

— Плохи дела, повелитель… Кажется, мы попали в болотное дерьмо. Следует выбираться отсюда…

Хорошо… Позови в мою палатку особо приближенных, Зембрия, сотников и тысячников. Будем решать, а я сейчас…

Каган собрался, позвал служанку, разбудил Дие и велел тоже одеть её. Обнял, успокоил жену и вышел наружу. Тургауды накрыли повелителя непромокаемым покрывалом, подхватили на руки и понесли, проваливаясь по колено в болотную раскисшую жижу…

Пока кагана доставляли таким образом, он, приоткрыв покрывало, старался как можно тщательнее обозреть свой лагерь. Колеса телег, связанных между собой и составленных по хазарскому обычаю вкруговую, квасились в грязи уже почти по самую ось.

«А дождю, кажется, и конца не видно!.. Что будет, если он станет долго лить? — с тоской подумал повелитель. — Прав сотник, надо выбираться из этого проклятого места как можно быстрее… Знает ли Ефраим, в какую западню мы попали? Кстати, он, тыча пальцем в найденный у убитого план укреплений Киева, настоял, чтобы я с войском направился сюда… Да только план-то сей не ложный ли?!»

Но неожиданно возникшую мысль каган решил оставить пока при себе: «Иудей, живущий в Киеве, от которого план получили, человек первого советника, и выскажи сейчас подозрение, потом неизвестно, как всё обернётся… А если б киевские князья Фарру как соглядатая раскрыли, то давно бы казнили… По сведениям — он жив и здоров… Правда, посыльного от него пока так и не было».

На военном совете, глядя на умного Зембрия, у кагана вдруг появилось желание переговорить с ним относительно своей догадки, но снова передумал: «Зембрий — иудей и еврей, Неофалим и Ефраим тоже. А вороны друг другу глаза не клюют… Сие мы, исконные хазары, сотворить могём или русы… Не токмо глаз выклюем и всё, что под клюв попадёт… А касаемо того, чтобы выбираться отсюда, ждать не следует… Вот и спрошу-ка я богослова».

— Зембрий, видишь, в какое дерьмо мы вляпались? Что скажешь?

— Говори, говори, — закивали подобострастно приближенные кагана из числа дворцовой челяди. Военные пока молчали…

— Я больше грамотей. Но коль повелитель ждёт от меня соображений, поделюсь ими. Думаю, не следует торопиться уходить отсюда… Уходить-то куда?!

— На соединение с царём, чтоб увеличить силы и начать приступ, — сказал Азач.

— Молодой человек торопится. Это свойственно молодости. Но, сами понимаете, когда спешишь, ноги за полы халата цепляются. А русы говорят: «Поспешишь — людей насмешишь…» — упорствовал Зембрий.

Дворцовая челядь обрадовалась шутке, оскалила зубы, но каган строго взглянул на них. А тут как раз и дождь перестал колотить по кошме палатки и чуть проглянуло солнце — стало видно ниже приоткрытого сверху полога, как пока слабые лучи скользнули по тёмным, слипшимся волосам тургаудов, стоящих у входа.