Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

— Это потому, что я редко шучу.

— Ерунда! Ведь ты шутил, когда говорил, что ты — единственный, кто не может проиграть!

— Я был абсолютно серьезен.

— Ты не присоединишься к Лепиду?

— Нет, даже если он будет стоять у ворот Рима, Луций.

— Ты неправ. Я — с Лепидом.

— Я тебя не виню. Рим Суллы разорил тебя.

И младший Цинна ушел в Сатурнию, где находились Лепид и его легионы. На этот раз Катул от имени Сената вторично потребовал возвращения Лепида, но Лепид снова отказался. Прежде чем Катул вернулся в Кампанию к своим легионам, Цезарь попросил у него встречи.

— Что ты хочешь? — холодно осведомился сын Катула Цезаря, которому никогда не нравился этот чересчур красивый и слишком одаренный молодой человек.

— Я хочу, чтобы ты взял меня в свой штат, если начнется война.

— Я не хочу брать тебя в свой штат.

Выражение глаз Цезаря изменилось, взгляд стал смертоносным, как у Суллы.

— Не обязательно, чтобы я нравился тебе, Квинт Лутаций, чтобы использовать меня.

— И как же я тебя должен использовать? Вернее, какую пользу ты сможешь мне принести? Я слышал, ты уже изъявил желание присоединиться к Лепиду.

— Ложь!

— Нет, как я слышал. Младший Цинна приходил к тебе перед своим отъездом из Рима, и вы обо всем договорились.

— Младший Цинна приходил поздравить меня, как и полагается шурину, после того как брак его сестры осуществился фактически.

Катул отвернулся.

— Ты мог убедить Суллу в твоей лояльности, Цезарь, но ты никогда не убедишь меня в том, что ты не смутьян. Ты мне не нужен. Я не нуждаюсь в человеке, в чьей лояльности я сомневаюсь.

— Когда Лепид придет с войском, кузен, я буду сражаться за Рим. Если не в твоем штате, тогда в любом другом качестве. Я — римский патриций, из той же семьи, что и ты. Я никому ни клиент, ни сторонник.

Уже на полпути к двери Цезарь остановился:

— Ты хорошо сделаешь, если будешь помнить обо мне как о человеке, который всегда останется верным конституции Рима. В свое время я стану консулом — но не потому, что такой неудачник, как Лепид, сделает себя диктатором Рима. У Лепида нет ни смелости, ни твердости, Катул. Думаю, и у тебя тоже.

Так и получилось, что Цезарь остался в Риме, а события с возрастающей скоростью приближались к восстанию. Был принят senatus consultum de re publica defendenda. Флакк, принцепс Сената, умер, второй интеррекс провел выборы, и наконец Лепид двинулся на Рим. Вместе с несколькими тысячами других защитников города, самого разного статуса и общественного положения, Цезарь появился во всеоружии перед Катулом на Марсовом поле. Его послали с группой в несколько сотен человек охранять ведущий в город Деревянный мост через Тибр. Поскольку Катул не дал никакой командной должности обладателю гражданского венка, Цезарь был рядовым солдатом. У Деревянного моста боя не произошло, и, когда сражение у Квиринала закончилось, он отправился домой, не изъявив ни малейшего желания преследовать Лепида по побережью Этрурии.

Высокомерие и враждебность Катула не были забыты. Но Гай Юлий Цезарь умел ненавидеть терпеливо. Когда наступит время, придет и черед Катула. А до тех пор Катул подождет.

К большому сожалению Цезаря, когда он прибыл в Рим, младший Долабелла уже находился в ссылке, а Гай Веррес расхаживал по всему Риму — воплощение добродетели и честности. Веррес теперь являлся мужем дочери Метелла Капрария и пользовался большой популярностью среди выборщиков-всадников, считавших его показания против младшего Долабеллы большим подарком своему сословию, которое лишили права быть присяжными. Вот сенатор, который не побоялся обвинить одного из своих коллег!

Через Луция Декумия и Гая Матия Цезарь дал знать всем, что он намерен защищать любого человека из Субуры, и в те месяцы, когда происходили поражение Лепида и Брута и взлет Помпея, Цезарь выступал адвокатом в судах по делам мелким, но очень успешно. Его репутация росла, специалисты адвокатуры и риторики стали посещать суды каждый раз, когда Цезарь защищал подсудимого, — большей частью то были суды по гражданским делам или делам иностранных граждан, но иногда события разворачивались и в суде по делам убийств. Как Катул ни старался принизить Цезаря, люди слушали Катула все меньше и меньше, потому что им нравилось, что говорил Цезарь, не говоря уж о том, как он это говорил.

Когда несколько городов Македонии и центральной Греции обратились к нему с просьбой выступить в качестве обвинителя против старшего Долабеллы (вернувшегося после продолжительного губернаторства, так как Аппий Клавдий Пульхр наконец прибыл в свою провинцию), Цезарь согласился. Это был первый действительно важный судебный процесс, в котором он принимал участие, ибо слушание проводилось в quaestio de repetundae — суде по делам о вымогательстве — и судили человека, принадлежавшего к семье высшего класса, пользующейся большим политическим влиянием. Цезарь мало знал о фактах губернаторства старшего Долабеллы, поэтому принялся беседовать с возможными свидетелями и тщательно собирать показания. Клиенты-этнархи были в полном восторге от Цезаря, безупречно тактичного с ними, всегда приятного и легкого в обращении. Но больше всего их поразила его память. Он никогда не забывал услышанное хотя бы раз и часто ухватывал какое-нибудь случайное замечание, которое оказывалось намного важнее, чем это представлялось другим.

— Однако, — сказал он своим клиентам в то утро, когда должно было начаться слушание, — предупреждаю: жюри целиком состоит из сенаторов, а симпатии сенаторов на стороне Долабеллы. Его считают хорошим губернатором, потому что ему удалось держать в страхе скордисков. Не думаю, что мы можем выиграть дело.

Они не выиграли, хотя улики оказались настолько тяжелы, что только жюри из сенаторов, судившее собственного коллегу, могло проигнорировать их. Обвинительная речь Цезаря была великолепна, но приговор все равно звучал ABSOLVO — «Оправдать». Цезарь не стал извиняться перед клиентами, но они не были разочарованы в его действиях. И судебное представление, и речь Цезаря были сочтены лучшими за последнее поколение. Люди обступали Цезаря толпой, просили опубликовать речи.

— Они станут учебниками для изучающих риторику и законы, — сказал Марк Туллий Цицерон, прося копии для себя. — Ты не должен был проиграть. Я очень рад, что вовремя вернулся из-за границы и услышал, как ты превзошел Гортензия и Гая Котту.

— Я тоже очень рад, Цицерон. Одно дело, когда тебя хвалит Цетег, и совсем другое — когда такой адвокат, как ты, просит копии моих речей, — сказал Цезарь.

Его действительно обрадовало, что Цицерон обратился к нему с подобной просьбой.

— Ты не можешь научить меня ничему новому в ораторском Искусстве, — поспешил добавить Цицерон, подсознательно начиная опровергать свой комплимент, — но будь уверен, Цезарь: я изучу твой метод ознакомления с делом и то, как подробно ты представляешь доказательства.

Они вместе шли к Форуму, Цицерон все продолжал говорить:

— Что поражает меня, так это как тебе удается управлять своим голосом! В обычном разговоре он низкий. Но когда ты обращаешься к толпе, голос твой становится высоким и звонким, он слышен в самых последних рядах. Кто научил тебя этому?

— Никто, — удивленно ответил Цезарь. — Я просто заметил, что людей с низкими голосами намного труднее услышать. А поскольку я хочу, чтобы меня слышали, я превратился в тенора.

— Аполлоний Малон — я учился с ним последние два года — говорит, что голос зависит от длины шеи человека. Чем длиннее шея, тем ниже голос. А у тебя шея худая, длинная! К счастью, — добавил он самодовольно, — моя шея правильной длины.

— Короткая, — сказал Цезарь.

— Средняя, — решительно поправил Цицерон.

— Ты неплохо выглядишь. Немного поправился, что тебе было необходимо.

— Я чувствую себя хорошо. И очень хочу вернуться к адвокатуре. Хотя, — задумчиво добавил Цицерон, — не думаю, что мы встретимся с тобой на одном слушании. Иные титаны не должны сталкиваться. Думаю, подобные Гортензию и Гаю Котте — тоже.

— Я ждал от них лучшего, — отозвался Цезарь. — Если бы жюри заранее, еще до слушания, не приняло решения, они проиграли бы. Они были по-глупому сентиментальны и неловки.

— Я согласен с тобой. Гай Котта — твой дядя, не так ли?

— Да. Но это не имеет значения. Мы с ним любим столкнуться в споре.

Собеседники остановились, чтобы перекусить у продавца, который уже много лет продавал свои знаменитые закуски возле дома фламина Юпитера.

— Я считаю, — сказал Цицерон, поглощая кусок пирога, — что с юридической точки зрения все еще существует большое сомнение на счет твоего прежнего фламината. Разве тебе не хочется воспользоваться этим и переехать в этот просторный и очень красивый дом там, за лавкой Гавия? Я понимаю, ты занимаешь квартиру в Субуре. Не тот адрес для такого адвоката, как ты, Цезарь!