Соколиная охота - Роберт Линдон

Дрого выскочил из темноты, таща за собой служанку Кэйтлин Азу.

— Покажи ему.

Девушка протянула к Геро ладони, всхлипывая от боли. Он понял, в чем дело, когда снял с них повязки: кожа под ними была полностью содрана. Геро взял ее запястья.

— С руками твоей госпожи дело так же плохо?

Едва не рыдая, девушка кивнула. Валлон даже не взглянул, продолжая запихивать в рот еду.

— Я предупреждал ее, что нам предстоит не увеселительная прогулка.

— Нет необходимости так уж рвать жилы, — возразил Дрого. — Они не станут нас преследовать после гибели Глеба. У них и лодок-то нет.

Валлон скосил на него сверкнувший огненным отблеском глаз.

— Лодки они могут найти в Смоленске. Мы впереди них самое большее на три дня пути, а до Киева не меньше двенадцати.

— Я знаю только одно: если ты будешь гнать нас дальше, как и прежде, завтра в это же время тебя будут окружать одни калеки.

Геро перебил их пререкания.

— Я смажу твои ладони целебной мазью, — обратился он к Азе.

Девочке было не больше двенадцати. Он нанес ей на руки смесь ланолина и водорослей. Когда она ушла, сицилиец взглянул на Валлона.

— Дрого прав, Ричард не может уснуть из-за болей.

Он показал франку свои собственные ладони.

— Я с трудом держу кружку, не говоря уже о весле.

Валлон поворошил веткой костер.

— Ты думаешь, мне легко?

— Тем более. Ваша рана может вскрыться.

— Мы должны торопиться. Меня преследует кошмар, будто русские ночью проскользнули мимо нас. Представь, выходим мы из-за излучины, а они уже ждут нас.

— Этого не случится, Вэланд наблюдает за рекой. Сэр, я серьезно говорю, еще один день такой же, как этот, и мы будем ни на что не способными калеками.

Франк ничего не ответил. Тогда Геро поднялся и расправил спину, опершись кулаками в поясницу, затем опять зябко поднял плечи и ушел в темноту.

— Ты смажешь руки Кэйтлин?

— Уже иду.

— Спасибо тебе. Ты будешь хорошим врачом, если выживешь.

С холмов скатывался туман, когда они собрались у реки на следующее утро. Лес наполнялся рассеянным светом, не отбрасывающим теней и смягчающим очертания всего вокруг. Поверхность реки отсвечивала свинцовым блеском. Дикий крик орлана пронзил тишину.

Большинство членов отряда взирали на лодки с тупым отвращением, в то время как викинги запрыгивали в свою посудину с шутками и смехом.

— Вульфстан, — позвал Валлон. — Дальше мы пойдем в двух лодках. Раздели своих людей между ними.

Норвежец оглядел подчиненных и отдал приказ. Викинги неохотно покинули лодку и заняли свои места. Снова отправились в путь. Валлон разрешил Ричарду отложить весло и отдохнуть. Франк поднял брови и посмотрел на Геро.

— Доволен?

Геро широко улыбнулся.

— Очень.

Река несла свои воды неспешно, течение здесь было не быстрее медленной ходьбы, но, тем не менее, от рассвета до заката лодки проходили, должно быть, по пятьдесят миль. Их путь лежал точно на юг, и через четыре дня река стала шире, местами доходя до двух миль от берега до берега, словно огромный лист железа под синим куполом неба. Геро пребывал в расслабленной полудреме, шевеля веслом только с тем, чтобы оставаться на нужном курсе.

Лавируя между островками и отмелями, они то и дело встречали рыбаков и сплавщиков леса, управляющих шестами на плотах из связанных бревен. Они сделали только одну остановку, чтобы выяснить, сколько им еще предстоит идти до Киева, и сразу же продолжили путь. Каждые несколько миль по берегам им встречались поселки. Минуя их в вечерней темноте, они догадывались об их присутствии по колокольному звону, по тусклому свету, льющемуся через дверной проем, по крику матерей, зовущих детей к ужину. На ночлег путники всегда останавливались в лесу, отдавая предпочтение островам. Теперь, когда появилось больше свободного времени, Вэланд начал приручать кречетов. Каждый день сокольник кормил их у себя на кулаке, и, поскольку на это требовалось много времени, он привлек себе в помощь Сиз. Он показал, как нужно удерживать птицу за обножи и, поднося корм большим и указательным пальцами, давать им. Большого белого кречета Вэланд обихаживал сам. Другим его любимцем был массивный самец с оперением, отливавшим серебристо-стальным цветом. Хотя и прирученный, этот кречет не обладал такими же хорошими манерами, как белый. Тот принимал пищу с королевским достоинством, никогда не спуская с Вэланда взгляда, такого же дикого и быстрого, как в тот день, когда сокольник его поймал.

Каждое второе утро, если позволяла погода, он выпускал птиц из клеток на берег, чтобы они могли выкупаться. Делали они это нечасто и в основном все отведенное время бились, пытаясь освободиться от пут. Белый кречет, похоже, понимал, что ему не удастся вырваться, но и он тосковал по свободе и припадал к земле с полураскрытыми крыльями, чтобы затем, оттолкнувшись, пуститься в прерываемый должиком полет. Глядя на это, Вэланд каждый раз вздрагивал.

Они с Сиз ежедневно отправлялись в ялике охотиться за дичью и редко возвращались с пустыми руками. У каждой излучины и залива водные птицы разбегались от них по воде или с криком взмывали вверх. Вэланд сделал девушке легкий лук из выдержанного тисового дерева, купленного в Новгороде; он выстругал древесину скобелем, оставшимся от Радульфа. Вэланд изготовил его таким образом, чтобы светлая заболонь находилась спереди для упругости, а золотистая ядровая древесина сзади — для сопротивления сжатию. За этим занятием он вспомнил Радульфа, его умелые руки, сноровисто выполняющие любую работу, его неправдоподобные истории о былых битвах, которые он при этом рассказывал, а также еще более невероятные планы на будущее. Мысли о смерти Радульфа навеяли воспоминания о псе, и он блуждал взглядом между деревьями, как будто призрак верного друга все еще бродил по лесам. Даже Сиз не догадывалась о тяжести его переживаний. Когда она разрыдалась, узнав о гибели пса, Вэланд напустил на себя беспечный вид. «Это всего лишь пес», — говорил он ей, а она била себя в грудь кулаками и убегала лить слезы в одиночестве.

Всего лишь пес… С его утратой Вэланд чувствовал, будто у него самого что-то вырвали изнутри. Иногда он заговаривал с ним, прежде чем вспоминал со сжимающимся сердцем, что его больше нет. Однажды он разволновался, услышав отдаленный лай, который вселил в него ложную надежду, что каким-то чудом пес выжил и преодолел сотни миль по лесам, чтобы отыскать хозяина.

Как-то ночью Вэланда разбудил печальный вой, он встал и пошел на звук, пока не увидел силуэт волка на высоком берегу реки. Зверь стоял и выл на полную луну, притемненную облаком. Небо было чистым, и когда он вновь взглянул, то понял, что это была стая гусей, пролетающая против луны черным кружевным облачком. Вэланд заплакал, однако сам не знал, по ком льет слезы: по псу и Радульфу, а может, также по одинокому волку и гусям, путешествующим на юг. Он не мог понять, из-за чего так сильно болит глубоко внутри, и продолжал страдать.