Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

их наперечет и хочет попасть куда-то, обойдя стражу. На миг думаю, как неосмотрительно, учитывая все, что вокруг нас происходит, оставлять такие лазейки доступными… Они хороши для нас, пьяных и потерявших ненадолго осторожность. Но еще лучше – для наших возможных врагов.

Я хочу сказать это, но в голове туманится, когда уже Орфо оказывается у стены, в этом холодном мраке. Ее пальцы впились в мой ворот, другая рука скользит по спине под рубашкой, я ничего не вижу – и может, поэтому хуже контролирую себя. Я не осознаю, как перехватываю ее бедра и легко приподнимаю. Как целую снова в губы, потом в шею, остро понимая, как мешает мне одежда, как я хочу содрать ее с нас обоих. Она снова обнимает меня одной рукой, пальцы другой запускает в волосы, сжимая их ровно до той боли, которая не способна напомнить о дурном. Хозяин хватал их не так. Тянул до хруста шеи, словно проверял на прочность. Орфо знает, как потянуть так, чтобы тысячи приятных мурашек бежали по позвоночнику и чтобы я почти задохнулся. Чтобы следующий мой поцелуй пришелся ниже, чтобы губами через тунику я почувствовал: после пиррихи, где-то между нашими тостами и побегом, она избавилась от бинтов, перетягивавших грудь. Я заставляю себя прерваться, чуть отстраниться, справляюсь с желанием сквозь ткань прихватить твердый от холода или нетерпения сосок губами и тихо спрашиваю:

– Хочешь короноваться со сломанной ногой?.. Я могу тебя уронить.

Мы фыркаем. Даже это напряжение между нами, тягучее и темное, легко обращается игрой. Мы знаем друг друга слишком долго и помним другими. Мы никогда не любили тот самый театр, о котором говорили с физальцами. Это в театре, особенно мыльном, скользкий пол, плесень, сырой воздух, а порой и ползающие вокруг жуки и змеи не мешают Большой Страстной Любви. Может, все это не помешало бы и нам после такой дозы выпитого, но…

– Не хочу. – Она нехотя освобождается, спрыгивает на пол, тянет меня за собой. – Пошли. Только не упади, твоя сломанная нога мне тоже не нужна.

Я иду – не могу даже выпустить ее запястье; боги знают где мы и насколько просто отсюда выбраться. Я ненавидел эти ее внезапные «открытия» еще в детстве; тесные пространства, стены, способные проглотить и не выпустить, не будоражили, а пугали меня.

– Если разозлю тебя, бросишь меня тут? – спрашиваю в спину полушутливо, в следующий же миг врезаюсь в нее. Почти губами в губы: Орфо опять развернулась, опять притянула меня к себе, но поцелуй слишком короткий. И слишком обещающий.

– В темноте можно сделать намного больше интересных вещей, Эвер. В следующий раз могу показать.

И снова я слышу ее шаги, снова мы идем – начался подъем. Крутой и долгий, пару раз я спотыкаюсь, она тоже путается в ногах – и даже сквозь жаркий туман я не могу совсем не думать о том, что будет, если оба мы где-то поскользнемся, сломаем не ноги, а шеи и останемся лежать тут до скончания времен. Нас никто не услышит, даже вонь нашего разложения могут не почувствовать. Орфо будто слышит мои мысли: сжимает руку крепче, тянет увереннее, и еще через несколько шагов подъем кончается. Воздух становится чуть теплее и суше, из какой-то щели падает узкая-узкая полоска факельного света. Но мы все еще почти полностью в темноте.

– Пришли, – шепчет Орфо и снова поворачивается ко мне. Во мраке я различаю блеск ее глаз. – Хотя ты подсказываешь слишком хорошие идеи. – Пальцы пробегаются по моему воротнику и расстегивают пару пуговиц. – Может, все-таки хочешь задержаться?

– Я… – Но прежде чем я бы ответил, она подступает вплотную.

Сжимает уже обе мои ладони, всматриваясь в лицо.

– В темноте ты точно не увидишь ничего дурного, – шепчет она так, что я чувствую дыхание на губах. – Порой мне кажется… темнота спасительна.

Глупо, но на миг я опять думаю об этом: она правда может бросить меня здесь. Она еще не знает, как это опрометчиво, не знает, что сказал мне Скорфус, но я не могу судить ее, ведь она… она, возможно, чувствует что-то кроме пьяного желания бесконечно целоваться.

За столом я видел, как она обеспокоена, как сожалеет о моей дурноте и одновременно как терпеливо и покорно ждет от меня… чего-то, за что ей придется оправдываться. Она всячески это скрывала, скрывала до самого конца, ловя меня в толпе взглядом, полным надежды и благодарности, а не настороженности и мольбы: «Не выкини ничего лишнего». Но думаю, сейчас ей намного легче. Легче от самого факта, что мы наедине и я больше не представляю опасности.

Для ее образа будущей королевы. Для гостей, не подозревающих о моих припадках. Для столов, блюд и кувшинов. Но не для нее.

– Нет?.. – шепчет она, проводя по моим волосам совсем легко. Во взгляде снова надежда. И слова, которые кажутся мне опрометчивыми: «Тогда и я останусь тут с тобой».

Я смотрю в ее глаза и все еще слышу… тишину. Голоса не возвращаются, боятся ли они вина, темноты, ее или того, что я чувствую даже от переплетения наших дыханий, но так или иначе…

– Не знаю, – едва удается вытолкать ответ из горла. Я не хочу говорить об этом, не хочу думать, но ведь это было неизбежно. Шагнув чуть назад, прислоняюсь к стене, и с губ все-таки срывается: – Но ты уверена, что ко мне безопасно приближаться? Особенно там, где… …где тебя, если что, никто не найдет.

Темнота смеется – Орфо уже опять подошла. Чувствую мягкое движение – в кладку по обе стороны от меня упираются руки, это напоминает что-то давнее и кажущееся таким смешным. Губы совсем мимолетно касаются моих губ, щеки, линии челюсти. По ключицам проводят ногти, и еще пара пуговиц оказывается расстегнута.

– Я волшебница, Эвер, – шепчет она, снова запуская пальцы мне в волосы. – Как-нибудь справлюсь, если ты надумаешь броситься, но…

Перехватывает дыхание: она прижимается вплотную, делает такой смешной и невинный жест – легонько трется о другую мою щеку своей щекой, будто кошка. А потом снова внимательно, уже совсем иначе смотрит в глаза. Рыжая полоса блестит на наших лицах.

– Но я не думаю, что мне нужно тебя бояться. Мне нужно тебе помочь. И кажется, обо всем этом мы уже говорили. Поэтому перестань.

Я не успеваю коснуться ее лица в ответ, не успеваю ее отстранить и хотя бы попытаться объяснить, что это бессмысленно и невозможно, – она отступает сама. Берет мои пальцы уже мягко, тянет, другой рукой снова что-то со скрипом поворачивает