Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

уничтожения опасного очага возникшей угрозы. А если угроза оказалась мнимой, как потом решили, уничтожили самих доносчиков, как умышленных клеветников на цвет аристократии. Вашего отца признали жертвой оговора, а то, что ваша матушка, да и сама Ласкира, столь оплошали, позволив уже корыстным мерзавцам ограбить вас, кого винить? Ласкира была, не скажу, что не образованной, а очень специфической особой, всегда живя своей душой где-то там, куда другим доступа не было, но плохо ориентировалась в жизни реальной. Вначале Ниадор, потом уж сын были ей защитой, а без них она потерялась как ребёнок. А матушка… она была убита горем, в то время как её отчим, обладая властью над огромной и другой страной, как вы теперь знаете, слишком презирал то, чем владели континентальные аристократы. К чему ему были их жалкие имения, когда он нацелен отобрать у них весь континент. И уверяю вас, так оно и произойдёт… Вот видите, в какие откровения вы меня вовлекли, пользуясь моей беззащитностью перед вами…

Он опустил глаза в поверхность своего начальственного огромного стола, будто что-то искал на его поверхности. Что он имел в виду, понять было трудно, но, когда он поднял на меня свои глаза, наполненные странным влажным блеском, я оторопела, не желая уже ничего понимать. Он быстро спохватился, спрятавшись опять за свою непроницаемость, уже сухо договорив, — Ну, а то, что Ал-Физ оказался неблагодарным, это уже другая история. То, что он не простил мне моей беспримерной стойкости ради его спасения, говорит лишь о том, что он начал бояться меня как человека, который организован иначе, чем он, а потому и непонятен ему. Он и вашего отца не понимал, а не боялся его лишь потому, что считал возвышенным дурачком и сказочником. А я-то никогда не был ни дурачком, ни сказочником.

Тут кое-что поняв, я спросила, — Инар, зачем вы следили за мною, когда я жила в столице? Я же отлично запомнила ту машину…

— Я не следил, а охранял вас, госпожа. Поскольку всегда было очень много желающих присвоить вас себе, пользуясь вашей якобы беззащитностью при такой небывалой красоте.

— Имеете в виду Рэда-Лока?

Он повторно издал смешок, — Машины были разные, а казались вам одинаковыми из-за этой странной моды на золочение стёкол. Если бы только Рэд, этот неисправимый любитель лёгких интрижек! И уж тем более не Чапос, как вы понимаете, являлся для вас угрозой, поскольку он боится меня, как вам и не кажется такое смешным. За вами следил сам Ал-Физ, стареющий, да неугомонный оплодотворитель огромного количества женщин. Но я однажды сказал ему, глядя прямо в его лютые глаза, чья вы дочь. Он стал белым и безмолвным как меловая скала… Не буду толкователем его чувств, но после такого откровения его преследования прекратились.

Так вот как! Их было несколько, тайных наблюдателей за мною в те времена, и только моё неведение приписало те преследования одному и тому же лицу в силу похожести их машин. А его, Рудольфа, среди них как раз и не было. И все те мои ощущения, возникшие не беспочвенно, теперь казались мне постыдными. Ну и тупица же я, слепая и очарованная собственными миражами, откуда и тянулись ко мне руки того, кто в действительности на тот момент и не думал обо мне! От волнения я принялась поглощать сливочную бомбочку, не чувствуя никакого вкуса. Щёки мои пылали, — несчастная особенность, передавшаяся мне от мамы с её тонкой кожей.

Инар протянул мне затейливую запечатанную коробку с пирожными. У него была ещё одна про запас, как оказалось.

— Возьмите с собой, госпожа. Для вас и куплено. Только прикажите, к каждому вашему завтраку у вас будут самые свежие лакомства из самых изысканных столичных домов яств.

Глаза его разгорались восхищением, так что казалось, некая прозрачная сковывающая мимику плёнка сползает с его лица…

— Сам не поленюсь каждое утро перед восходом ездить за ними, чтобы ваши губы прикасались к изысканным лакомствам. Лишь бы вы испытывали удовольствие… — он быстро спохватился и наклонил голову как бы в знак почтения.

Я встала, даже не подумав протянуть руку к его подношению, — К чему бы мне обременять вас? Вы мне кто, собственно? Разве отец? Или жених?

Лицо его вытянулось, губы жалко затряслись, так что я окончательно опешила, — Благодарю вас, Инар, за ваше предложение, но не стоит настолько себя обременять.

— Да какое ж обременение? Я так и так каждое почти утро езжу в столицу.

— Зачем?

— Дела, знаете ли… да и встаю я рано. Жизнь натренировала меня так, что первые лучи Ихэ-Олы я встречаю, будучи уже за работой, а не в постели, как прочие…

— На что намёк? Что в нашей «Мечте» все ленивы и не дисциплинированы?

— Только не вы!

— Мы, господин Цульф, порой по ночам работаем, чтобы успеть изготовить заказы. Поэтому имеем полное право открывать своё заведение чуть позже, чем тут принято…

— Кто ж вас упрекает? Ваше право самой назначать часы приёма посетителей. Жалоб от ваших клиентов по поводу этого не поступало. Прошу вас, госпожа Нэя, оставьте меня теперь в покое. Мне необходимо принять лекарство, коли уж вы вывели меня из привычного состояния душевного спокойствия и ясного ума, необходимых мне для моей службы.

Я ушла, наполненная таким сумбуром, что решила никогда с ним не разговаривать вообще. Как он вообще посмел дать мне понять то, в чём я не только не нуждалась, а была почти оскорблена, — в его чувственном обожании, поскольку приписать чистую и бескорыстную влюблённость такому сухарю я отказывалась. Наверное, его можно было и пожалеть, и уважение он точно заслуживал, но он продолжал не нравиться мне. То ли из-за немужественной внешности, то ли от ускользающей его сути, не определяющейся ни как плохая, ни как хорошая. Он, действительно, обслуживал лично мои дела и разруливал всевозможные и неизбежные проблемы, прикрывал наше сознательное плутовство, особенно со стороны Эли, снисходил к необязательности, чего тут никто и ни от кого не потерпел бы никогда. Но общался со мной очень скупо и без намёка на льстивость или угодничество, а в то же время явно тяготился такой вот обузой. И нате вам! Он, кажется, тоже мужчина… Пусть уж Эля с ним общается, бедняжка…

Но своё обещание этот странный и ускользающий от понимания человек выполнил. Редкое утро на моём столе не оказывались те или иные изыски из столичных домов яств. Так что самые приятные из моих заказчиц ещё больше полюбили визиты ко мне. Ведь их к тому же и угощали за