Железный пират - Макс Пембертон

Гастон промолчал и не сказал ему, что его наместничество продлилось бы не больше нескольких часов, если бы он нашел эту рекомендацию недостаточно хорошей. Он отправился к себе, быстро переоделся, умылся и вернулся в садик в крепости, где они должны были завтракать. Это было прелестное местечко, защищенное живописной стеной, покрытой плющом и диким виноградом. Позади них возвышались высокие башни древнего замка, обращенного в крепость, а перед ними, далеко внизу, лежала Верона, сверкавшая на солнце, как будто ее красноватые крыши были покрыты кристаллами. Собор, огромный амфитеатр, стены, колокольни, сонный и мирный Адидже, кативший свои воды среди цветущих садов, в которых виднелись оливковые деревья, — все, вместе взятое, представлялось таким мирным и прелестным зрелищем, что невольно усталый путник с удовольствием согласился бы отдохнуть здесь, решив про себя, что он нашел наконец свое Эльдорадо.

Гастон, почти ничего не евший с тех пор, как он расстался с Беатрисой, с большим удовольствием приступил к вкусному завтраку, и только тогда, когда он запил его достаточным количеством прекрасного белого вина, он обратился наконец к Валланду с вопросом о том, что, собственно говоря, происходит в настоящее время в городе. Наместник, человек грубый и невоспитанный, старался во всем выгородить себя и свои оправдания подтверждал разными клятвами и ударами тяжелого кулака по столу.

— Гарнизон вооружен, потому что теперь война, — говорил он. — Они угрожают мне, я угрожаю им. Гараветта и Эмили, предводители веронской черни, находятся там, в горах, и у них девять тысяч солдат, у нас же нет и ста на весь город. Не сидеть же мне и ждать, пока они нападут на нас. Генерал вряд ли бы одобрил это. И поэтому я заряжаю свои пушки, чтобы быть наготове. Вы поступили бы так же на моем месте, граф.

Гастон ответил очень терпеливо.

— Весьма возможно, если бы я был уверен, что победа останется на моей стороне. Вы говорите, что Эмили в горах с девятью тысячами человек. Если так, то, пожалуй, может случиться, что он явится сюда посмотреть ваши пушки, Валланд. Вряд ли человек может верить в ваше желание сохранить мир, когда вы приставляете пистолет к его голове. По-моему, вы должны умерить свой пыл и сохранить его к тому времени, когда он вам понадобится. Я, со своей стороны, намерен начать с того, что вызову для переговоров Эмили и Гараветта. Мы выясним тогда, по крайней мере, чего нам ждать от них. Если они захотят войны, мы, конечно, в этом им не откажем, но в настоящее время мы с ними в мире, и поэтому мир этот должен соблюдаться, как следует.

Валланд рассмеялся при мысли, что кто-либо может быть в мире с ними, и, выпив чашку вина, он взглянул на свои невзрачные серебряные часы, висевшие на медной цепочке, и сказал:

— Граф, я покажу вам, как храню мир по отношению к этим дьяволам. Теперь как раз час, и они хотят заставить нас думать, что все теперь спят, но я разбужу их и вы увидите, что случится. Потом вы можете сколько хотите, переговариваться с ними, только, пожалуйста, берите с собой эскадрон драгунов. Но подождите только, вот и знаменитая оливковая ветвь.

Он подозвал одного из часовых, и тот быстро отправился передать его приказание артиллеристам. Прошло несколько минут. Гастон и не подозревал того, что должно было сейчас произойти, и вдруг раздался пушечный выстрел, ядро пролетело над всем городом и ударилось наконец в крышу старого белого дома в пятидесяти ярдах от церкви св. Афанасия. Как только рассеялся дым, разрушенные стены дома и его разбитые вдребезги трубы ясно доказывали, как метко стреляют из замка по мирному городу. Часть дома свалилась на улицу, другая же часть, обнаженная после разрушения крыши, ярко вырисовывалась на синем фоне неба, так что даже видна была мебель в верхних этажах. Прохожие на улицах могли издали слышать крики несчастных, погибших под развалинами дома, и наблюдать картину, как одна женщина, держа на руках ребенка, умоляла снять ее с верхнего этажа, так как лестница тоже была разрушена.

Граф Гастон в негодовании вскочил на ноги, как только выстрел донесся до его ушей, но он не мог сразу заговорить, настолько велико было его удивление при виде представившейся его глазам картины. Не успело эхо от пушечного выстрела улечься в горах, как вдруг из всех домов высыпали люди: некоторые бежали, испуганные и встревоженные, другие выскочили вооруженные мушкетами, мечами и кинжалами и все они бросились по направлению к амфитеатру в центр Вероны, как к заранее условленному месту. В ту же минуту на всех колокольнях раздался усиленный перезвон; все слилось в один немолчный ужасный гул. Сцена этого внезапного появления стольких вооруженных людей страшно поразила Гастона он обернулся к Валланду и сказал ему:

— Объясните мне, ради Бога, что все это значит. Говорите мне правду. Теперь ведь я отвечаю за все, а не вы, как вы скоро в этом убедитесь.

Он говорил спокойно и тихо, но в глазах его горел огонь такой решимости, что даже недалекий Валланд не мог не понять этого.

— Раз в день я стараюсь напомнить им, что я еще здесь, — сказал он, как бы оправдываясь. — Это мое предупреждение всем негодяям, наводняющим Верону. Ведь не проходит ни одной ночи, чтобы кто-нибудь из этих проклятых итальянцев не зарезал хоть одного француза. Я стараюсь дать им понять, что их ждет впереди, и даю вам слово, я сожгу все их дома до единого, если урок этот не послужит им на пользу. Если ваш долг предписывает вам поступать иначе, действуйте, как хотите. Но пока за все отвечаю я, я буду продолжать так, как начал, и вы можете передать это Бонапарту, если не согласны со мной. Что касается этой падали…

— Наших союзников в Вероне, прошу не забывать этого.

— Называйте их, как хотите, от этого они не изменятся, и мушкеты по-прежнему останутся в их руках. Я говорю, что они не лучше собак, и с ними надо поступать, как с таковыми, а если вам не нравится…

— Мне это настолько не нравится, что я тотчас же прекращу все это. Вы можете мне в этом помочь, если хотите.

— Скажите, как, и я охотно помогу вам, если смогу.

— Отправляйтесь к собору и извинитесь за это оскорбление перед всей Вероной.

— Только в том случае, если они принудят меня к этому силой.

— В таком случае мне придется передать генералу Бонапарту, что вы не согласны исполнить его приказания?

— Вы можете сказать ему, что я — простой солдат и что я готов перестрелять всех этих негодяев, раньше чем извинюсь перед ними.

Сомневаться больше было невозможно: Валланд твердо стоял на своем, и ничто на свете не могло изменить его убеждений. Гастон в душе не мог не похвалить его за это, тем более, что он отчасти понимал и оправдывал его поступки.