Empire V. Бэтман Аполло - Виктор Олегович Пелевин

сторону, через каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы зажечь от своего золотого посоха невидимую свечу.

Он просто касался им какой-нибудь точки в темноте, и там появлялся огонек. Потом становился виден подсвечник, и из мрака появлялся небольшой сегмент освещенного пространства.

Чем больше свечей он зажигал, тем светлей делалось вокруг. Но в этом было какое-то фокусничество. Дракула касался невидимых свечей с такой точностью, что мне стало казаться, будто он создает их на пустом месте — мало того, их желто-синие огоньки не освещают скрытое в темноте, а, словно крохотные проекторы, рисуют его сами.

Я вспомнил про свет сознания, оживляющий анимограммы. Теоретически его источником в этом опыте был я, а все остальное являлось просто моими тенями. Но граф Дракула был необычным вампиром. Неясно было даже, покойник он или нет. Я не мог с уверенностью сказать, кто здесь анимограмма, а кто ныряльщик. Следовало быть начеку.

В зале стало почти светло — теперь я видел глубокие кожаные кресла, камин, два массивных письменных стола, ковры на полу, диваны и книжные шкафы вдоль стен. Это была обстановка английского manor house. Собранные здесь вещи были разделены такими объемами пространства, что зал казался почти пустым. И — по этой самой причине — невероятно роскошным: ведь о преуспеянии в наши дни свидетельствуют не столько собранные в человеческом жилище материальные объекты, сколько расстояния между ними. Даже в обычных бетонных сотах пустое место стоит куда дороже того, чем его заполняют, включая людей…

Но волнение не дало мне додумать эту мысль — граф подошел совсем близко. Вблизи он выглядел очень юным — у него еще не росли усы. Его тело казалось вылепленным из синей глины.

Оказавшись возле нас, он остановился и разжал руку, в которой держал посох. Вместо того, чтобы упасть на пол, посох сложился в воздухе и превратился в язычок голубого огня, который ярко сверкнул перед его ладонью и исчез.

Дракула опустил руку и сказал:

— Здравствуйте, господа. Меня вы, вероятно, знаете, раз пожелали увидеть. А как ваши имена?

— Рама Второй, — ответил я.

— Гера Восьмая, — сказала Гера.

Коротко глянув на меня, Дракула уставился на Геру.

— Вы, кажется, не просто Гера Восьмая…

— Я отвечаю за то, что ее путешествие будет безопасным, — торопливо вмешался я. — Мы осмелились навязаться к вам в гости, зная о вашем гостеприимстве и великодушии…

— Вы — Кавалер Ночи? — спросил он.

— Да, ваше сиятельство.

Мне показалось, что в его глазах мелькнуло понимание и грусть. Он улыбнулся.

— Не называйте меня «сиятельством», — сказал он. — Это было очень давно. Теперь я не граф, а бог.

— Как тогда к вам обращаться?

— Саду, — сказал он.

— Саду? — переспросила Гера. — Это, кажется, обращение к индийскому аскету?

— И самое подходящее обращение к богам, поверьте.

Дракула указал на два стоящих рядом кресла.

— Садитесь, прошу вас.

Мы с Герой опустились в кресла. Дракула сел на ближайший письменный стол и сложил ноги в безупречный лотос.

— Вы бог в каком смысле, саду? — спросил я. — Вампиры ведь тоже считают себя богами.

— Вампиры носят имена богов, — сказал Дракула. — Но это придуманные людьми имена. Настоящие боги совсем другие. Я действительно стал одним из них. Хоть и по довольно неожиданной причине.

— Не будет нахальством спросить, по какой? — спросил я. — Если мы, конечно, поймем.

— Поймете, — улыбнулся Дракула. — У тебя ведь есть привычка висеть в хамлете?

— Конечно.

— И сколько ты проводишь там каждый день?

— Прилично, — сказал я. — Наверно, часа два. Иногда больше, когда дел нет. В общем, как могу… Кстати сказать, саду, если я зависаю в хамлете слишком надолго, меня приводят в себя ваши слова. Это от прежнего хозяина осталось. Я столько раз их слышал, что запомнил наизусть… «Ни о чем я так не жалею в свои последние дни, как о долгих годах, которые я бессмысленно и бездарно провисел вниз головой во мраке безмыслия. Час и минута одинаково исчезают в этом сероватом ничто; глупцам кажется, будто они обретают гармонию, но они лишь приближают смерть… Граф Дракула, воспоминания и размышления…»

— Ложная цитата, — сказал Дракула. — Я никогда не жалел ни об одной минуте, проведенной в хамлете. Но вампиры не афишируют мою подлинную историю. Это не в их интересах.

— А почему вашу историю скрывают? — спросила Гера.

— Потому, что она не похожа на миф о Дракуле. Который состоит из бесконечных цитат, где изложена, если угодно, идеология вампиризма. Иные из этих выражений действительно принадлежат мне, но большинство просто выдуманы. Этот миф — важнейшая опора вампирического уклада, фундамент вампоидентичности. Для вампиров Дракула — примерно то же самое, что Джеймс Бонд для англосаксов. Вампир-победитель, собравший в себе лучшие национальные черты, символический чемпион, безупречный образ. Правда не нужна никому.

— А что в вашей жизни нужно скрывать?

— Дело не в событиях моей жизни, — сказал Дракула. — Дело в тех выводах, к которым я пришел. В том, что я понял про природу людей и вампиров.

— И что же это?

— Вампир — вовсе не тайный владыка планеты и бенефициар всех существующих пищевых цепочек. Вампир — это жалкое существо, целиком погруженное в страдание. И от людей его отличает лишь то, что его страдание интенсивней и глубже. Люди и вампиры — не скот и его хозяева. Это просто братья по несчастью. Рабы-гребцы и рабы-надсмотрщики на одной и той же галере.

— Как вы пришли к такому выводу? — спросила Гера.

— Постепенно, — ответил Дракула. — Началось, конечно, с зависаний в хамлете. Мы все этим грешим, но я зависал в нем не просто на несколько часов. Я мог провести там несколько недель, месяц… Странное безмыслие, где полностью исчезают время, тело и ощущение себя, было самым отрадным в моей жизни. Из-за этого я даже не всегда находил время, чтобы грешить с женщинами. И я