Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Александр Дюма

— Простите, мадемуазель де Монтале, — сказал Рауль, останавливая шаловливую девушку и говоря с серьезностью, которая совершенно не гармонировала с тоном Монтале. — Простите, но не могу ли я узнать имя вашего покровителя? Потому что, если вам оказывают покровительство по каким-нибудь основаниям… — Рауль поклонился, — то я не вижу причины, по которой такое покровительство оказывается и мадемуазель де Лавальер.

— Боже мой! — перебила его Луиза. — Дело очень просто, и я не знаю, почему я не могу вам сказать этого сама… Мой покровитель — господин Маликорн.

На мгновение Рауль остолбенел, спрашивая себя, не смеются ли над ним. Потом обернулся, чтобы обратиться к Маликорну, но молодой человек был далеко: его уже увлекла Монтале.

Лавальер сделала шаг вслед за подругой, но Рауль с мягкой настойчивостью удержал ее.

— Умоляю вас, Луиза, — попросил он, — еще одно слово…

— Но, Рауль, — ответила она краснея, — все ушли… Начнут волноваться, нас будут искать.

— Не бойтесь, — улыбнулся молодой человек. — Мы с вами не такие важные лица, чтобы наше отсутствие было замечено.

— Но моя служба, Рауль?

— Успокойтесь, я знаю придворные обычаи: ваши дежурства начнутся с завтрашнего дня; значит, у вас есть несколько минут, и вы можете объяснить мне кое-что, о чем я хочу вас спросить.

— Как вы серьезны, Рауль! — с беспокойством сказала Луиза.

— Видите ли, обстоятельства тоже очень серьезны. Вы меня слушаете?

— Да, конечно. Только, сударь, повторяю, мы совсем одни.

— Вы правы, — согласился Рауль.

И, подав ей руку, он провел молодую девушку в галерею, помещавшуюся рядом с приемной залой и выходившую окнами на площадь. Все столпились у среднего окна с наружным балконом, откуда можно было видеть во всех подробностях приготовления к отъезду.

Рауль открыл одно из боковых окон и остановился подле него с Лавальер.

— Луиза, — сказал он, — вы знаете, что я с детства любил вас как сестру и поверял вам все мои огорчения, все мои надежды…

— Да, — ответила она тихо. — Я знаю, Рауль.

— Со своей стороны вы тоже относились ко мне дружески и доверяли мне. Почему же при этой встрече вы не смотрите на меня как на друга? Почему вы мне больше не доверяете?

Лавальер ничего не ответила.

— Я думал, что вы меня любите, — продолжил Рауль, и голос его задрожал. — Я думал, что вы разделяете со мной мечты о счастье, которым мы предавались, гуляя вместе по аллеям Кур-Шеверни и под тополями дороги в Блуа. Вы не отвечаете, Луиза?

Он на мгновение замолк.

— Может быть, — спросил Рауль с дрожью в голосе, — вы меня больше не любите?

— Я этого не говорю, — тихо сказала Луиза.

— О, ответьте мне, прошу вас. Вы моя единственная надежда. Я полюбил вас, такую тихую и скромную. Не позволяйте ослепить себя, Луиза. Теперь вы будете жить при дворе, где все чистое портится, все молодое старится… Луиза, будьте глухи, чтобы не слышать того, что говорится вокруг; закройте глаза, чтобы не видеть дурных примеров. Сомкните уста, чтобы не вдыхать растлевающего воздуха. Луиза, скажите мне без отговорок, могу ли я верить тому, что говорила Монтале? Луиза, скажите, правда ли, — вы приехали в Париж потому, что меня не было в Блуа?

Лавальер покраснела и закрыла лицо руками.

— Да? Это правда? — вскричал взволнованный Рауль. — Вы приехали из-за этого? О, я вас люблю так, как еще никого не любил. Благодарю вас, Луиза, за преданность; но мне необходимо принять меры, чтобы защитить вас от возможных оскорблений, предохранить от малейшего пятна. Луиза, фрейлина при дворе молодой герцогини, при теперешних легкомысленных нравах и непостоянных увлечениях, подвергается унизительным ухаживаниям и ни у кого не находит защиты. Эта обстановка не для вас. Чтобы внушить к себе уважение, вам надо выйти замуж.

— Замуж?

— Да. Вот моя рука, Луиза, вложите в нее вашу.

— Боже мой! Но что скажет ваш отец?

— Мой отец предоставил мне свободу.

— Но все-таки…

— Я понимаю ваши сомнения, Луиза. Я посоветуюсь с отцом.

— О, Рауль, подумайте, погодите…

— Ждать невозможно, а раздумывать, Луиза, раздумывать, когда дело касается вас, — это кощунство! Вашу руку, дорогая Луиза. Я располагаю собой, мой отец даст согласие, обещаю вам это. Вашу руку, не заставляйте меня страдать. Ответьте одно слово, единственное, или я подумаю, что после первого же шага во дворце вы совершенно изменились. Одно дуновение милости, одна улыбка королев, один взгляд короля…

Едва Рауль произнес последнее слово, Луиза смертельно побледнела. Быть может, ее испугало волнение молодого человека?

Движением быстрым, как мысль, она вложила обе руки в руки Рауля и выбежала, не сказав больше ни слова, ни разу не оглянувшись. От прикосновения ее пальцев дрожь прошла по всему телу Рауля. Это движение он принял за торжественную клятву, которую любовь вырвала у девичьей застенчивости.

XLII. Согласие Атоса

Рауль вышел из Пале-Рояля с намерениями, исполнение которых не допускало никакого отлагательства.

Во дворе он сел на лошадь и выехал на дорогу в Блуа, между тем как во дворце, к большой радости придворных и к великому огорчению де Гиша и Бекингэма, заканчивалось торжество бракосочетания герцога Орлеанского и английской принцессы.

Рауль спешил. Через восемнадцать часов он был в Блуа. По дороге он придумывал самые убедительные доводы. Лихорадка тоже неопровержимый довод, а у Рауля была лихорадка.

Атос сидел в своем кабинете и писал мемуары, когда Гримо ввел к нему Рауля. С первого взгляда проницательный граф увидел в поведении сына что-то необычное.

— Должно быть, ты приехал по важному делу? — сказал он Раулю и, обняв его, знаком предложил сесть.

— Да, — ответил молодой человек, — и я умоляю выслушать меня с тем благосклонным вниманием, в котором вы мне никогда не отказывали.

— Говори, Рауль.

— Расскажу вам все прямо, без предисловий, недостойных такого человека, как вы. Луиза де Лавальер в Париже, она фрейлина принцессы. Я хорошо проверил свои чувства. Я люблю Луизу де Лавальер больше всего на свете и не хочу оставлять ее в таком месте, где ее репутация и добродетель могут подвергнуться опасности. Поэтому я хочу на ней жениться и приехал просить у вас согласия на этот брак.

Атос выслушал это признание молча, ничем не выдавая своей тревоги. Рауль начал свою речь, стараясь казаться спокойным, а закончил с явным волнением.

Атос устремил на Бражелона глубокий взгляд, затуманенный грустью.

— Ты хорошо подумал? — спросил он.