Собрание сочинений в 9 тт. Том 10 (дополнительный) - Уильям Фолкнер

за него равную, но неопределенную долю ответственности, так как первый и единственный пункт устава этой корпорации гласил, что кто из нас окажется на месте происшествия, тот обязан закрыть собственным телом брешь, которая возникла по милости Буна, или при его участии, или просто в его присутствии. Он — Бун — был попечительным и благотворительным обществом взаимного кредита, в котором все кредиты забирал он, а всю благотворительность и все попечительство поставляли мы.

Его бабка, дочь индейца-чикасо, вышла замуж во времена вождя Иссетибехи за белого торговца виски, и, смотря по тому, сколько Бун принял спиртного, он либо утверждал, что на девяносто девять процентов чистокровный индеец и вообще царственный потомок самого старика Иссетибехи, либо лез с кулаками на всякого, кто осмеливался намекнуть, что в его жилах есть хотя бы капля индейской крови.

Бун был твердолоб, предан, отважен и абсолютно ненадежен; росту в нем было шесть футов четыре дюйма, весу двести сорок фунтов, а разума не больше, чем у ребенка. С год назад отец стал поговаривать, что не сегодня-завтра я стану взрослее его.

Надо сказать, что хотя Бун был явно нормальной биологической особью из плоти и крови (взять хотя бы случаи, когда под мухой он не только был готов и согласен, но просто рвался сцепиться из-за своей родословной с кем попало, с одним или многими, за или против, смотря по тому, куда ему бросилось виски) и, значит, должен был где-то существовать первые девять, или десять, или одиннадцать лет, но выглядело все так, будто это мы трое — Маккаслины-де Спейн-Компсон — произвели его на свет девяти, или десяти, или одиннадцати лет от роду уже в готовом виде, дабы решить проблему, однажды возникшую в охотничьем лагере майора де Спейна[52].

Правильно, в том самом лагере, который вы, наверное, будете называть Маккаслиновым даже и через несколько лет после смерти Айка Маккаслина, а мы, ваши отцы, называли деспейновым годы спустя после смерти майора де Спейна. Но во времена наших отцов, когда майор де Спейн не то купил, не то прибрал к рукам, не то арендовал землю (или как там еще люди ухитрялись приобретать недвижимую собственность в штате Миссисипи между 1865 и 1870 годами) и устроил охотничий лагерь — дом, конюшню и псарню, — тогда лагерь безусловно принадлежал ему, и он единолично решал, на какую дичь охотиться, и отбирал и допускал достойных охоты на эту дичь, так что в каком-то смысле ему принадлежали и сами охотники, и места, где они охотились, и даже дичь, на которую охотились: медведи и олени, волки и пумы, водившиеся тогда милях в двадцати от Джефферсона, в дебрях вдоль речной поймы, которые раскинулись на добрых три тысячи акров, составляя часть грандиозной, царственной мечты старого Томаса Сатпена, не только погибшей, но и погубившей самого Сатпена, и в те дни служили чем-то вроде ворот к почти первозданным дебрям и топям, что тянулись на запад от холмов до поселений и плантаций по берегам Миссисипи.

Тогда до этих мест было всего только двадцать миль; пролетки и фургоны наших отцов и дедов трогалдсь в путь из Джефферсона в ночь на пятнадцатое ноября и к рассвету были уже в оленье-медвежьих местах, а верховой добирался еще быстрее. Даже в 1905 году первозданность отступила только на двадцать миль, не больше; фургоны с ружьями, провиантом и постелями не спеша выезжали на закате, а сам майор де Спейн и его гости ехали но узкоколейке, — она соединялась с магистралью и была проложена Северной лесопромышленной компанией для вывоза бревен, — и по требованию машинист останавливал состав в миле от нового деспейнова лагеря, и здесь их нагоняли фургоны, выехавшие накануне. Но в 1925 году мы уже знали: все обречено. Майор де Спейн и его тогдашние спутники, кроме твоего дядюшки Айка и Буна, умерли, а их наследники катили на машинах (теперь от Джефферсона и до самой деспейновой остановки по требованию уже была крытая гравием дорога) и переключали скорости под аккомпанемент топоров и пил в тех самых местах, где год назад слышен был только гон. Потому что Манфред де Спейн, в отличие от своего отца, был банкир, а не охотник, он продал расчищенные участки, и пахотную землю, и строевой лес, и в 1940-м году (лагерь принадлежал уже Маккаслину) они, то есть мы, грузились на пикапы и ехали по мощеным дорогам миль за двести на розыски такой первозданной глуши, где еще можно раскинуть палатки; ну, а к 1980 году обычай ездить в первозданную глушь на автомобиле вообще переведется, как по милости автомобиля переведется и эта самая первозданность, которую он сейчас разыскивает. Впрочем, может, им — то есть вам — удастся обнаружить первозданность на обратной стороне Луны или Марса и, может, даже поохотиться там на медведей и оленей.

Но в ту пору, когда Бун материализовался в лагере уже в готовом виде, уже десяти, или одиннадцати, или двенадцати лет от роду, майор де Спейн, и генерал Компсон, и Маккаслин Эдмондс, и Уолтер Юэлл, и старый Боб Легейт, и полдюжины других сменявших друг друга охотников отъезжали всего только на двадцать миль от Джефферсона. И хотя генерал Компсон, будучи еще в чине полковника, не без успеха командовал отрядом южан в сражении при Шайло[53] и потом, уже в чине бригадного генерала, опять же не без успеха, командовал во время отступления армии Джонстона к Атланте[54], все же он был не слишком силен в топографии, в ориентировке на местности, и стоило ему отъехать на сотню шагов от лагеря, начинал плутать (мул, на котором он всегда ездил, доставил бы его по первому знаку в лагерь, но, будучи не только генералом южан, отпущенным под честное слово, но еще и Компсоном, он не снисходил до советов и рекомендаций мула), так что, как только все охотники съезжались в лагерь после утреннего гона, они поочередно трубили в рог, пока наконец не появлялся генерал Компсон. И такое положение дел всех устраивало или, во всяком случае, никому не мешало, пока он не стал вдобавок и глохнуть. Пока однажды уже к вечеру Уолтеру Юэллу и Сэму Фазерсу, полунегру-полуиндейцу чикасо, не пришлось выслеживать генерала, а потом ночевать с ним в лесу, и майор де Спейн стал бы перед альтернативой — запретить Компсону высовывать нос из палатки или исключить его из клуба, — если бы, откуда ни возьмись, не появился Бун Хогганбек, уже громадина, даже в свои